Кто хочет процветать

Зато какой получился юбилей! Гостям желать было нечего: я замужем, и живот явно давал об этом знать. Гуляли в банкетном зале ресторана. Столы ломились от изысков. Гости языки проглотили. Ошалели. И все было бы чудно, если бы ты, несмотря на все твои одеколоны и импортные костюмы, не был мне противен до тошноты. Думала, даже больше, надеялась, что пройдет. Мама все тихонько и упорно твердила: «Стерпится — слюбится!» Нет! Стерпится — сненавидется, вот это точно. Видишь, какой неологизм я создала. И вдохновитель ты!

В голове Пшеничного так полыхнуло, что красная пелена заволокла глаза.

«Ведьма, — подумал он, когда отхлынула закипевшая кровь. — Ненавистью заморозила свою и мою жизнь. Если не врет от злобы, то нет ей прощения».

— В ответ на твою тираду скажу: получила по заслугам, — бросил он сквозь зубы заметно охрипшим голосом. — Ты искала не любви, а материальных благ. За них и платила по счетам. А теперь я делаю тебе королевский подарок: дарю свободу.

Инга опустила глаза в стол и сидела не шелохнувшись. Потом вскинула на него страшный, сверлящий взгляд и произнесла:

— Свободу и эту квартиру.

— Не может быть и речи! — отрезал он.

— Что ж ты меня, свою жену, выселять будешь? Судебных приставов позовешь?.

— Оговорилась, запамятовала, должно быть, — едко заметил Пшеничный. — Не свою жену, а бывшую. Большая разница!

Лицо Инги перекосилось от злобы, которая, распирая ее, вырвалась через раздувшуюся шею в искривленно открывшийся рот:

— Да я тебе такое устрою, что!.. — Она заметалась по салону. — Да я всех своих подруг, приятельниц позову…

Пшеничный согласно кивнул головой:

— Чем доставишь им несказанное удовольствие.

— Да они тебя… тебе…

— Они посмеются и позубоскалят на твой счет. Мол, такая дура оказалась, мужа не удержала. Но ты не волнуйся, может, та, которая выскажет это суждение первой, первая по твоим стопам и пойдет. На этом, полагаю, дискуссия окончена, — подытожил он. — Два дня на сборы. Мой адвокат уведомит тебя о дне бракоразводного процесса.

— А я вот не дам тебе развод! — уперлась в бедра руками Инга, что так не шло к ее изысканному силуэту, да натура, как не заталкивай ее в силуэт, в момент «X» всегда выйдет наружу.

— Вот встретишься с адвокатом, побеседуешь и сделаешь, как пожелаешь, — усмехнулся Пшеничный и вышел из салона, но тут же вернулся и добавил, тоже злоба искала, как ужалить побольнее: — Проблема твоя в том, что ты никого, кроме себя, не можешь любить. Не дано тебе. Убогая ты на любовь, — смерил презрительным взглядом и ушел.

Инга сидела на диване, опершись подбородком на руки. В голове стояла пустота со звоном. Потом проскочило:

«Бред!.. Бред какой-то!.. В один день все!.. Нет! Нет! — затрясся подбородок. — Это невозможно! Я же живой человек! И это моя квартира ровно настолько, насколько и его! — Мысли путались. — Как он меня назвал? Убогой на любовь?! — Она отрешенно улыбнулась: — Нет! Я любила! Как я тогда обрадовалась, когда в стране все начало рушиться! Вот, — подумала, — вылетишь ты из своего райкомовского кресла, что делать будешь? И точно, партию отменили, райкомы закрыли, и он таки вылетел. А я встретила Андрея и полюбила его. Всем тогда было трудно. Андрей тоже пострадал, его НИИ распустили. Перебивался кое-как. И Стас кое-как. И я решила — через месяц переезжаю к Андрею. У него была такая славная однокомнатная квартирка. В каком же районе?.. Метро там не было. Славная такая… Да, так я и решила: Олежку к маме на время, а сама все оставляю Пшеничному и ухожу. Андрей даже обои переклеил, вместе выбирали… Но тут этот проклятый Пшеничный так извернулся, вот же сволочь! — брызнула она слюной. Встала, взяла бутылку виски и, наполнив стакан, поставила ее на пол рядом с собой. — Вывернулся, закрутил какое-то дело. Что-то купил, что-то вложил, что-то продал. И деньги, деньги, это было что-то страшное, сюрреализм какой-то — пачками! И доллары! Запретные доллары вдруг стали возможны. Опьянение, другого слова не подберешь, чтобы описать то состояние ума. Все достижимо. Все позволено, и никто не контролирует. Едешь за границу — трать сколько хочешь. Ой, мы тогда с ним чего только не накупили в Париже! И он еще сказал: «Погоди, будет у нас с тобой домик во Франции». И вместо того, чтобы уйти к Андрею, — слезы побежали по ее обиженному «судьбой» лицу, а рука вновь потянулась за бутылкой, — я уехала отдыхать в Испанию. Ах, мне так хотелось хоть глазком взглянуть на эту страну. Подумала, к Андрею всегда уйти успею… Так и не ушла. Потом он женился. Я опомнилась. Стала искать с ним встречи. Как я старалась возродить в нем былое чувство, но нет! — Стакан выпал из ее ослабевших пальцев. Она чертыхнулась. — «Забудь!», говорит. У!.. — погрозила возникшему на горизонте памяти силуэту Андрея. — Так любил, значит! Я же не семью его разбить хотела, я же только немного ласки и нежности просила. Хотя бы раз, всего раз в неделю! — Она устремила свой взгляд в одну точку и сконцентрировалась на вопросе: «Кто виноват?» Когда больно, всегда должен быть кто-то виноват. — Ну не я же! — возмутилась до крика. — Андрей, надо признать, несколько поторопился жениться… А виноват — Пшеничный со своими подлыми, мерзкими деньгами. О, как он виноват!.. Вот же сволочь! Эх, сейчас напьюсь виски и таблеток! Устала. Надо отдохнуть. Нет! — подскочила, точно змею увидела у своих ног. — Сейчас не время! Надо бороться! Надо отстоять квартиру!

ГЛАВА 4

Милена лениво слушала Ингу по телефону, совершенно не веря тому, что она ей говорила. «Очередной нервный срыв и потеря ориентации», — решила Пшеничная.

— Твой отец сбрендил! Идиот старый! С ума сошел! — в промежутках между нападавшей на нее икотой выкрикивала Инга. — Жениться собрался. Кретин!

Милена поморщилась и бодро вставила, пытаясь вернуть Ингу к действительности:

— Инга, послушай, ты, наверное, немного перебрала мартини. Отец-то уже женат, — она не договорила «на тебе», как раздался сдавленный всхлип:

— Да ты что! — И Инга съехала вниз по стене. Милене было слышно это ее телодвижение. — Уже женат! Вот же тварь!.. Не разведясь, женился! А кто она?!

Милена почувствовала неладное.

— Послушай, Инга, Олег дома?

— Нет, одна я, только этот адвокат-стервятник прилетал клевать мое сердце. Миленка, ты пойми, он меня из квартиры вышвыривает, как пса шелудивого. — Милена услышала звук жидкости, которую переливали прямо из горлышка бутылки в рот. — Куда же я? Под забор? Вот сдохну, пусть потом мучается. И Олег никогда ему этого не простит. И ты не прощай! Он всех обманет, он все на свою шлюху перепишет… Ой, за что мне такое?!

— Успокойся! — прикрикнула Милена. — Я еду к тебе!

Когда Инга открыла дверь, то была вынуждена крепко ухватиться за нее, чтобы удержать равновесие.

— Видишь, до чего довел. Твоей матери повезло, что он от нее ушел, а то была бы сейчас на моем месте.

Милена с неприязнью взглянула на Ингу:

— Она в свое время уже побывала на своем.

— А! — махнула рукой Инга. — Тогда, что? Он же вам квартиру оставил. А меня изгоняет! С сыном изгоняет!

— Так, давай пройдем в гостиную и ты мне все расскажешь.

Когда Милена выслушала сбивчивый, но в общем внятный рассказ Инги об уже случившемся и о том, что случится вскоре, она только подивилась.

— Странно, отец мне ничего не говорил. Странно, — поразмышляв, продолжила она, — вот так сразу, в один день…

— Это он специально, чтобы не было у меня времени на защиту, на спасение.

— Да какая защита? О чем ты говоришь? Разве на него можно найти управу?! Это он, чтоб ты ему настроение недолго портила, объявил и тотчас сделал.

Инга согласно кивнула:

— Верно! Верно подметила. Ну а что ж нам-то делать? Я ему сначала наотрез отказалась давать развод. Так он мне этого адвоката-упыря подсунул. Я в себя прийти не успела, как звонок. Подхожу к двери, смотрю на экран монитора, стоит такой в песочном костюмчике, глаза огромные бледно-серые, налысо, как сейчас модно, подстрижен и губы толстые, сосущие все — и воздух и кровь. Я смотрю и молчу, он представляется, какой-то там Семен Фомич или Федорыч, не помню и неважно. Я, говорит, по поручению Станислава Михайловича, адвокат. Впустила, — перевела дыхание Инга, — и сразу, чтобы время не тратить, заявила, что развода не дам, а если и дам, то при условии, что вот это, — она широко развела руки и с силой потрясла ими, — останется за мной. Он покивал своей тщательно подстриженной лысиной и тихонько, ну комар-кровосос, на стул присел. «Вы, Инга Климовна, не волнуйтесь, разберитесь сначала. И я вам в этом помогу. Что предлагает Станислав Михайлович? — задал он мне и себе вопрос таким противным интеллигентно-наигранным голосом. — А предлагает он вам двухкомнатную квартиру, заметьте, шестьдесят квадратных метров, и не где-нибудь, а в отличном доме рядом со станцией метро «Беговая». Переезд, обустройство за его счет. И главное, как вам известно, Станислав Михайлович составил завещание в основном в пользу своих детей, а именно Милены Станиславовны и Олега Станиславовича, но и вам по нему причитается очень разумная сумма. Каково процентное соотношение раздела между детьми — это, по желанию Станислава Михайловича, останется в тайне. После заключения нового брака он внесет соответствующие дополнения в свое завещание, и хочет, чтобы вам об этом тоже было известно. Если у него родится ребенок от нового брака, то он войдет в число его основных наследников, его же новой супруге, как и вам, будет причитаться определенная сумма. Полагаю, что надо отдать должное Станиславу Михайловичу за его открытость в столь щепетильном вопросе. Но!.. — И тут он, будто упырь, вытянул морду и замолчал, пережевывая губами воздух, — в точности передала свои ощущения Инга. — Если вы будете возражать против развода, чинить всевозможные препятствия, то завещание будет переделано в пользу дочери от первого брака и новой супруги. Однако, надеюсь, вы отдаете себе отчет, что месяцем раньше или месяцем позже Станислав Михайлович все равно разведется с вами, и вы останетесь ни с чем, а главное, ваш сын будет исключен из числа наследников! Вот тебе крест, — размашисто перекрестилась Инга, — слово в слово передала, как ни была пьяна, а протрезвела в мгновение ока.