Пьесы

Х е к и м о в. Честно, не честно… Ты мне, Гошлыев, голову не морочь. Я своих решений не меняю. Сказано: уволен, значит — уволен. Во всяком случае — сейчас помолчи. (Многозначительно, повторяя интонацию Гошлыева.) По-мол-чи!

Г о ш л ы е в (после паузы, как бы что-то смекнув). Хорошо, Нурлы Хекимович, раз вы такой непреклонный, я сам напишу заявление. Ухожу по собственному желанию.

Х е к и м о в. Увольнение по собственному желанию — это не мера наказания. Я увольняю тебя по своему собственному, директора этой фабрики, желанию. (Опять многозначительно.) И помолчи!

Г о ш л ы е в (явно не понимает Хекимова). В таком случае я буду жаловаться. (Поднимается.) Учтите, Нурлы Хекимович, вот здесь у меня, в портфеле, лежат кое-какие весьма любопытные…

Х е к и м о в (поспешно перебивает). Тьфу ты, черт! Да помолчи же ты, тебе говорят! Сядь и сиди спокойненько! Совещание еще не закончено. Я лишь хочу сказать: если план не будет выполнен, я никого из вас по головке не поглажу.

О р а з. Нурлы Хекимович, у меня есть одно предложение. Давайте еще раз тщательно проверим всю нашу, так сказать, забракованную продукцию. Создадим авторитетную комиссию… Может быть…

А й н а. Что, что? Ораз Заманович, у вас есть основания не доверять отделу технического контроля?

О р а з. Не сердись, Айна. Пожалуйста, не обижайся. Это не значит, что я не доверяю тебе и Мерджен. Это поиск. Поиск пути, который бы вывел нас из затруднительного положения.

Х е к и м о в. Я поддерживаю идею Ораза. Это — логично! Я — за авторитетную комиссию.

А й н а. Еще бы вы его не поддержали! Создавайте свои авторитетные комиссии. Только не забудьте включить в их состав представителей народного контроля и государственной стандартной комиссии.

О р а з. Зачем нам посторонние люди? Без чужих разберемся.

А й н а. Народный контроль, государственная стандартная комиссия — это чужие? Но вы меня удивляете, Ораз Заманович! Я просто поражена. Вам посулили начальственную должность — и вы уже переменились. Прямо-таки мгновенное превращение. Великий закон сработал без промедления: крохи нового бытия изменили элементы сознания. Хорошо, если он на этом остановится и вы не станете не четвереньки.

О р а з. Но ведь что-то надо делать, Айна?

А й н а. Вот-вот.

О р а з. Я не могу оставаться равнодушным, когда выполнение плана и обязательств находится под угрозой срыва!

А й н а. Но лично я не пойду на преступление ради выполнения обязательств, которые по существу не выполнены. Уверена, и Мерджен Мурадовна тоже не пойдет на это.

Открывается дверь. Входят  Х а д ж и - а г а  и  А й г ю л ь. Айгюль пытается преградить дорогу мастеру.

А й г ю л ь. Хаджи-ага, Хаджи-ага, куда же вы? Здесь идет совещание! Нельзя! Мне сказали: посторонних не пускать.

Х а д ж и - а г а. Дочка, рабочий человек не может быть нигде посторонним, особенно у себя на фабрике. Идет совещание? Вот и хорошо. Я не помешаю.

Х е к и м о в. Айгюль, оставь в покое нашего уважаемого мастера. Пусть останется. У нас нет от него секретов.

Айгюль выходит.

Х а д ж и - а г а. И у меня нет от вас секретов, дирехтур. Я твердо намерен расстаться с фабрикой. И я не хочу ждать ни часа.

Х е к и м о в. Как же так, Хаджи-ага? Двадцать лет непрерывного стажа работы на фабрике — и вдруг ни с того ни с сего хочешь уходить?

Х а д ж и - а г а. Как говорится, лучше поздно, чем никогда. Я долго не решался, но теперь не изменю своего решения, дирехтур!

Х е к и м о в. Хаджи-ага, не торопитесь, давайте разберемся. Чем вы недовольны? Зарабатываете вы как будто неплохо. На фабрике вас ценят и уважают. Что вам еще надо?

Х а д ж и - а г а. Разве дело только в том, сколько я зарабатываю, дирехтур? Радость жизни не только в этом, хотя, если разложить мой заработок на всю мою большую семью… не густо выйдет, дирехтур, не густо… Мне не нравится обстановка на фабрике. Надоело мне так работать. Не лежит душа к такой работе. И своей работой я недоволен, дирехтур, и на вашем месте не хотел бы быть. Плохо стали о вас говорить, дирехтур, плохо… Не хочу больше обманывать ни себя, ни вас, ни народ. Хватит с меня! Не хочу! Довольно! И сам не хочу обманывать, и не хочу, чтобы меня обманывали…

Х е к и м о в. Кто же вас обманывает, Хаджи-ага? Мы накажем виновного!

Х а д ж и - а г а. Вы, дирехтур. И не только меня, вы обманываете всех. И нас заставляете обманывать других.

Г о ш л ы е в (благодушно улыбается). Ну, это уж слишком! Это смахивает на клевету, Хаджи-ага!

Х а д ж и - а г а. Это — истина, дирехтур. Плохо мы работаем, плохо… Все, дирехтур, все… Как маленькие дети ведем себя: мол, этого на фабрике нет, того нет… Чуть что случится — плачем: просим министерство сократить нам план, простить нам невыполненные обязательства… А как мы соревнуемся, дирехтур? У нас не рабочий соревнуется с рабочим, а бумага с бумагой. И все на бумаге остается. Лишь бы галочку поставить. И все знают, что для отвода глаз делается это соревнование, и все молчат, дирехтур, все… Не хочу я больше участвовать в обмане, не хочу!

К у р б а н о в. Браво, Хаджи-ага! Ну просто джигит! Ай да Хаджи-ага, ай да смельчак!

Ш и х н а з а р о в. Твое злорадство, Курбанов, можно понять, а вот к чему старик клонит, мне до конца не ясно.

Х а д ж и - а г а. Старику истина нужна, сынок. Правда ему нужна. Расскажу такой случай. У меня есть сосед, Аннаберды. Семеро детей у него: мал мала меньше. Месяц назад он и его жена пошли в магазин и купили шестерым из них новую обувь. А через два дня все это пришлось выбросить в мусорный ящик, к чертовой матери! Ночью я пошел, вытащил из мусорного ящика эти обновки, дирехтур. И что вы думаете?! Так и есть — продукция нашей фабрики! И на каждом ботиночке, на каждой туфельке стоит штамп нашей Мерджен Мурадовой — первый сорт! С тех пор мне стыдно смотреть в глаза Аннаберды. Стороной обхожу его. Когда меня спрашивают, где я работаю, ей-богу, мне совестно признаваться, что на местной фабрике.

Ш и х н а з а р о в (со смехом). Как же так, Айна Амановна? Выходит, иногда ОТК во главе с вашей начальницей делает исключение для недоброкачественной продукции?

А й н а. Это было еще до меня. И видимо, был момент, когда Мерджен Мурадовна поддалась вашим мольбам и уговорам, была усыплена вашими разглагольствованиями о чести фабрики, заработке рабочих и прочем… Видимо, у нее опустились руки и она закрыла глаза на брак…

Ш и х н а з а р о в. О, сколько их было — таких моментов за эти годы! Можно сказать, был один сплошной момент!

Х а д ж и - а г а. И еще, дирехтур. Глупая какая-то практика у нас на фабрике. Невыгодно, когда работаешь хорошо. Почему я зарабатываю больше не за то, что сошью высококачественную обувь, затратив на это больше времени и сил, а за то, что сошью побольше да похуже? Почему? Выходит, я должен идти на сделку с совестью, топтать свое доброе имя рабочего? Так, что ли? Вот поэтому я и ухожу от вас, дирехтур.

А й н а. Действительно, глупейшая практика! Почему бы нам не организовать производство так, чтобы заработная плата рабочего росла также в зависимости от ее качества, а не только от количества? Количество без качества — это же пускание пыли в глаза! Это обман народа!

Х е к и м о в. Браво, Айна Амановна! Верно подметили! Сейчас этим вопросом как раз и занимаются.

А й н а. Кто? Где?

Х е к и м о в (выразительно показывает пальцем вверх). Там! Весьма серьезные инстанции. По всей стране главным показателем при оценке продукции предполагают сделать не вал, а качество этой продукции.

А й н а. Мудрое решение.

Ш и х н а з а р о в. Да, молодцы! Как, интересно, только додумались?

Х е к и м о в. Но, повторяю, этот вопрос пока еще в стадии изучения.