Семейные тайны

А вырыли туннель а-ля метро с вентиляционным устройством и холодильником или нет - никому не, ведомо, да и за какую мзду пророют, тут ведь с тремя нулями не обойдешься, хотя нулей у Бахадура все шесть, и - святая правда понятия не имеет, как это постепенно скопилось, все честь честью, комар носа не подточит, должностями не торговал, не выдающийся, как сестра, хирург, чтоб несли за тяжкий труд, не предводитель фирмы, недавно по соседству выискался, Каф,- провернул операцию и сорвал лимон (шифр - миллион), не процветающий романист, мнящий себя Львом Толстым (неужто Аскер Никбин?), чтоб пачки купюр оседали в банке, и в валюте тоже.

А как и что - заслуги сестер-спонсоров и зятьев-заложников плюс собственная карьера, чины-ранги, что и в нынешние времена - идеал: господство пирамидального мышления в ситуации, когда самая осуждаемая в меджлисе фигура пирамида; и, как это часто бывает, о главном, во имя чего весь сыр-бор (власть-)-любовь),- ни слова. Этичнее обходить. Выстроены фразы-блоки, чтоб не проговориться. И даже чинно-ранговая жена, которая уже давно невзаперти и вышла из-под паранджи, сдав ее как экспонат в музей, или сбросила чадру, превратив ее в обыкновенную тряпку, которой вытирают пыль, пахнущую (или пропитанную?)... но о том уже было, с книжных полок, рвется к власти, занимая - уж ей-то, казалось бы, к чему? - пусть незаметный, но все же ранг: советника по части культа или, что поскромней, консультанта по женскому движению, и, стало быть, на манер цивилизованных стран является самой видной дамой королевства и, садясь рядом с троном, вносит своими часто сменяемыми нарядами разнообразие в казенную монотонность меджлиса, а когда хоть изредка, но надо открыть уста - тщательно обдумывает каждое слово, выбирая что проще, чтоб легко усваивалось, и никаких побочных дум.

Да, тяжелые массивные двери-ворота, один без тренировки с ходу не откроешь, это как у штангистов - вес сразу не возьмешь, нужно, чтоб кто-то в этот же самый миг, когда рука твоя коснулась торчащего из пасти льва кольца, ручка такая медная, изнутри надавил плечом (а ты - снаружи), и тогда сила+сила, и дверь в меджлис медленно и нехотя отворяется: и пропуск твой не какая-нибудь книжонка, а лаком надписи покрыты, не впишешь, не сотрешь,показывай и проходи, хоть ты Бахадур и тыщу лет здесь вкалываешь.

Дежурный развернет и долго изучает, он молод, розовощек, спешить ему некуда, то на портрет взглянет, то на тебя, а ты замри как подопытный, и будто разочарован, что ты - это ты, сложит пропуск и вернет. Можешь проходить в залитый солнцем вестибюль, а там и на трибуну, памятуя, что в избраннике заложена потребность субъекта стремиться прежде всего к нравственной мудрости (на словесном уровне), и эталон диалогичности - споры, полемцка, диспут позволяет -дать дорогу невостребованным обществом энергетическим ресурсам, позволяющим преодолеть земное притяжение и парить в околоземном пространстве.

Ты пастырь, а они паства, жаждущая опереться чуть-чуть на теоретически апробированный опыт человечества, и надобно помочь в выявлении всех альтернатив выбора, прогнозировании отдаленных, аж по самую верхушку пирамиды, последствий каждой из них, дабы укрепить потенциал и увеличить надежность.

Кризисные ситуации - предельная форма конфликта: не только справиться с ним, но и разрешить в пользу кончика пирамиды, и здесь наиболее целесообразны способы устрашения, убиения, устранения, ууу... у...! (удушения?),- никто не застрахован, и в результате искрящегося контакта кругом не остается никого из бывших соратников, они же - соперники.

А чтоб хоть как-то о нас услышали и, лиризуя, воспели, доказать, основываясь на исторических документах, ссылаясь на чьи-то воспоминания, что Дон-Жуан - наш, чистейший аранец!..

Странные мы, задумается порой Бахадур, и с ним случаются бессонницы,- и все сведения о нас уместились в томе малиновой, под цвет чертополоха, Аранской Энциклопедии, АЭ, начатой в эпоху Устаева, продолженной в годы Джанибека (и Расула тоже), выход ее растянулся аж на четверть века, словно не спешили самопознаться, чтоб узнали и другие, что есть и мы на этой планете, а тут вдруг взрыв, всплеск: "Мы!.. Мы!.." (спасибо соседям).

И многие годы при укомплектованном штате тасовался-перетасовывался словник, чтобы понять, кто мы и откуда, то ли пришлые, как о том трубят недруги, то ли жили здесь всегда, энергия растрачивалась на интриги-пересуды, земляческие баталии, но регулярно созывались производственные летучки, вахтеры, отдежурив сутки, сменялись, были пожарники, сейфы, сургучи-печати, зарплата переводилась на сберкнижки, премии и все прочее, уборщицы сдавали в макулатуру тюки бумаги, чтобы заполучить... ну, к примеру, роман "Исповедь проповедника", шифрованное такое чтиво, рассчитанное на любителей разгадки ребусов,- не важно, прочтет кто или нет, а важно, чтоб стояла на полке... Ох и взбудоражил этот писака-горемыка с зудом наведения порядка по обе стороны горной гряды Каф осиное гнездо, а то и змеиный клан, пытаясь постичь нашу природу.

А пока вымучивался с оглядкой-опаской словник будущей энциклопедии, молодые успели состариться, вывешен был не один некролог, и молча собирались у портрета, вычитывая текст и впервые узнавая, с кем бок о бок трудились все эти годы. Действовали оздоровительные комиссии, совершались коллективные выезды за город, на пляж, когда море было чистое, в лес - полюбоваться дубовыми рощами Карабаха, ныне вырубленными, между отделами проводились волейбольно-шахматные соревнования и добились включения в спортивный реестр такой популярной игры, как нарды, и по легкой атлетике тоже, начиная бег с гигантского конференц-зала с выходом в сквер, куда надо выпрыгнуть через подоконник, и далее опять через забор - в бывший губернаторский сад, мимо безымянной могилы, лишь плита, и никто не мог вспомнить, когда она появилась,- ее не было, и вдруг вот она, выросла за день, но кругом земля не разрыта, и успел разрастись сорняк, много раз принимали решение раскопать и выяснить, но руки не доходили, не осмеливались: оттепель сменилась нежданно наступившими жаркими днями, затем была объявлена семилетка фейерверков, и все в ожидании чуда глазели на расцвеченное огнями небо, потом пришла пятилетка почетных похорон, и могила оказалась созвучной общему траурному настрою, впрочем, могила есть могила, и ее грех (?) разрывать.

Потом пошли слухи, что бегуны тревожат дух якобы похороненного здесь автора все того же злополучного романа "Исповедь проповедника", и фраза полетела над краем: "Доконали бедолагу!.." Сказывают, мечтал об уединении, сожалея на склоне дней своих о содеянном, ибо думал, что творит во благо родного края, о процветании которого денно и нощно мечтал, а вышло, что во вред и зря старался.

И однажды кому-то усомнившемуся взбрело в голову раскопать могилу, и в ней, случается такое, никого не оказалось: кто-то из клана, очевидно, аранцев, воспользовавшись исчезновением ниспровергателя, поторопился успокоить живущую в свое удовольствие публику, дескать, хулителя уже нет, кейфуйте, делайте карьеру, обогащайтесь и размножайтесь, довольные днем текущим и не думая о будущем.

Но если он жив, коль скоро могила пуста, то определенно пишет, ибо ни на что другое, увы, больше не способен, а впрочем, разве что изменишь?..

да, много воды с тех пор утекло, новые времена, новые пути-дороги, новые семейные тайны, и не скоро сокрытое вчера станет завтра явью, хотя, казалось бы, сброшены все покрывала и не прячется под чадрой ни один лик: будь то женский или мужской, и такое случалось, а страсти, которые были, есть и будут, в ком-то угасли, в ком-то разгораются, а в ком-то, ясное дело, еще копятся, чтоб вспыхнуть всепожирающим огнем, и потому автор, гонимый течением дней, просит читателя не утруждать себя поисками аналогий в романе, написанном в память об умершем друге, чья жизнь была полна надежд, которым уже никогда не сбыться, и ветхие страницы треплет ветер, пахнущий далеким детством.

- как ты там, друг?..