Страница 54 из 59
От бессонной ночи болела голова. Вчерашние разговоры, обморок Марии не давали ему покоя. А тут еще эта непонятная история с золотом. Если останется время, нужно выяснить; он нащупал в кармане странную справку. В том, что Мария отдала отцовское наследство, Николай не сомневался. Но были загадочны обстоятельства, при которых было взято золото. Он остановился, достал бумагу и начал ее внимательно рассматривать: на печати ясны были только ободки кругов.
Вечер этого дня был тоже нелегким. Хорошо бы не начинать разговора о том, что ему сказали на Петровке, куда он все-таки доковылял на нестерпимо ноющей ноге, но перед отъездом нужно было предостеречь Марию. Обе сестры были на кухне.
— Ты уж прости меня, Мария, что я снова говорю о золоте. Но вы вчера сами начали разговор о нем, а я кончу. Этой филькиной грамотой, — Николай положил на стол бумагу, — тебя обманули. Это я точно выяснил. Но главное не то, что у тебя забрали золото, черт с ним, а то, кто привел тех двоих к тебе.
— Их никто не привел, они сами пришли! — вдруг закричала Клава.
— Нет, Клава, сами они прийти не могли, кто-то им сказал. И сказал тот, кто знал.
— Знали не только мы.
— А кто еще?
— Ребенок еще знал. Катя. А что она понимает? Сболтнула кому-нибудь!
— Я никому не говорила, никому! — Было обидно, но Катя сдержалась. — Я одна никуда не хожу!
— Не кричи! Без тебя тошно! — бросила ей тетка.
— Я только тебе сказала!
— Ну вот, слышите?
— Мама собиралась сдать в фонд обороны! Вот что сказала я! Чтоб танк построили!
— Как же, построят теперь!.. — сказал Николай. — Сдали бы если, построили бы. Но кто-то вам помешал… — И Катя удивилась тогда, что Николай, говоря ей, посмотрел не на нее, а на Клаву.
— А что ты молчишь? — обратилась Клава к сестре. — Сама сдала, сама и отвечай!
Николай молча зашел в комнату, выложил на стол продукты, полученные сегодня на дорогу. Нет смысла говорить о чем бы то ни было. Мария и так еле держится на ногах.
— Завтра я уезжаю, Мария. Как устроюсь после госпиталя, напишу вам.
* * *
Еще не совсем рассвело, когда они вышли. Мария и Катя проводили его до трамвайной остановки.
Николай уехал.
И больше они не встретятся.
После госпиталя Николая снова направили на фронт.
От него пришло вскоре письмо. Очень короткое. И больше ни слова.
Где он погиб, когда, так и осталось неизвестным.
Может, жив? Вряд ли. Николай непременно разыскал бы Катю. Единственная память о брате, о семье…
Трамвай поехал, завернул влево, исчез, но Мария и Катя слышали его лязг еще долго.
* * *
Все писали в Бугуруслан.
И Мария послала туда запрос о Викторе Юрьевиче Голубеве, 1902 года рождения, уроженце города Одессы.
* * *
Не поверила Николаю.
Однажды ночью Катя услышала:
— Порву, брошу!
Сначала подумала, что мама говорит о справке, которую нм выдали. Но потом, когда Мария, как и прежде, вдруг села ночью на кровать и спросила: «Ты?..» — Катя поняла, что мама говорит о тетради, которую прячет от нее. И решила, что тетрадь надо найти.
Утром перерыла весь дом — нигде тетради не было.
Но Мария не успела уничтожить тетрадь. Она отыскалась потом, в бельевом ящике шкафа, между простынями. И последние записи были короткие:
«Николай тебя обманул, Мария, не верь ему. Я тебя видел сегодня во сне». «Письмо» Виктора.
И вторая:
«Это она! Это все они! Я прочел в ее глазах!..»
Катя долго не могла понять: о чем эта запись? И кто «она»? Лишь после случившегося стал ясен смысл слов: «Я прочел в ее глазах».
* * *
Клава в последнее время часто не ночевала дома: с Женей они целые дни проводили у Колгановых.
Еще до приезда Николая Клава как-то взяла к ним и Катю — в первый и последний раз. Катя как будто попала во дворец. Полы в коридоре и комнатах сплошь устилали ковры. Ярко светили хрустальные люстры. Окна занавешивали темно-вишневые плюшевые шторы с кисточками. На серванте, на шкафу, на пианино стояли вазы, статуэтки и еще много блестевших при ярком свете вещей, названия которых Катя даже и не знала. В большой комнате на диване, широко расставив ноги в белых фетровых бурках, окантованных коричневой кожей, сидел толстый пожилой мужчина. Это был Георгий Исаевич. Рядом сидела его жена Гера Валентиновна в ярко-зеленом, с большими цветами, шелковом халате… У ног хозяйки лениво развалился огромный кот. Он даже не пошевелился при входе гостей, и только хвост его гладил ковер… Катя никогда в жизни не видела такого большого кота. Женя прошептала ей на ухо, что кот ест только сырое мясо и его лучше не злить.
Клава подтолкнула Женю. Та подошла к хозяину дома, вытянула тонкую шею и поцеловала его в мясистую щеку. Мужчина протянул ей конфету. Клава, льстиво улыбаясь, сквозь зубы проговорила Кате: «Пойди поцелуй дядю, тебе тоже дадут конфету». Катя притворилась, что не слышит. Клава ущипнула ее за руку, но Катя упрямо выдернула локоть: «Я не люблю конфеты!» Мужчина хохотнул и, достав из кармана конфеты, протянул Кате. Катя взяла.
Потом Гера Валентиновна увела Клаву в боковую комнату, и они долго находились там. Оттуда шел неприятный запах чего-то каленого, перемешанный с запахом камфоры. Так часто пахли руки Клавы, когда она спускалась домой от Колгановых.
Уходя, Катя заглянула в ту боковую комнату и вздрогнула: на нее смотрело окаменевшее лицо Геры Валентиновны, покрытое белым как мел слоем застывшего крема. За неподвижной маской на Катю сердито блеснули живые глаза Геры Валентиновны.
Тетя больше не брала ее к Колгановым, а от конфеты, которую ей протянул Георгий Исаевич, першило в горле.
* * *
Сестры не стремились к встречам; Мария была даже довольна, что не видит Клаву; ее не оставляла головная боль, слова Николая об обмане изматывали ее. И ответа из Бугуруслана не было.
К приходу Марии с работы Катя сварила картошку в мундире. Мария нарезала репчатый лук и картошку, посолила, полила подсолнечным маслом, и они стали есть. Катя куском черного хлеба насухо вытерла тарелку. Вкусно.
Вдруг одновременно обе посмотрели на Катино пальто, думая об одном и том же…
Щелкнул замок входной двери. Выходя в коридор, Мария столкнулась с Клавой. Они встретились взглядами, и тут Мария внезапно утвердилась в мысли, что Николай прав: ее обокрали! Обманули!
— Иуда! — бросила она Клаве.
Клава побагровела:
— Голову потеряла?!
— Нашла! Я думала, сестра у меня есть, а ты — зверь! Хуже зверя!
— Я не желаю с тобой разговаривать.
— Потому что нечем возразить!
— Ты сошла с ума!
— С такой сестрой сойдешь! За золото продала родную сестру! Таких, как ты!..
— Как ты смеешь? — завизжала Клава и тут же выскочила на площадку, оставив дверь открытой, побежала вверх. По прошло и минуты, как она вернулась с Колгановым.
— Привела адвоката?
— Зачем вы так говорите? — солидно произнес Георгий Исаевич.
— Вас сюда не звали. Что вы вмешиваетесь не в свои дела?
— Нет, звали! Я позвала! С тобой опасно оставаться!
— Не надо кричать, давайте спокойно поговорим, ведь вы сестры.
— Я не желаю с вами разговаривать.
Колганову никто не перечил прежде, просто не смел.
— Ну что ж, — в его голосе появилась угроза, — сейчас не желаете, а потом в ногах валяться будете!
— Никогда! Слышите! — Бросила ему вдогонку Мария. — Благодетель!
Скрипя своими белыми бурками, он вышел вслед за Клавой из квартиры.
* * *
Беззвучно плакала, сидя на кровати, Мария. Катя потрясла ее за плечи:
— Мамочка, не плачь! — Ей казалось, что и без того похудевшая мать тает как свечка с каждой слезой. — Как я ненавижу этого толстяка!.. Ты знаешь, мамочка, у них есть кот, и они с ним очень похожи.