Угловой дом

— Тогда надо искать в привокзальном сквере — к филармонии ходят с толстым кошельком.

— Что ты медлишь, покажи, на что способен!

Полад подкрепил просьбу брата таким жалостливым взглядом, что я немедля выскочил на улицу. И стал я жертвой своего длинного языка.

Вместо того чтобы немедленно лететь в Москву, куда, сами понимаете, я рвался, я направился к вокзальной площади. Вечерело. Глянул в одну сторону, в другую и у края тротуара заприметил бородача, — мне на них определенно везло.

Еще час назад воображение рисовало захватывающие дух картины при ярких звездах, а теперь приходилось затевать торг. И снова с бородачом.

Он, а рядом — двое. Решительно направился к ним. И с ходу выпалил первые попавшиеся слова:

— Что-то я не вижу ваших инструментов.

— Наши инструменты дома, — ответил за всех бородач.

То ли пароль, то ли шутка — поди разбери!

— В каком смысле?

— В прямом.

— Восточное трио?

— Самое что ни на есть! Классика!

— А именно?

— С кларнетом.

— Это мне подходит.

Все трое встали.

— Будете работать полчаса.

Не успев встать, музыканты сели.

— Не подойдет. Ты не наш клиент.

Спокойствие стало покидать меня. Но не сдаваться же!

— Посажу вас в такси, повезу в дом невесты, встретим ее восточной музыкой, проводим в дом жениха, всего два квартала, и вы свободны!

Задумались.

— И весь вечер — в вашем распоряжении. Тридцать рублей за полчаса.

— Нет, не подойдет.

— Назовите свою цену.

— Еще столько же.

— Имейте совесть! Если б была моя собственная свадьба, клянусь честью, и торговаться не стал бы! Но и это не мало.

— Мы тебя слушали внимательно, и наш ответ ты слушал — не сторгуемся.

— Сегодня свадьба нашего близкого друга. Мы сложились с братом и хотим преподнести жениху музыкальный подарок. Были бы лишние деньги, разве стал бы я просить? Мы студенты…

Кларнетист через силу зевнул. Отваливай, мол, что зря время теряешь?

— Могу десятку из своего кармана прибавить. Насчет брата не знаю… — Сделал паузу, но ни один мускул на лицо бородача не дрогнул. — Пойду из автомата позвоню.

Бородач пожал плечами. Мол, мы тебя но задерживаем, иди куда хочешь.

Я оставил их. Пусть без меня подумают. На мое счастье брат оказался дома:

— О чем ты говоришь? Почти за такую же сумму я договорился с эстрадным квартетом. — Брат, конечно, прихвастнул. — Среди них известный певец, до утра играть и петь будут, а ты…

Делать нечего, вернулся.

— Не согласен брат.

Кларнетист даже не посмотрел на меня. Решил сделать вид, что пойду искать других, позовут — вернусь, не позовут — сделаю круг, а там видно будет.

Не позвали.

Я завершил круг, чтобы снова начать нудную торговлю, как заговорил толстячок, сидевший рядом с кларнетистом:

— А шабаш будет?

— Как у всех, так и у нас! — Я почувствовал, что соглашаются или близки к этому, и осмелел, хотя понятия не имел, будут ли танцующим жертвовать деньги, которые, как правило, идут музыкантам, это их приработок, или не будут.

Но мы уже ловили машину, чтоб музыканты могли заехать за своими инструментами, а в машине все тот же толстячок ругал последними словами тех, кто пытается отменить такой народный обычай, проверенный веками, как шабаш на свадьбе, и я поддакивал ему, говорил о верности традициям, о щедрости угощений… Но угощения трио не прельщали: голодных, мол, нет!

Звуки кларнета, зурны и барабана взорвали воздух, аж стекла в доме зазвенели. Улицу заполнило праздничное оживление, прохожие застыли, соседи высунулись из окон, вышли на балконы, народ плотно забился в ворота. Двигалось только шествие, сопровождавшее невесту.

Трио было что надо: бородач-кларнетист задевал такие струны в душе, что хотелось пуститься в пляс. Глаза его из-под пляшущих бровей следили за кларнетом, который описывал круги в такт музыке. Все выдавало в нем истинного музыканта. Толстячок слился со своим барабаном в нечто округло-внушительное, зурна будоражила, оглушала публику. В толчее жених успел-таки выразить мне благодарность кивком головы.

Свадебная процессия двинулась к дому жениха. Машина с привязанной впереди куклой еле ползла, и неизвестно, почему молодых посадили в машину — идти было всего две минуты. Из парикмахерской на углу выскочили брадобреи в белых халатах, какой-то человек с намыленным лицом — всем хотелось приобщиться к свадьбе, согреться чужим счастьем.

Вошли во двор, посадили музыкантов; жених с невестой, плавно танцуя, сделали два круга по асфальту. Двор был полон гостей с жениховской стороны. Какая-то женщина прямо над моим ухом сказала:

— А я была в красной фате на своей свадьбе.

— Я тоже, — ответила ей другая и добавила: — Но теперь в моде белая.

«Начались сплетни!» — подумал я.

Жених усадил невесту и, в нарушение всяких обычаев, подошел к нам. Асаф упрекал приглашенного певца:

— А где твой квартет?

— Скоро придут. Электроорганист уже здесь.

— Свадьба в разгаре, может быть, начнешь пока с одним органистом?

— Он только в ансамбле играет.

С другого конца двора бородач-кларнетист делал мне знаки, показывая на часы. Время нашего уговора истекло. Они играли больше получаса. Все надежды Асаф и жених возлагали на меня: они просили задержать трио.

— Урежьте деньги с квартета и прибавьте трио, тогда будут играть, — сказал я, глядя на певца.

Тот промолчал, а мой брат и жених согласно закивали.

Я подошел к кларнетисту:

— Жених просит, чтобы вы еще немного задержались. Ваше трио по душе и гостям невесты, и гостям жениха.

— Это мы и без вас видим. Говори конкретную сумму.

— Останетесь довольны.

— А где обещанный шабаш? — встрял в разговор барабанщик.

Я произнес несколько путаных фраз, переходя на многозначительный шепот, раза два употребил слово «шабаш» и кое-как уломал их.

Брат уже звал меня…

Все эти переговоры так заморочили мою голову, что я забыл и о себе, и о своих делах. Я с трудом пробирался среди танцующих. Удары барабана выталкивали людей в круг. Подойдя к брату, я увидел, что сидящий рядом за столом певец раскрывает рот только для того, чтоб набить его шашлыком, а у меня во рту еще кусочка хлеба не было. К тому же певец многозначительно переглядывался с электроорганистом и морщился от звуков зурны. Будто свадьба игралась специально для него или он был по крайней мере любимым братом жениха.

— Дорогой мой, — возмутился я, — так же нельзя! Где провалились твои музыканты?

Асаф поддержал меня:

— Может быть, все-таки споешь?

Певец указал рукой на электроорганиста: мол, что с него возьмешь?

Но когда он той же рукой потянулся за новой палочкой люля-кебаба, я не стерпел:

— Ты что, похудеть боишься? Прочисть горло, спой!

— Скоро придут мои гитаристы.

— А восточные песни совсем разучился петь? — я закивал в сторону трио.

Он оторопел:

— Мне?! С зурной?!

— Какая разница? Лишь бы голос был хороший.

Певец изобразил крайнее изумление и на моих глазах начал бледнеть. «Неужели я его так напугал? — подумал я. — Еще, чего доброго, в обморок упадет!..» Тут он учащенно задышал, лицо его стала заливать краска; казалось, вся кровь устремилась к голове, вот-вот лопнут вены на виске. «Час от часу не легче!.. Лучше помалкивать, неприятностей не оберешься, еще хватит инсульт…» Но тут он совершенно неожиданно для меня сказал:

— Ну что ж, раз вы ставите такие условия, спою с вашим трио! Налейте водку, я убью в себе скуку! — и с презрением посмотрел на зурнача.

Брат быстро наполнил стопку. Певец залпом выпил и пошел к музыкантам.

Первый номер явно не удался — кларнетист не улавливал его эстрадного ритма. Но потом пошло лучше. Музыканты играли танцевальные мелодии, подыгрывали эстрадному певцу. Барабанщик, вертя своими большими глазами, поглядывал то на кларнетиста, то на певца, то на меня. При этом он иногда потирал большим и указательным пальцем, но его знак понимал только я — он все же надеялся на обещанный мной шабаш. Я отводил взгляд.