Дрянной декан

- То, что было написано в этой бумажке, задело меня, - я пошла по коридору дальше, и парень пристроился рядом.

- Почему?

- Потому что оно было адресовано мне, - старалась говорить с ним простым языком, как с ребенком, чтобы он быстрее понял и отстал.

- Ого, - глубокомысленно изрек Стас.

- Не знаешь, кто написал ее? Или положил на мою парту?

- Неа. Я вообще стараюсь не обращать внимание на этих придурков. Гениальные писатели хреновы! - ответил он, и мне вдруг вспомнилось, что он и сам, начиная с декабря, сидел один на заднем ряду и почти ни с кем не общался. - А что в ней было написано?

- М-м-м... - задумалась я. Послать Мильнева куда подальше с его любопытством? Но зачем. Он и так обо всем узнает скорее всего.

- В записке намекалось на мою половую связь с Верстовским. Тем, который старший, - постаралась придать голосу как можно больше небрежности, будто эта наглая ложь не имеет с действительностью ничего общего.

- А это разве не так? - Стас не особо удивился, лишь приподнял брови, глядя на меня.

- Ну... - растерялась я.

- Я еще осенью заподозрил, что ты мутишь с нашим ужасным деканом. И некоторые считали так же. О вкусах не спорят, но...

- В смысле, «еще осенью»?! - у меня подогнулись колени. Мне пришлось остановиться, чтобы не упасть, и развернуть Мильнева к себе, напряженно ожидая пояснения.

- Ну, вы постоянно прятались с ним по углам, то на Осеннем балу, то на вечеринке у... ЭТОГО, - он не стал произносить имя Ромки. - Он часто просил тебя подойти после занятий и вообще смотрел так, будто хочет съесть или... облизать с ног до головы.

- Стас! - воскликнула я, прижимая руки к мгновенно зардевшимся щекам.

- А уж после того, как он поставил тебя на роль Гермии, да еще и сказал таким слащаво-приторным голосом, что ты талантище...

- Ладно, ладно, я поняла! Хватит! - вот уж не думала, что Мильнев настолько наблюдателен и прозорлив. Неужели все было настолько очевидным?!

- Не подумай, мне вообще по барабану, с кем ты трахаешься, Красовская, - оскалился Стас. Ну хоть голос понизил, пока мимо проходили студенты с начальных курсов, уже спасибо. - А уж если это может насолить Ромке, так я только за.

- Ох! - что обо всем этом думал Рома, мне еще предстояло узнать. И лучше это знание оставить на потом.

Мы как раз подошли к нужному кабинету. Прошла всего одна пара, впереди было еще три. Я внутренне сжалась и напряглась, входя в аудиторию. Большая часть группы была уже на месте и, такое ощущение, с нетерпением ждала моего появления.

На парте, за которой я обычно сидела, опять лежала записка. Мы со Стасом на мгновение замерли, смотря на белый листок, словно на бомбу замедленного действия. Он пришел в себя первым.

Плюхнулся на мое место, быстро прочел послание и убрал его к себе в карман. Правда, я все равно успела увидеть и прочитать непристойное слово на букву «ш».

- Садись, чего застыла, - Мильнев кивнул на свободный стул рядом с собой.

Последующие пары прошли так же увлекательно (то есть, напряженно), как и первая, с тем исключением, что ведущие их преподы еще не успели на меня взъесться. Стас, похоже, накануне сильно бухнулся головой об острый угол — другого объяснения тому, почему он вдруг решил скрасить мое одиночество, я не находила.

Ну да бог с ним. Не в моем положении крутить носом и отказываться от моральной поддержки, пусть даже такой сомнительной. На последней паре, когда я уже грезила дорогой домой, стало еще веселее. Мне написал Верстовский.

«Что это?!» - без приветствия спросил он. К сообщению прилагалось фото злосчастной записки, пребывающей в еще худшем состоянии, чем тогда, когда я ее видела в последний раз. Видимо, занятая Аделаида только сейчас добралась до декана с поклепом. А перед этим пускала над листком слезы, рвала его на мелкие кусочки и снова склеивала их друг с другом.

«Переработанный деревополотничий материал», - ответила я, надеясь, что он уловит мой горький сарказм.

«Ты ведь через двадцать минут освободишься? Сможешь подойти ко мне после пары?».

«Слушаю и повинуюсь».

«Я серьезно. Это не повод для шуток».

И я — серьезно. Если он хочет увидеть меня, то не в моем праве отказывать ему после того, как сама так отчаянно жаждала его внимания.

Но хотела ли я общества декана именно сейчас?.. Могла ли рассказать о всем том ужасе, что пришлось мне пережить, и не растерять остатки самоконтроля? Сомневаюсь. Того и гляди, взбешусь и отчебучу какое-нибудь очередное сумасбродство, за которые и полюбилась моему не сумасбродному ухажеру. Например, наору на него и обвиню в том, что он-таки добился своего и превратил мою жизнь в кошмар.

В каждой шутке есть доля правды, вот и тут — как бы радостно мне не было оттого, что у нас с Верстовским наметился прогресс, я не могла заглушить рвущуюся изнутри горечь. Ведь мои худшие ожидания оправдались.

Но если вдуматься, Вениамин в моем личном кошмаре был не так уж и виноват. Это я попала не на того Верстовского по телефону, я не смогла устоять перед его натиском и после, когда был реальный шанс покончить с ним раз и навсегда, именно я взбунтовалась и решила все вернуть на круги своя.

Так что нечего на него орать. А вот поговорить — стоит.

Прощаться после занятий мне теперь было не с кем, оправдываться за визит в администраторский корпус тоже не перед кем: к Верстовскому-старшему я отправилась с чистой совестью и тяжелым сердцем. А чтобы не нарваться на новые неприятности, сначала набрала его номер и убедилась, что «путь свободен».

Вениамин расхаживал по коридору, ожидая меня не в кабинете, а в коридоре рядом с ним. По его беспокойному взгляду я поняла: мне не надо ничего объяснять, он и так уже все понял.

- Рита!.. - с чувством сказал он и, приобняв меня за плечи, отвел к себе.

Я старалась не смотреть на него лишний раз и «держать лицо». Подошла к книжному шкафу с десятками интереснейших книг и необычных сувениров, которые он, наверное, привозил из далеких заморских стран на протяжении десятка лет — столько, сколько работает в литературном... Отвернулась от мужчины и занялась внимательным созерцанием содержимого, кусая губы.

- Как это произошло? - он встал рядом и положил руки мне на плечи.

- Юля видела нас обнимающихся. Когда мы в прошлый раз выходили из вашего кабинета...

- «Твоего» кабинета, Марго. Я же просил, - мягко укорил он и развернул меня лицом к себе. Приподнял подбородок вверх, заставив посмотреть в глаза. - То есть, Гарденина?..

Верстовский не договорил. Наверное, не хотел произносить свою ужасную догадку.

- Разболтала всем. Скорее всего, это была она, - выдержка стремительно покидала меня. Голос задрожал, а на глаза навернулись слезы. - Студенты восприняли новость не очень...

- Мне так жаль, - декан глубоко-глубоко вздохнул и обнял меня, крепко прижав к себе.

И, прислоненная к его груди, такой широкой, крепкой, спокойной, я разрыдалась. Прикосновение сильных мужских рук, дарящих чувство безопасности, поддержки и сочувствия, способных закрыть от любых невзгод, было таким нежным и в то же время непоколебимым, что меня растопило от горя, нежности и благодарности.

Слезы лились сплошным потоком, оставляя на его рубашке мокрые следы, я содрогалась, плакала и икала. Ноги начали подгибаться, и в какой-то момент он сел на стул и усадил меня к себе на колени, гладя по голове, целуя мои волосы и щеки, тихо говоря что-то успокаивающее. О том, что покарает всех моих обидчиков, отправив их на пересдачу в летнюю сессию, что любит меня и потому мы обязательно со всем справимся...

Вот тут мои слезы прекратились, а уши будто встали торчком. Мне захотелось отмотать время назад и вместе рыданий заняться более важным делом — прислушаться к тому, что же говорил Верстовский.

Или это была галлюцинация, или он секунду назад обмолвился о том, что... ЛЮБИТ МЕНЯ?!

40. В опере

У бурных чувств неистовый конец,