Первые снежинки

Планомерно в голове возникает вопрос: зачем он со мной общается? Кроме гимназии и квартир по соседству, у нас нет ничего общего. Антон ходит в зал, играет в волейбол, как профи, и ведёт свой блог, посвященный спорту. Его профиль в социальной сети я увидела случайно и тут же закрыла страницу. Число подписчиков достигало практически ста тысяч. Быстрого взгляда на первые фото было достаточно, чтобы понять, — парень точно себе ни в чём не отказывает. В сравнении с моей социальной активностью на просторах всемирной паутины это небо и земля. Моя страничка пестрит двумя постами с Женей и скрытыми вкладками. Я далеко не публичная личность, да и не стремлюсь к этому.

Попадая в шоковые ситуации, как с Кристиной, я действую на эмоциях, хотя разум кричит беги-и-и. Женя считает, что таким образом я пытаюсь справиться со своими страхами, хотя он у меня один. Паника в маленьких закрытых помещениях. В своё время одноклассники тащились по фильму с игрой на слабостях типа клаустрофобии. Они смеялись и шутили, и только я сидела бледная и испуганная во время просмотра кино с двоюродным братом.

Сейчас я маскирую свою фобию и, нужно сказать, что прекрасно справляюсь с этим, если не считать случая с каморкой. Наверное, ещё по этой причине я так часто выхожу на балкон и дышу свежим воздухом, как в последний раз. После трагичной ситуации в тринадцать лет Степан Андреевич на протяжении месяца возил меня к психологу, а потом всё закончилось. Тётя Лена узнала и заявила свои права, заменив терапию со специалистом на громкую взбучку. Ей не нравилось, когда я невнятно мямлила и оправдывалась. Тётушка приучила меня к разборам полётов здесь и сейчас. Она говорила, что только так можно избавиться от проблемы. Сомнительный воспитательный приём, но выросло то, что выросло. Без следа её уроки не прошли.

С Жанной Павловной в последние дни мы не разговаривали. Она играла свою роль милой матери, а я молчала, не собираясь отвечать взаимностью, и выбирала стратегию — перетерпеть. Только наступила суббота. По окну барабанили крупные капли дождя, и моё настроение затянуло тучами, как и небо. Я позавтракала и практически весь день потратила на то, чтобы сделать хоть третью часть домашки. Голова готова была разлететься на части от количества информации, которую я пыталась в неё запихать. Стоило подумать о предстоящих контрольных срезах, и я приходила в ужас. Кажется, глупее меня в классе никого не было. Да что там в классе?! Во всей гимназии!

Расстройство растёт с каждой секундой, потому что ничего из прочитанного мною не усваивается. Я читаю две строчки и тут же забываю о содержании. Ложку дёгтя спешит добавить Жанна своим появлением в моей комнате. Она просит оценить очередной шедевр, вышедший из-под её волшебных пальцев, и я иду следом, смотря на джинсовых комбинезон матери. На светлой ткани россыпь капель краски, мазки. Даже белая футболка и та испачкана творчеством. Гостиная, которую она заняла, превратилась в настоящий кабинет художника. Холсты. Краски. Карандаши. Чего здесь только не было вместо удобного дивана и телевизора, как в обычных семьях.

Я долго смотрю на картину и не понимаю, что там изображено. Авангардизм маме удаётся запечатлеть, как никому другому. Жаль, что я не улавливаю сути. Может, тогда я смогла бы прочесть её мысли и узнать, почему она объявилась именно сейчас, а не года два назад?

Постояв около холста две минуты, я пожимаю плечами и ухожу к себе. Огорчённого лица матери не замечаю и падаю на диван, с горестным воплем притягивая к голове подушку. Сегодня телефон молчит, и вряд ли состоится наша вечерняя беседа с Антоном. Погода не позволяет. И я огорчаюсь… Нет, я не подсела на него, как на наркотик. Просто дышать с Жанной одним воздухом очень тяжело, особенно в те моменты, когда она маячит рядом, напоминая о себе и своих заслугах.

— Лиза, я отъеду на пару часов, — кричит из коридора Жанна Павловна, пока я убиваюсь тихими криками недовольства в подушку, — поужинай, пожалуйста!

Класс… Не получив от меня ответа, мама уходит. Хлопок двери, и нервная система тут же со скрежетом ослабляет все гайки в механизмах. Я переворачиваюсь на спину и смотрю в потолок на встроенные лампочки, настраиваясь на продуктивный вечер за учебниками, но вибрация телефона на столе вынуждает поднять своё измученное тело и посмотреть, кто же про меня вспомнил.

Маршал: Выйдешь?

Сердце заходится, ликуя, но я хмурюсь, подавляя нахлынувшую радость. Обычно Антон присылает смайлики, как подтверждение своего хорошего настроения, а сегодня даже не поприветствовал меня. Я так и смотрю на телефон, сведя брови на переносице, пока не раздаётся громкий стук в дверь, ведущую на балкон. Я убираю гаджет в карман штанов, иду на звук, отодвигаю портьеру и вижу Антона. Руки сами дёргают ручку, чтобы впустить одноклассника, потому что дождь разыгрался не на шутку.

— Пойдём со мной? — подаёт руку сразу, не дав мне и слова сказать. — Пойдём, Лиз… — Маршал выдавливает из себя измученную улыбку, и выхожу на балкон.

— Что-то случилось? — смотрю на то, как моя маленькая кисть утопает в его крупной ладони, и замираю от ощущений, которыми меня в этот момент затапливает.

Жарко. Щекотно. Приятно. Кажется, кожу покалывает от его холодной руки.

— Побудешь со мной? — Антон крепко сжимает мои пальцы и с надеждой смотрит в глаза. В горле против воли образуется ком, но я киваю. — Хорошо, иди сюда, — он ловко перепрыгивает через преграду, разделяющую наши балконы и тянет меня следом. — Не бойся. Я держу.

Несмотря на его слова и сильные руки, оплетающие талию, зажмуриваюсь и не дышу, пока ноги не касаются твёрдого покрытия. Только в этот момент шумно втягиваю воздух в лёгкие. Сердце танцует на углях, когда иду за одноклассником, и ухает вниз, стоит нам переступить порог комнаты. В помещении все разгромлено. Мебель перевернута. Часть побита. На полу осколки. Я даже ступить вперёд боюсь. Тапочки на ногах вряд ли спасут.

— Извини, я тут немного… — Антон криво улыбается и подходит ближе, без проса кидая меня себе на плечо, как пушинку. — Вот так лучше, — опускает в кресло в противоположном углу комнаты, и оно единственное, судя по всему, не пострадало.

— Что случилось? — не могу перестать пялиться на одноклассника, который отпинывает от кресла части предметов и садится на пол, поворачиваясь ко мне спиной. — Антон?

Он лишь шумно выдыхает и запрокидывает голову назад прямо мне на колени. Взгляд мрачный. В нём нет прежнего веселья. Я даже дышать перестаю, пока он изучает моё лицо, после чего возвращается в прежнее положение и берёт мои руки в свои, перетягивая их к себе на плечи.

— Родители разводятся, — говорит равнодушно, — я чуть-чуть не рад, — усмехается, кивая на бедлам вокруг, — хочешь уйти? — добавляет тише. — Я пойму…

8

Я растеряна. Если признаваться честно самой себе, то не знаю, что должна говорить в этот момент. Представляю, как бы я отнеслась к разводу родителей, и в груди начинает щемить. Перенося до дрожи неприятную ситуацию на свою жизнь, понимаю, что лучше бы они разошлись, чем я потеряла обоих. Невольно содрогаюсь и проглатываю тугой комок, стоявший в горле. Я даже рот открываю, чтобы сказать Антону свои мысли, но тут же закрываю его. Уместно ли сейчас говорить ему что-либо? Или молчание будет максимальным проявлением поддержки и понимания?

— Не хочу. Я останусь, — произношу больше для себя, чем для него, и чувствую, как под ладонями растворяется напряжение каменных мышц.

Одноклассник шумно выдыхает и убирает руки себе на колени, а мои так и остаются на его плечах. Из нас двоих теперь повышенным вольтажом разбрасываюсь лишь я, потому что не представляю, как себя с ним вести. И да, впервые молчание меня жутко угнетает и натягивает нервы до предела. Хочется разрядить накаленную обстановку словами или действиями, ведь тишина, в которой мы пребываем, оглушает. Мне кажется, я невольно вздрагиваю от ударов своего сердца. Ладони, покоящиеся на плечах Антона, нестерпимо жжёт. Я прикусываю нижнюю губу, рассматривая разгромленную комнату.