Будаг — мой современник

Я осторожно заметил:

— А не слишком ли много у меня должностей?.. И редактор газеты, и лектор в партийной школе, и внештатный корреспондент газеты «Коммунист».

— Работающему — дается!

— Я не сказал еще, что пишу.

— Тем более! Поработаешь месяца четыре, а потом посмотрим. Я думаю, ты справишься. Сейчас главная проблема — остановить поток учителей, которые устремились из села в райцентр. Кроме тебя, я не вижу подходящего человека, способного это сделать.

Мне ничего не оставалось, как согласиться. Назначение мое было одобрено единогласно. Больше всего радовался председатель райисполкома, человек работящий и умный, но мягкотелый.

— Деде-киши оглы! Если тебе удастся убедить учителей оставаться в селах, я тебе буду обязан всю жизнь! Подумай только! Центральная улица города скоро будет переименована в улицу учителей: так много их слоняется без дела по ней ежедневно! Когда я вижу их толпами в городе, моя жизнь укорачивается по меньшей мере на год!

И я принялся за новую для себя работу.

Первым делом опубликовал в газете приказ:

«Запрещается сельским учителям приезжать без разрешения отдела народного образования в районный центр. Нарушители будут освобождены от занимаемой должности!»

Через три дня я увидел в Лачине завуча школы из села Хырманлар.

— Почему ты приехал без нашего разрешения? — спросил я его.

— А разве нужно разрешение? — удивился он.

— А как же? Вам послан приказ, который три дня назад был опубликован в районной газете.

— Извините, не знал.

— А что тебя привело в город?

Завуч замялся:

— Дело у меня.

— Какое? Говори, не стесняйся, — настаивал я.

— Извините меня, Будаг-муэллим, мой двоюродный брат находится под следствием… Я приехал, чтобы помочь ему.

— Судебные органы разберутся без твоего участия. А ты немедленно возвращайся в село, чтобы не лишиться своего места в школе!

Учителя, несмотря на приказ, нет-нет да появлялись в Лачине. Было решено совместно с инспектором отдела народного образования провести рейд по сельским школам, чтобы на месте узнать причины, толкающие учителей на невыполнение приказа.

…На рассвете, в пять часов утра, мы выехали из Лачина и уже в половине восьмого были в селе Мыгыдере, где остановились у здания средней школы. Коней привязали в соседнем дворе и стали наблюдать.

В восемь часов утра в школу пришли почти все ученики, а из учителей — никого.

В половине девятого показался молодой человек, взлохмаченный, одетый наспех, кое-как, в галошах, натянутых поверх цветных шерстяных носков. Узнав инспектора, учитель поздоровался с ним.

— А где директор? — спросил я.

Оказалось, что директор вчера поехал на мельницу, но до сих пор еще не вернулся.

— А почему других учителей нет?

— Трое на свадьбе, у одного сестра больна, он повез ее в Шушу к врачу.

— А сам почему опоздал — ведь занятия начинаются в восемь?

— Часы остановились. Но я успею, уложусь в свое время.

Дали звонок. Ученики пошли в классы. В одном урок провел я, в другом — инспектор, в третьем — опоздавший учитель.

Уже когда начались уроки, заявился директор, весь обсыпанный мукой. Оказалось, что мы знакомы: я учился с ним на шушинских летних курсах. Узнав, на какой я теперь работе, он сник.

Я вышел с ним в коридор и посоветовал немедленно пойти переодеться, чтобы привести себя в подобающий вид. Он, не говоря ни слова, тут же ушел, и ко мне в класс заглянул инспектор, который слышал наш с директором разговор.

— Вы послали его переодеться, — тихо сказал он мне, — а у него нет одежды, кроме той, что на нем.

— Так бедно живет? — удивился я.

— Да, у него очень большая семья — восемь детей! А у жены еще старая мать, которой нужно помогать.

— Но в таком виде являться на занятия нельзя!

— Да, вы правы.

— Это неуважение к своему труду!

— Он свыше пятнадцати лет учительствует в селе.

Инспектор оказался прав — директор в школу так и не вернулся: очистить одежду как следует он, видимо, не успел, а переодеться ему было не во что. И остальные учителя не появились.

Ночевать мы остались в Мыгыдере в доме директора школы. Мы долго беседовали с ним. Не могу сказать, что эта беседа успокоила меня. Директор преподавал литературу, но уровень его знаний был крайне низким: он не знал даже имен многих наших классиков, не говоря уже о современных известных писателях.

Я взглянул на письменные работы, собранные им для проверки. И особенно меня поразили его замечания под сочинениями: «Не говори пустое, как философы», «Пока умный думает, как оказаться на том берегу, дурак уже перешел вброд реку»; а это уж вовсе никуда не годится: «Хочешь долго жить, часто женись».

Я не знал, как быть. Отстранить его от преподавания? А как с его большой семьей? Кто ее прокормит? Но я понимал, что и оставлять его учителем тоже нельзя! Я терялся, не зная, что предпринять. Так и не придя ни к какому решению, мы покинули село. Когда прощались, я попросил директора дать мне знать, когда вернутся со свадьбы учителя.

Зато посещения других школ вселили в меня уверенность. Особенно обрадовали учителя одной начальной школы — муж и жена. В их школе было чисто, ученики выглядели опрятными, уроки начинались строго по расписанию, без волнений и спешки. И в классном журнале порядок.

Мы зашли к ним домой, познакомились с их небольшой библиотекой; оказалось, что они оба заочно учатся в педагогическом институте.

Проведя весь день в поездках по сельским школам, мы вечером снова вернулись в Мыгыдере. Учитель, уезжавший в Шушу, возвратился, а со свадьбы — никто!

Пришлось, по приезде в Лачин, вынести выговоры и директору, и учителям школы в Мыгыдере. Жаль было директора, но иначе поступить я не мог. Результаты нашей поездки скоро сказались: наладилась дисциплина в школах, значительно реже стали приезды в райцентр без уважительных причин.

А еще через некоторое время я созвал совещание школьных учителей, чтобы они могли обменяться опытом работы в новых условиях. Было решено создать учительские курсы в Лачине для повышения квалификации.

А тем временем работа партийной школы стала предметом особого внимания, потому что стали поступать на директора в партийные органы анонимные письма.

Однажды вечером ко мне постучали. Это был сын директора партийной школы. Он сказал, что отец серьезно заболел и просит меня прийти к нему немедля.

Действительно, директор партийной школы лежал в постели с холодным компрессом на лбу и термометром под мышкой. Его лицо было бледным и изможденным. Он кивком головы дал понять жене и сыну, что просит оставить нас наедине. Когда они вышли, он поманил меня пальцем:

— Будаг, слушай… — Он говорил так тихо, что я едва слышал его. — Все очень плохо… Мы погибли.

— Что случилось? Отчего у тебя такие мысли?

Он безнадежно махнул рукой.

— Меня сегодня вызывали в районное отделение.

— Почему?

— Помнишь, ты мне говорил о всяких глупых вопросах, которые тебе задавали? Это, оказывается, с тобой и со мной вели контрреволюционную пропаганду!

— Что за чепуха? — ответил я, хотя уже не раз встречался с людьми, которые умели превратить любой пустяк в веский довод против меня.

— Конечно, чепуха… — Директор партшколы смотрел испуганными глазами. — Но меня допрашивали те, кто способен превратить безобидную ящерицу в огнедышащего дракона… Так вот, если они тебя вызовут и спросят, ставил ли меня в известность о разговорах, которые ведутся во время твоих лекций, скажи, что говорил… Я им так и ответил. В конце концов я должен за все ответить один, если вовремя не пресек эти провокационные разговоры.

— Возьми себя в руки! Я не из тех, кто в трудную минуту оставляет товарища на произвол судьбы. Я не позволю им состряпать дело из этой чепухи! Огражу и тебя и самого себя!

УСТРАШЕНИЕ

На следующий день, когда я готовил в своем кабинете макет очередного номера газеты, постучались в дверь, и она тут же отворилась. В комнату вошел совсем молоденький милиционер и попросил пройти с ним.