Восточные сюжеты

Их встретила небольшого роста женщина с приветливыми карими глазами. Она ни о чем не расспрашивала Катю и даже не взглянула на бумаги, которые ей протянула библиотекарша.

— Меня зовут Маргарита Сергеевна, — сказала женщина. Это была директор детского дома.

Катю посмотрела докторша: перебрала ей волосы, послушала трубкой спину, заглянула в горло, потом повела в душевую. Катя встала под теплые струи… Она давно так не мылась… Воды было вдоволь… Горячая вода била по плечам, стекала по спине, унося постепенно холод из ее тела…

Когда Катя вышла из душевой, ей дали байковый халат. Усатая, толстая кастелянша низким голосом сказала:

— Меня зовут Полина Антоновна, — и выдала Кате нижнее белье, теплые чулки и пояс с резинками, показала полку под номером 55.

— Это твоя полка, пометь все свои вещи номером пятьдесят пять. И сама будешь их чинить.

По росту подобрала для Кати вельветовое платье. Дала Кате сравнительно новые, но ношеные валенки и ботинки.

— А пальто?

— У тебя же есть! — «Смотрите, какая жадная!» — хотела упрекнуть, да Катя заговорила:

— Дайте мне другое, а это я не хочу.

— Наши пальто лучше разве? Смотри, какое у тебя красивое пальто!

— Пожалуйста, я вас очень прошу.

А сама готова расплакаться, еле сдерживается.

— Что ни девочка, то новые капризы, — вздохнула Полина Антоновна и выдала Кате пальто из грубошерстного серого сукна.

Мария так и не узнала о том, что Катю отдали в детский дом. А жаль, для нее было бы большим облегчением узнать, что дочь теперь сыта и согрета…

В ту же первую детдомовскую ночь Кати, когда ей снились пятерки, Мария умерла.

НОВОЕ ПОЯВЛЕНИЕ АВТОРА

Ну вот, кажется, все.

(А Телеграфный столб? Как же с ним?

Неужели не сказал? В День Победы…

Дожил?!

А как же? Такой здоровяк!.. Он устроил в День Победы большой костер из ассигнаций, — чего их зря держать? Высыпал целый мешок на середину двора, облил керосином и поджег.

И ты смотрел то на костер, то на язычки пламени в его глазах?

А откуда ты знаешь?

Я и не то знаю!.. И племянник его — ведь когда-то родной брат Телеграфного столба сбежал в заморские края! — туристом приезжал, сокрушался, что не застал дядю в живых, над могилой его плакал…

А как они были похожи: нынешний турист как тогдашний Телеграфный столб!..)

(Раньше времени скобку закрыл!

А что еще?

А то, что племянник с тобой не по-нашему, а с акцентом, как иностранец, разговаривал… А теперь можешь скобку закрыть.)

И за долгие годы я впервые закурил. Не во сне, а наяву. Мы сидели на узком московском балконе, я смотрел на Екатерину Викторовну, и казалось, знаю ее лучше, чем себя.

— Вы нашли мне хорошее имя… Я взглянула на все со стороны и поняла, что все именно так и было. Хотя… Хотя есть неточности.

— Я ждал похвал. Но и замечания принимаю. Люблю, когда выискивают, выкапывают. Не скоро, значит, расставаться с тем, что дорого.

— Мы тоже ходили с мамой на Петровку.

— Да? Я этого не знал.

— Мы только спросили: «Приходили от вас люди по такому-то адресу?» Человек, к которому мы обратились, оказался любезным, он куда-то позвонил, и ему сказали, что нет, никого не посылали.

— Обязательно впишу.

— Да, еще! А откуда вы взяли, что — процитирую: «От его взгляда», — это вы о Вите, с которым мы ехали из Свердловска в Москву и который «подолгу, как пишете, смотрел на Марию», «ее обдавало жаром». И далее, там же: «Марии была приятна эта игра».

— А разве нет? В свете последующего поцелуя… Признайтесь, что в вас говорит ревность за отца, я это понимаю, но я понимаю и Витю!.. Ладно, не сердитесь! Я это вычеркну.

— И еще. Я не подумала, когда к нам пришел Витя, что это — отец. Он бы сразу узнал мой голос… Но мое ожидание вестей от отца вы передали верно.

— Спасибо.

— …хотя и не во всей полноте! В кино я вся подавалась вперед, искала глазами отца, мне казалось, что он вот-вот появится в кадре. Даже много лет спустя, уже в университете, дежуря в избирательном участке, я однажды наткнулась на фамилию: Голубев Виктор Юрьевич! И год рождения отцовский! От обиды я расплакалась: он жив! Жив и не подает вестей!.. И пошла утром чуть свет по адресу. Увы!..

И еще, — добавила Екатерина Викторовна. — Речь идет об истории замужества Клавы и о колгановском азарте, как вы пишете. Этого я знать не могла, но вы так уверенно воссоздали прошлое, что я, знаете, решила, что вы успели, пока я вам рассказывала, повидаться с самим Колгановым!

Я не стал отпираться.

Но и «да, повидался» не сказал.

Только неопределенно хмыкнул: мол, для нас это дело пустяковое, только захотеть, а там и повидаться можно, и не с одним Колгановым.

Встретиться с Колгановым нетрудно, и для встречи у меня заготовлено всего три вопроса.

«Воспроизведите мне, — попрошу я Георгия Исаевича, — три диалога».

«Какие?» — удивится он.

«Не какие, а с кем, Георгий Исаевич».

«Так с кем же?»

«С Клавдией Ивановной».

«А у меня с нею их было много, этих диалогов».

«Всего лишь три, очень вас прошу. Первый — это когда вы узнали, что у Марии есть много золотых монет. Клава вошла и — прямо к вам. Геры Валентиновны не было дома. Кот прыгнул вам на колени, и вы недовольно сбросили его. Второй — это когда вы узнали, что Мария собирается их сдать в фонд обороны. Вы перед этим уже не раз настоятельно советовали Клавдии Ивановне воздействовать на Марию, даже предлагали припугнуть ее: мол, Катю могут и похитить с пальто, и… Помните? И третий…»

«А третьего не было!» — прервет он меня.

«Разве? — удивлюсь я. — Как жаль!..»

Но пока я разговаривал с Георгием Исаевичем, спрятав в кармане пиджака рассчитанный на час беседы магнитофон, который я собираюсь приобрести, и обдумывая новые вопросы насчет тех двоих — сердобольной женщины и неуступчивого майора, — Екатерина Викторовна умчалась в новые эпизоды:

— Кстати, я вам этого не говорила, откуда вы взяли Игоря с его акростихом, втиснутым в онегинскую строфу?

— Разве не говорили?

— Я, честно говоря, и не знала об этом!

— Могу вычеркнуть, — обиделся я: не выдумал же, в самом деле!

— Нет, нет, — запротестовала она, — пусть остается! Ясно, что только очень влиятельный человек мог устроить маму на хлебозавод в те годы! Помню, как удивлялись и тетя, и Колганов, когда узнали об этом. А у Геры Валентиновны аж маска на лице зашевелилась и растрескалась по морщинам. Но если бы я знала об Игоре раньше, я непременно разыскала бы его, и он бы спас маму.

Но откуда было знать Екатерине Викторовне, что Игоря Малышева в самом начале июня 1942 года срочно направили на вновь восстановленный Волховский фронт в армейский политотдел в качестве представителя Совета военно-политической пропаганды и он, принимая участие в освобождении части 2-й Ударной армии, попавшей в окружение, пал в бою в первую годовщину начала войны?

Не знала она и знать не могла.

— Екатерина Викторовна, можно вас попросить пройтись со мной по тем старым вашим улицам?

— И, конечно, зайти в наш двор, да?

— Вы угадали.

— По улицам — да, но во двор — ни при каких обстоятельствах!

— Это почему же вы так решительно?

— Не смогу! Тяжко встретиться с кем бы то ни было из третьего подъезда.

— А тетя навещала вас в детском доме?

Она молча покачала головой: «Нет».

— Неужели так никого с тех пор и не видели?

Она молчала.

— А знаете, — кажется, удивил я ее, — а ведь к дому пристроили лифт по настоятельной просьбе жильцов и особенно пенсионера Колганова, так что теперь целыми днями могут дышать свежим воздухом в сквере.

— Тем более возрастает возможность встречи… Нет, не хочу!

Не холодно и не тепло.

На нуле.

С неба на землю что-то сыплется.

И на дождь похоже — потому что мокрое, и на снег — потому что белесое.