Страница 64 из 106
Я глубоко и умиротворённо вздохнула.
– Спасибо, Сайрус. Вот это мне и требовалось.
Его тёплые, крепкие пальцы сжали мою кисть. Он наклонился ко мне.
– Виски с содовой, о которых вы упоминали, завершат лечение, – сказала я. – Нам лучше идти дальше, а то другие зададутся вопросом, что с нами случилось.
* * *
Вечером Эмерсон сообщил нам, что на следующий день мы начинаем работу в королевском вади, где он намерен остаться на несколько дней и ночей. Остальные могли заниматься тем, чем им угодно; если мы предпочитаем каждый вечер возвращаться на дахабию, он разрешает нам прекратить работу пораньше.
Сайрус посмотрел на меня. Я улыбнулась. Сайрус возвёл глаза к небесам и ушёл, чтобы заняться необходимыми приготовлениями.
ГЛАВА 11
Всё дозволено в любви,
на войне
и в журналистике[206].
Ночью мне снилось, что я снова вернулась в королевский вади. Лунный свет превратил зазубренные скалы в ледяные серебряные скульптуры разрушенных дворцов и рассыпавшихся колоссов. Тишина была абсолютной, не нарушавшейся даже звуком моих шагов, когда я скользила мимо, бестелесная, как дух, которым себя и ощущала. Тени с краями, острыми, как чернильные пятна, простирались вокруг, но отступали, когда я двигалась дальше. Тьма заполнила узкую расщелину, к которой я направлялась, и нечто приблизилось ко мне – фигура из бледного света, увенчанная лунными лучами и облачённая в белые одежды. Глубоко сидевшие глаза утопали в тени. Рот был перекошен гримасой боли. Я призывно протянула руки, снедаемая жалостью, но дух не обратил внимания. Он – узник вечной ночи, приговорённый к забвению богами, которых пытался уничтожить. Вечно суждено ему скитаться, и вечно, без сомнения, мне суждено возвращаться во сне в это призрачное место, которое притягивает наши души.
* * *
– Что-то у вас сегодня с утра глаза ввалились, Пибоди, – заметил Эмерсон. – Не выспались, что ли? Наверное, нечистая совесть покоя не давала.
Мы стояли на палубе в одиночестве, ожидая, пока остальные уложат вещи. Для того, чтобы оставаться в отдалённом вади в течение нескольких дней, требовалось значительное количество припасов. Эмерсон, разумеется, предоставил хлопоты по организации сборов Сайрусу и уже жаловался на задержку.
Игнорируя провокацию (потому что это была не что иное, как она и, конечно, ничего более), я заявила:
– Я хочу сменить повязку, прежде чем мы отправимся. Вы промочили её.
Он засуетился и запротестовал, но я упорствовала, и, наконец, он согласился последовать за мной в мою комнату. Я демонстративно оставила дверь приоткрытой.
– Вы уверены, что готовы отказаться от своей роскошной каюты ради палатки среди камней? – спросил Эмерсон, презрительно обводя взглядом элегантную комнату. – Если предпочитаете – разрешаю вам возвращаться к ночи на дахабию. Всего лишь три часа в один конец – ой!
Этот возглас вырвался у него потому, что я резким движением сорвала липкий пластырь.
– Я думал, что вы, ангелы милосердия, гордитесь деликатностью своих прикосновений, – процедил Эмерсон сквозь зубы.
– Ничуть. Мы гордимся результатами наших трудов. Хватит извиваться, а то получите полный рот антисептика. А он не предназначен для внутреннего использования.
– Жжёт, – проворчал Эмерсон.
– Небольшая местная инфекция. Вполне ожидаемо. Но процесс заживления идёт успешно. – Полагаю, мой голос был достаточно твёрд, хотя вид уродливой, воспалённой раны заставлял моё сердце сжиматься. – Что касается ежевечернего возвращения на дахабию, это, конечно же, самый разумный образ действий, – продолжала я, нарезая полоски липкого пластыря. – Но если вы полны решимости устроиться в вади, будто птица в пустыне, всем остальным придётся...
Голос Сайруса, произносивший моё имя, прервал меня до того, как это успел сделать Эмерсон – выражение его лица не оставляло в этом ни малейших сомнений.
– Вот вы где, – появился Сайрус в дверях. – Я искал вас.
– У вас исключительный дар констатировать очевидное, Вандергельт, – заявил Эмерсон, оттолкнув мою руку. – Так и поступим. Собирайте свои бутылки, краски, банки и прочую женскую дребедень – нам пора в путь.
Грубо задев Сайруса, он вышел. Я собрала все медицинские принадлежности и засунула ящичек в рюкзак.
– Здесь всё, чем вы пользуетесь? – спросил Сайрус. – Впрочем, если вы что-либо забудете, кто-нибудь вернётся за лекарствами.
– Этого не понадобится. Тут всё, что мне нужно. – Я засунула зонтик под мышку.
Ослы были уже нагружены, когда мы подошли к берегу реки. Эмерсон продолжал идти, кот сидел у него на плече. Я остановилась, чтобы переговорить с Фейсалом, командовавшим погонщиками ослов.
– Их вымыли, Ситт Хаким, – заверил он меня. Он имел в виду ослов, а не мужчин, хотя внешний вид последних, конечно, вполне мог улучшиться с помощью малой толики мыла и воды.
– Хорошо.– Я вытащила пригоршню фиников из кармана и скормила их ослам. К нам подкралась дворняга, зажав хвост между ног. Я бросила ей кусочки мяса, оставшиеся от завтрака.
– Бедные бессловесные существа, – вздохнул Сайрус. – Кормить их – пустая трата времени, дорогая; их слишком много, и все – голодные.
– Даже один кусочек еды лучше, чем ничего, – ответила я. – По крайней мере, такова моя философия. Но, Сайрус, что обозначает этот багаж? Мы строим временный лагерь, а не роскошный отель.
– Один Господь знает, как долго ваш упрямый муж захочет оставаться в вади, – ответил Сайрус. – Вы не уйдёте оттуда, пока он там, поэтому я решил, что нам должно быть настолько удобно, насколько возможно. Я нанял несколько лишних ослов – на случай, если вы захотите прокатиться.
Я отклонила это заботливое предложение, но Рене помог Берте сесть на одного из малюток и пошёл вслед за ним, когда мы тронулись. Нашему каравану требовалось около часа, чтобы пересечь равнину – разве что животных приободрили бы палкой, чего я никогда не разрешаю: ослы передвигаются не намного быстрее человека. Я не сводила глаз с Эмерсона, шагавшего впереди. Абдулла и его сыновья находились непосредственно рядом с ним, что вызывало явное раздражение Эмерсона. Звуки в пустыне разносятся просто великолепно.
Поднявшись в предгорья, мы достигли входа в вади, где уже ждал Эмерсон. Он закатывал глаза, стучал ногой и демонстрировал другие нарочитые признаки нетерпения, но даже он, считаю, был рад отдохнуть и отдышаться – хотя бы немного. Мы находились достаточно высоко, чтобы видеть реку, сверкавшую в утреннем солнечном свете за нежной зеленью обрабатываемых полей и пальм. Мной так сильно овладело чувство надвигающейся обречённости и сопутствовавшее ему напряжение всех нервов, что я повернулась, чтобы рассмотреть тёмное отверстие в скалах.
Реальность выглядела довольно мрачно, хотя, конечно, не так, как фантазия, долгие годы вторгавшаяся в мои сны. Бесплодный, голый и мёртвый пейзаж – ни травинки, ни струйки влаги. Склоны скал повсюду покрывали трещины, горизонтально и вертикально, придавая им вид осыпающихся развалин. Под ними лежали покатые груды обломков. А гальки и валуны, засорявшие землю долины, являлись зловещими свидетельствами постоянных камнепадов и редких, но ошеломляющих внезапных наводнений, которые и помогли вади сформироваться.
Когда мы вступили в Долину, только верхушки скал по левую руку от нас озарялись солнечным светом. Саму Долину ещё покрывала тень. Свет постепенно скользил по скалам и двигался к нам, когда мы шли по тропе, извивавшейся среди обвалившихся скал, пока, наконец, солнце не обрело полную силу и не обрушилось на нас, как поток раскалённого воздуха из печи. Бесплодная земля дрожала от жары. Единственными звуками, нарушавшими тишину, были прерывистое дыхание людей и ослов, хруст камней под ногами и весёлый звон инструментов, свисавших с моего пояса.