Мещанка

Когда он выходил из воды, Надя сидела на берегу, обхватив руками колени, и внимательно смотрела на него.

— А ну, давайте со мной, — предложила она, вскочила и бросилась в воду. — Вы останьтесь, — крикнула она парням. — Я хочу одна.

На них смотрели с берега, и веселый гул катился по реке. Надя, часто выбрасывая руки и отфыркиваясь, то и дело вырывалась вперед.

Павел Васильевич устал, но уступать не хотел. Надя плавала отлично, и они то один, то другой вырывались вперед. Уже далеко от берега она крикнула:

— Давайте ноль-ноль, согласны?

— Согласен, — с облегчением выговорил Павел Васильевич, и они тихо поплыли обратно.

— Павел Васильевич, — вплотную подплыв к нему, заговорила девушка. — Я хочу вам сказать, что мне известны некоторые разновидности любовных прелюдий. Зачем вы разыгрываете их?

— Я ничего и никогда не разыгрываю, Надя, я…

— Конечно, любите, разве не так?

Пароход хлестнул их волной, и Павел Васильевич, не видевший и не слышавший ничего, хлебнул воды. Когда он вынырнул, Надя была уже в стороне.

— Погодите! — крикнул он. — Мне тяжело…

Она вернулась и с тревогой смотрела на него.

— Не тревожьтесь, — успокоил он ее. — Мне тяжело не от того, что нет сил плыть, а от ваших слов. Почему вы так говорите со мной?

— Я со всеми говорю откровенно.

— Значит, ваши слова выражают ваши твердые убеждения?

— А ваши разве нет?

— Я не всегда говорю только про свои убеждения, и потом, чтобы в чем-то убедиться, надо все хорошо взвесить и знать.

— А разве, и не взвесив, я ошиблась в ваших намерениях?

— Да, ошиблись!

— Павел Васильевич, дорогой мой, — усмехнулась она, — давайте я вам скажу все за вас?

— Попробуйте.

— Пожалуйста. Вы установили, что любите меня, верно?

— Это верно.

— Страдаете оттого, что я вас не понимаю, хотите близости, ну и всё прочее… Так ведь?

— Так. Только без всего прочего.

— Для чего же вам тогда надо все, вы ведь не мальчик уж, а я не девочка, Павел Васильевич. Надо называть вещи своими именами. Вы не молоды и не мне первой говорите — люблю. Уверяю вас, и мне не вы первый это говорите.

«Так вот оно что, — подумал Павел Васильевич, — все ее поведение — самооборона от повес».

— Надя, — очень серьезно, вложив в слова все свои чувства, всю душу, заговорил он. — Ты не верно поняла меня. Я не хочу тебе говорить про себя ничего, не ищу оправданий, я знаю себя, и мне тяжело слышать, что ты обо мне думаешь. Но одно я должен тебе сказать: я один и всю жизнь был один.

— Павел Васильевич, найдите мне мужчину, который вьется около девушки, чтобы он был женатым. Все холосты, все разлюбили или не любили вовсе своих жен. Все несчастны, и всем девушка эта обязательно даст счастье. Ведь так?

— Надя…

— Нас могут слышать, берег близко. Я дам вам свой рецепт. Вы ведь мне дали рецепт на работе. Давайте жить без этого. Надо немного: чуточку серьезности, и всё. До свиданья…

— Мама, — подойдя к машине, сказал он. — Поедем домой.

— Что ты, Паша! От такой-то благодати?..

— Поедем, мама, у меня дела.

На заводе теперь Павлу Васильевичу стало легче. Кое-кто из старых заводских начальников, вроде Воловикова, был снят с работы, некоторые сами перешли на другую работу и там работали неплохо. Бывает ведь: посадят человека — командуй! Ну он и командует, как умеет. Иной привыкает к своему положению и начинает считать, что он руководитель хоть куда! Но больше таких, которые где-то в глубине души сами сознают, что не место им в начальниках. С этими легче. Они теперь и сами были спокойней, и делу стало лучше.

Словом, перетряска была окончена. И хотя это отняло порядочно времени и еще больше нервов и сил душевных, но Павел Васильевич был доволен. Новые люди были в большинстве инженеры и техники, не год и не два работавшие на заводе. Народ, не просто знавший заводскую жизнь, не просто имевший практику руководства, пусть и на должностях меньших, но знавший отлично именно этот вот, свой, родной им завод. А это очень важно. У всякого коллектива есть свой характер, как говорят, свои навыки и привычки. Есть и хорошее и плохое. Надо это знать и учитывать. Поэтому всегда лучше иметь хозяином своего человека.

Когда Павла Васильевича направляли сюда директором, он говорил в управлении, что его тревожит только одно: новый он для завода человек, незнакомый и ему все незнакомо. И сейчас часто думал, что ошибки, которые допускал в отношении к людям и делу в целом, во многом зависели от этого. Как он ни тянул время, стараясь лучше узнать людей, но за месяц-два человека не узнаешь. А дело не ждало, надо было действовать. Теперь первый этап был пройден.

Строгие меры ответственности подтянули и руководителей непосредственно в цехах. Все это давало свой естественный результат. Простоев становилось меньше с каждым днем, и главное — на простой теперь смотрели уже как на большой промах в работе, а не как на что-то обычное. Конечно, много было еще и неурядиц, и неразберихи подчас, и нечеткости в работе. Новые руководители еще не вошли в дело как следует, не привыкли к своему положению, и потом — старые привычки в работе были живучи. Но главное все-таки было сделано. Если до этого одни из руководителей старались, чтобы директор или еще кто из начальства повыше как можно меньше видели и знали, а другие, наоборот, ничего не делали сами, не спросив разрешения и совета директора, фактически спихивали с себя ответственность, то теперь этого не стало. Вновь назначенные люди сами умели отвечать за себя.

А жизнь уже требовала новых дел. Теперь главным становились ученики, учеба молодых рабочих. Цехи росли, и сотни новых молодых людей, многие после десятилетки, приходили на завод учениками, чтобы потом стать хозяевами этих могучих цехов. Их надо было обучать рабочему делу. И как сегодня научишь, так через месяц, через два, через полгода, через год и дальше будет работать завод.

На старом предприятии ученика прикрепляют к мастеру, потом с группой таких учеников проводят теоретические занятия. Но здесь так было нельзя. На некоторые цеха приходилось уже столько учеников, что если дать каждому рабочему по двое, и то бы опытных людей не хватило. А это только толкучка, а не учеба. Были созданы так называемые учебные базы. Выделены станки, мастера, созданы группы, как в училищах, а теоретическую подготовку вели инженеры завода. Когда Павел Васильевич сказал на совещании, что каждый инженер должен взять шефство над группой учеников и вести там теоретический курс по своей специальности, кое-кто попытался «уехать на нетях»: нет времени, то, и другое, и третье. Он предполагал, что такие возражения могут быть, и уже готов был к ним. Встал и сказал, что сам берет группу учеников-кузнецов и будет преподавать в ней теоретический курс. Упиравшимся возражать больше было нечего, и теперь после рабочего дня он шел в цех и занимался с будущими кузнецами.

Времени у него было, как говорят, «под завязку». Часто целый день шли незаметные, подчас нудные, но необходимые дела, как, скажем, с литейным цехом. Там надо было провести ремонтные работы, кое-что заменить. Вроде дело небольшое. Но, когда он взялся за него, оказалось, что нет необходимых материалов. Заявки на них своевременно не подавали, и пришлось хлопотать звонить… Потом договариваться со строителями, все подготовить, чтобы не остановить цех, и так далее. И все это — время и время. И сейчас было немало таких дел, которые не могли решить без него ни начальники отделов, ни снабженцы, ни начальники цехов. Переписка с поставщиками и потребителями, совещания, финансовые дела и основная работа — с людьми, в цехах. А занятия надо провести как следует. Ученики теперь — народ грамотный, к ним кое с чем не придешь, и потом у него была группа, уже имевшая практический навык, народ дотошный. Дома он очень тщательно готовился к занятиям. И было приятно, что эти занятия давали знания не только его ученикам, но и ему самому. Он знакомился очень подробно с новой литературой по предмету и одновременно лучше узнавал людей, беседуя с ними как учитель.