Дрянной декан

Пугающее открытие.

Буквально через минуту после звонка в мессенджер пришло сообщение с этого же номера. Вода в раковине почти переливалась через край, в дверь стучала мама, вопрошая, не утонула ли я ненароком... Я отмахнулась от мелочей жизни и ткнула на иконку адресата. Аватарки не было, вместо нее красовался серый кружочек с изображением камеры.

Фу, ну что за древность! Сразу видно, писал человек старшего поколения, который с гаджетами на "вы". Даже мой папа, и то себе какой-то цветочек поставил, а этот не сумел...

Зато "этот" сумел скинуть геометку. Я открыла карту и почувствовала холодок под ложечкой. Ресторан "Юпитер" находился в опасной близости от моего дома, буквально в половине остановки метро. Откуда Вениамин Эдуардович знает, где я живу? Ах, да, личное дело...

Стоило мне выйти из ванной, как на меня накинулась мама, решительная желающая знать, что вообще происходит. А происходило что-то нездоровое. На меня с удвоенной силой накинулась головная боль и параноидальные подозрения. Зачем ему понадобилось звать меня на встречу, да еще и сегодня? Наших постоянных и мучительных столкновений в Ливере уже не достаточно, нужно поддать жару и вынудить меня-таки перевестись? Или он хочет лично отчитать меня за то, что недосмотрела за его Романом?

Впрочем, даже если и так? Жизнь стала мне не мила после вчерашнего вечера. Вся моя "куча дел" заключалась в том, чтобы страдать, мучиться от неведенья, ругать себя, снова страдать и так по кругу. Если разбавить все это дело бодрящей ссорой с Эдуардогоргонычем, хуже не станет.

Декан назначил мне встречу на семь вечера. Кое-как дотерпев до положенного времени, я чинно расцеловала маму и папу на прощание и отправилась на свидание с деканом. Про то, что у декана прослеживались маниакальные наклонности, и была вероятность больше никогда не увидеть мать с отцом, я старалась не думать.

Я дошла до ресторана за двадцать минут. Обстановка в нем царила благородная, строгая, старомодная. Кажется, "Юпитер" был свидетелем падения коммунизма, но пытался это скрывать. Этим он напоминал Ливер: прикрывал пожилую сущность свежим фасадом. Но если старость литературного была неискоренима, то здесь возраст заведения вполне удачно драпировался новомодными веяниями вроде не к месту висящих телевизоров.

– Вы Маргарита? – спросил меня хостес, видя, как я нерешительно мнусь у входа.

– Да, – и как он догадался? Может, ему вручили фотографию для ознакомления? Из личного дела...

– Я помогу вам раздеться и провожу к Вениамину Эдуардовичу.

Играла тихая классическая музыка, столы стояли на большом расстоянии друг от друга. На белоснежных скатертях поблескивал хрусталь бокалов. Посетителей было, на удивление, много. Они тихо переговаривались друг с другом и выглядели крайне скучно и респектабельно.

Я отдала сотруднику кафе куртку и почувствовала неловкость. В повседневных джинсах и свитере, с низким хвостиком, остатками вчерашнего макияжа под глазами, головной болью и разбитым сердцем – я была здесь чуждым элементом.

Но меня не выгнали за неподобающий вид, а провели через большой зал в зал маленький и приватный. Уже подходя к нему, я вдруг поняла, что ступаю по лепесткам роз. Здесь праздновали свадьбу и не убрали после банкета?..

Хостес открыл передо мной дверь, я шагнула внутрь и остановилась. Ноги приросли к полу.

Отец Ромки ждал меня за небольшим столиком, накрытым на двоих со всей присущей "Юпитеру" основательностью. А вокруг стояли букеты с цветами.

Много-много букетов роз.

16. Будьте моей любовницей

Помимо роз и декана, в комнате также присутствовал скрипач. Завидев меня, он поставил смычок на струны и заиграл торжественный вальс.

Так, вот теперь становится немного понятней: у меня поехала крыша от нервного перенапряжения. Что ж, бесславный конец Маргариты Красовской! Но вполне логичный, учитывая события октября.

Я попятилась назад, лихорадочно размышляя, как лучше поступить после такого открытия – сдаться добровольно в психо-неврологический интернат, или подождать, пока тебя туда упекут близкие и друзья?

– Куда же вы, Маргарита? – Верстовский при моем появлении встал на ноги, нервно пробежал рукой по волосам. Он производил не такое пугающее впечатление, как вчера, в костюме вампира. Сегодня на нем был темно-синий обтягивающий свитер с высоким горлышком и серые джинсы. Я назвала бы его образ уныло-гнетущим.

Позади стеной вырос хостес и перегородил мне путь: видимо, был предупрежден о возможной попытке побега. Тяжело вздохнув, я прошла к столу, маневрируя и отскакивая от встречающихся на пути букетов, словно они могли меня покусать. Чувствую, что совершаю огромную ошибку... но любопытство брало верх над инстинктом самосохранения. Посмотрим, какую картинку приготовило для меня разыгравшееся воображение.

Мы одновременно сели. Повисла тишина, которую нарушал лишь мерзкий скрипач и шелест опадающих лепестков. От запаха роз голова разболелась еще сильнее – один из букетов стоял в вазе прямо на столе. Я решила молчать до последнего. И так уже столько бед случилось из-за моей болтовни...

– Что скажете, Красовская? – тихо спросил декан.

– Я не виновата! Понятия не умею, где ночевал Ромка! Вечеринка прошла просто ужасно. Я правда старалась... следить за ним, Вениамин Эдуардович! Но мне пришлось уехать раньше, никому ничего не сказав, и вообще...

Ну вот, снова! Опять вывалила ему все, как на духу! Почему я не могу контролировать себя в его присутствии?! Во мне ревущим валом поднимались эмоции. Разочарование из-за вчерашнего и раздражение на декана, так некстати явившегося на глаза в этот трудный час, выбили почву из-под моих ног. Стул, на котором я сидела, подняло в воздух и швырнуло в открытое море боли. Меня замотало, как беспомощную щепку, в водовороте из гнева и бессилия.

– Что случилось? – Верстовский выглядел обеспокоенным. – Вас кто-то обидел?

– Да! – всхлипнула я. – Меня обидел ваш сын! Он ужасно легкомысленно относится к женщинам! Он плюет на их чувствам, и, в случае чего, сразу рад заменить одну на другую! И мы... Мы, кажется... расстались.

Я расплакалась. Совершенно неожиданно для себя расклеилась и разрыдалась, шмыгая носом, полным соплей, и поливая слезами белоснежную скатерть. Скрипач понимающе кивнул, прервал вальс и заиграл что-то душераздирающе–печальное.

– Вы правы, – сказал Верстовский, когда я немного успокоилась. Он смотрел на меня с небывалом сочувствием и затаенной грустью. – Все так и есть, мне порой очень стыдно за поведение Романа. Приношу вам свои извинения.

– За что?..

– За то, что недостаточно хорошо его воспитал, и он задел ваши чувства, – он протянул мне салфетку.

Удивительно, но после этих слов мне стало легче. Обида, извергнувшаяся наружу в виде потока слез, теперь ощущалась гораздо легче. Я высморкалась и несколько раз глубоко вздохнула, ожидая, пока дыхание придет в норму. Декан ничего не предпринимал, просто смотрел на меня. Должно быть, я выглядела смешно и отталкивающе, но стеснения почему-то не было. И незапланированная истерика не загасила моего любопытства.

– Спасибо. Но... что все это такое? – я показала на букеты. Белые, красные, розовые и желтые розы взирали на меня с укором, распространяя приторный аромат и задевая тонкие струнки в моей душе.

– Нечто крайне неуместное в данных обстоятельствах, – с сожалением сказал Верстовский. Он взял меню, раскрыл его и углубился в чтение, буравя страницы таким сосредоточенным взглядом, будто изучает литературу пятнадцатого века, а не список блюд. – Давайте просто поужинаем. Что вам взять? Роллы не предлагаю. Может, салат?..

– Нет уж, подождите, – перебила его я. – Не нужно заговаривать мне зубы! Зачем вы позвали меня в ресторан, Вениамин Эдуардович? И почему здесь все эти розы?

Декан замер, потом отложил меню.

– Хорошо. Откровенность за откровенность. Я... тоже думаю о вас, Марго. Вы разбудили во мне жажду, которая, я думал, давно угасла во мне.