Страница 8 из 18
– Пап.
– Да? Да, прости… После Первой мировой Болгарский Красный Крест заглох. Точнее, заглохла их издательская деятельность. На твоей открытке нет выходных данных и даже типография не отмечена. Значит, тираж крохотный – явно послевоенный. Наверное, в начале двадцатых какая-нибудь болгарская община милосердия попробовала опять подзаработать на открытых письмах, но в целом безуспешно. В общем, твою открытку напечатали где-то в двадцатом году. Плюс-минус год. Считай, у неё юбилей.
Не дожидаясь моей реакции, папа повернулся к столу. Наверное, задумался, где бы раздобыть карточки с продовольственными и санитарными поездами. Я же перебралась на кушетку и откинулась на подушку – от неё приятно пахло папиным маслом для бороды.
Папа стучал по клавиатуре ноутбука, а я, затаившись, смотрела на едва различимые балки и доски серой крыши. Общего света на чердаке не было, и папа по всему кабинету расставил торшеры, нацепил лампы-прищепки. На тумбе и двух табуретках возвышались светильники и ночники, попадались тут и совсем крохотные лампы-таблетки, приклеенные к полкам и дверцам. Папа исправно менял лампочки и по вечерам непременно включал каждую из них. Они были разные – худенькие и пузатые, яркие и тусклые, – но все как одна горели жёлтым светом, и нижний чердак мне представлялся тёплым озером, над которым стыла прохлада мрака. Поверхность озера шла почти вровень с полом верхнего чердака, и его кромка превращалась в береговую полосу, дедушкины коробки становились каменистой грядой, дымоход – неприступным утёсом, а скаты крыши – потухшим, беззвёздным небом. Там, над озером, зрела непогода, шумели ветры и плескались волны, а я лежала на дне озера посреди вьющихся водорослей, затонувших рыбацких лодок, смотрела на папу, и мне было спокойно.
Папа, сухонький, аккуратненький, сидел в домашних брюках и клетчатой рубашке. Летом он впервые за долгое время сбрил бороду и поначалу выглядел смешно: нос у него оказался крупным, уши – чуть оттопыренными. Теперь же борода отрастала, и папа становился похож на себя обычного, а вот волосы у него на макушке поредели безвозвратно. Папа часто смеялся, говоря, что в молодости мечтал о рыжеволосой певице Лорине Маккеннитт и женился на брюнетке, а мама вздыхала по длинноволосому Арагорну и вышла замуж за «лысеющего книжного червя». Я улыбнулась, вспомнив его шутку, и так – с улыбкой – задремала. Проснулась глубокой ночью. Папа продолжал работать и пролистывал каталоги с дореволюционными открытками. Я подкралась к нему, поцеловала его в щёку и перешла к себе в комнату, где и проспала до обеда следующего дня.
Спустившись на кухню, я обнаружила на столе записку от папы с электронным адресом Союза филателистов Болгарии. Отправила им целую простыню с вопросами, а потом увидела новый комментарий под моим постом в группе посткроссеров. Какой-то пользователь с пустым профилем и нелепой аватаркой попросил выложить снимок оборотной стороны моей болгарской открытки, заодно выложить и снимок конверта со всеми марками. Сделать это я поленилась.
Пошёл дождь. Без молний и грома. Только дождь, утомительный и однообразный. К вечеру он перестал. Тучи расступились, открыли плоское синее небо, а солнце выглянуло с таким будничным видом, словно весь день честно согревало озябших на ветру людей. Заблестела последняя по осени городская зелень, заголосили птицы. Затишье не обмануло калининградцев. Они получше припарковали машины, прикрыли клумбы в палисадниках и сбегали в магазины. На небе проступил румянец бордового заката, и солнце пообещало неторопливую зарю, но тучи схлопнулись – на город разом опустилась ночь. Дождь хлынул с удвоенной силой, грянул гром. Под утро взревел настоящий ураган. Папа с мамой закрыли ставни, но стёкла в окнах дрожали так, что разбудили дедушку По щелям старого дома гудел ветер, и дедушка, спустившись к нам на кухню, сказал, что в такие часы Преголя течёт вспять – её устье бурлит, впуская в русло беспокойные воды Калининградского залива.
К обеду ураган стих. Ещё часик поморосило, и дождь прекратился. Вернулась шелестящая тишина осени. Откуда-то прибежала вся мокрая и взлохмаченная Рагайна. Городские улицы ожили. Туристы спешили прогуляться по улочкам бывшего Альтштадта, осмотреться на острове Канта и скорее найти машину до Балтийска, где экскурсоводы обещали им россыпь замландского золота, то есть янтаря. В пандемию закрылись многие границы, и теперь к нам даже на осенние каникулы набивались туристы со всей России. В своих чистеньких курточках и кроссовочках они едва ли напоминали прусских ловцов, выходивших на берег Самбийского полуострова и сачками ловивших горючие камни бога Атримпа, однако парочку-другую янтарных крупинок действительно могли найти, при этом не очень-то утруждаясь поисками.
Нас, жителей Ратсхофа, ждал другой улов. Ураганом повалило два крупных дерева. Они сорвали ставни с дома на углу Безымянного переулка и отчасти перегородили проезд, но в остальном упали удачно. К ним потянулись люди с походными рюкзаками, строительными тачками и самодельными тележками. Завыла бензопила дяди Вити. Все ждали. И мы с папой ждали. Когда дядя Витя распилил первое дерево и заковылял ко второму, мы схватились за ветки, а полешки оставили соседям. Папа для таких случаев приспособил санки – прицепил к ним обрезки фанеры и багажные резинки. Домой мы вернулись с хворостом для моей печурки. Папа, конечно, покупал берёзовые дрова, но не пренебрегал и такими подарками города.
Во вторую ходку я отправилась одна – собрать мелкие, никому не пригодившиеся сучья. Тут позвонила Настя и сказала, что поживёт у меня. Она поругалась с родителями. Вообще, они поругались ещё до каникул. Обычно Настя после семейных ссор ездила к родственникам в Светлогорск, там отдыхала и пила пустырник, а к её возвращению обиды забывались, но сейчас непогода вынудила Настю сидеть дома. Кажется, ничем хорошим это не закончилось. Я поняла, что всё серьёзно. Бросила санки на тротуаре и пошла встречать Настю.
В последний день четверти она подралась с девочкой из десятого «Б». Карина давно задирала Настю и вот дождалась – Настя разбила ей нос и за это по полной получила от завучей, директора школы и своей же мамы. В тот день Настя не захотела после школы идти домой, а когда совсем стемнело, попросила меня пойти с ней – понадеялась, что моё присутствие убережёт её от взбучки. Не уберегло. Тётя Вика поймала Настю в прихожей. Мимоходом улыбнулась мне и принялась ругать дочь. Настя слушала, терпела, кривила губы, а потом перестала терпеть и ответила. Тётя Вика быстро остывала – если бы Настя промолчала, они бы утром вновь стали лучшими подругами, таскали бы друг у друга лак для ногтей, однако Настя высказала всё, что думала о своей драке, и тётя Вика пришла в ужас. К тому же Настя говорила так долго и горячо, что тётя Вика под её тираду без сил опустилась на банкетку-обувницу.
– Слушай, мам, – под конец сказала Настя. – Ты этого не понимаешь, но боль можно причинить и физически, и психологически. Психологически – это как по чуть-чуть травить мышьяком. А физически – это как… собственно, двинуть в нос. От психологической боли тоже остаются синяки, только их не принято замечать. Вроде бы как это твоя проблема. Сам виноват. И я что хотела сказать?.. Да, точно. Вот, подожди! Не сбивай меня! Я хотела сказать, что… Точнее, ты мне говоришь, что у меня два варианта. Отвечать словами, то есть бить, как и меня бьют, психологически. Как ты говоришь? «Будь умнее». А это значит: стань таким же. Злым. Потому что мало ответить один раз. Нужно отвечать всегда. Нужно стать специалистом по мышьяку. А я не хочу! Да, мне проще вспыхнуть – стать злой, но на пару секунд. Двинуть и сравнять счёт. И пусть ругают, пусть наказывают. Мне что? Я верна себе. Я не хочу гадить исподтишка, «быть умнее и не попадаться». Плевать. Иногда нужно просто ударить. И не смотри на меня так! Как умею, так и решаю свои проблемы. А твоё «будь умнее»…
Или вот ты говоришь игнорировать. Это твой второй вариант. Опять же – показать, что я умнее и выше любых насмешек. А такие, как Карина, на словах не остановятся, увидят, что со мной можно делать что угодно, и зайдут дальше. И единственное мерило справедливости тут – реакция учительницы: заметит она что-то, сумеешь ты ей что-то доказать или нет. И ведь… Ты предлагаешь играть по правилам? Да? Ты правда так считаешь? Тогда ты ничего не понимаешь, вот что я тебе скажу. Потому что правила тут простые. Если я двину Карине, она пожалуется завучу, и все будут считать меня психопатом. А если Карина мне двинет и я скажу завучу, меня назовут стукачкой. Вот что будет. Понимаешь?