Подводная лодка

Кроме старшин в их тесном кубрике, все члены команды, включая командира и офицеров, располагались в носовой части подводной лодки. «Каюта» командира находилась сразу в нос от центрального поста. Радиорубка и будка гидрофонов были напротив с другой стороны прохода. Зеленая занавеска скрывала койку командира, несколько шкафчиков на переборке и крохотный письменный стол, хотя точнее было бы его назвать «поверхностью для письма». Это было все — даже командир подводной лодки должен был удовольствоваться малым. По сторонам центрального прохода не было закрытых кают, как на большинстве надводных кораблей.

«Диван» в кают-компании, на котором Командир и старший механик принимали пищу, в действительности был койкой Стармеха. Складная койка над ним, которая в дневное время была сложена как кушетка, принадлежала второму помощнику. Койки старшего помощника и второго механика были с противоположной стороны — привилегированное положение, потому что они постоянно находились на месте, и поэтому они могли растянуться на них в любое время, когда не были на вахте.

Прилегающий кубрик мичманов, отделенный от офицерской кают-компании другими рундуками, была пристанищем для мичмана Крихбаума, двоих старшин из машинной команды, Йоханна и Франца, и боцмана Бермана. Под палубой находилась аккумуляторная батарея No.1. Вместе с батареей No.2, которая была под кубриком старшин, она служила источником энергии в подводном положении.

Носовое помещение (или иначе носовой отсек) было отделено от кубрика мичманов легкой переборкой. Несмотря на пещерный облик, носовой отсек больше походил на «помещение», чем любой другой. Строго говоря, это была комбинация мастерской и хранилища для запасных торпед, но этот отсек вмещал больше людей, чем любое другое помещение на лодке. В нем спали матросы, к которым все обращались исключительно «Ваша светлость», а также торпедисты, телеграфисты и машинисты.

Машинисты имели по одной койке на двоих, потому что они составляли две вахты, по шесть часов каждая. Другие, которые были поделены на три вахты, имели по две койки на троих. Ни у кого из рядовых не было своей собственной койки. Когда кто-либо уходил на вахту, духота его лежанки наследовалась сменившимся с вахты. Даже при таком раскладе коек не хватало на всех и с подволока свисало четыре гамака.

Вахтенные внизу редко оставались в покое. Все вынуждены были перемещаться во время приема пищи. Верхние койки складывались, а нижние освобождались для того, чтобы на них можно было сесть «их светлостям». Когда производились профилактические работы или проверки технического состояния торпед в четырех носовых торпедных аппаратах, отсек становился механической мастерской. Койки убирались вниз, а гамаки снимались.

Запасные торпеды для носовых аппаратов размещались под приподнятым деревянным настилом палубы. Стесненные условия сохранялись до тех пор, пока эти торпеды оставались здесь, так что каждая выпущенная торпеда означала больше жизненного пространства для команды в носовом отсеке. И кроме того, у них было еще одно неоспоримое преимущество перед остальными: через этот отсек не было транзитного движения людей.

В настоящий момент носовой отсек выглядел так, как будто он подвергся прямому попаданию. Кожанки, спасательные аппараты, свитеры, мешки с картошкой, чайные кружки, корзинки, веревки, булки хлеба… Было просто непостижимо, что все будет распихано по местам и появится место для двадцати одного члена команды и для старшего торпедиста, единственного старшины, который спал на своем рабочем месте, а не в кубрике старшин.

Я вошел как раз в тот момент, когда боцман изводил двоих матросов: «Живее, смотри сюда! Поставь этот ящик с салатом между труб. Салат… Можно подумать, что мы чертова лавка зеленщика!»

Он показал на переполненное помещение, как будто это было его особое достижение и предмет гордости, достойный внимания. «Весь вопрос в том, как ограбить Петера, чтобы заплатить Паулю[4], - объяснял он. «Возьмем, к примеру, гальюны: у нас их два, но один вынуждены использовать под кладовку. Это означает больше места для пищи и меньше места для дерьма. Противоречит одно другому».

Я и второй помощник съели наш обед на сложенных креслах в проходе кают-компании. Командир и Стармех сидели на кушетке, а второй механик и старший помощник сидели напротив друг друга на концах стола.

На Командире был одет бесформенный пуловер неопределенного оттенка. Свою защитно-серую рубашку он сменил на красное клетчатое чудовище, воротник которого выступал из разреза пуловера. Пока стюард сервировал стол, он откинулся в своем углу, сложив руки и мрачно изучал подволок, как будто бы его фанерная обшивка представляла некий странный интерес для него.

Второй механик, лейтенант, был новичком на борту и планировался на смену Стармеху после этого похода. Он был из Северной Германии, блондин, с широкими, весьма жестко очерченными чертами лица, хотя я мог видеть только его профиль во время еды. Он смотрел прямо перед собой и рот держал основательно закрытым.

Стармех сидел против меня, стройный и с худощавым лицом человек, выглядевший еще более худым по сравнению с Командиром. У него был орлиный нос, на котором явно выдавались кости, темные волосы были гладко зачесаны назад, высокий лоб подчеркивался высоко расположенной границей волос, очень темные глаза, выдававшиеся скулы и височные кости, полные изогнутые губы и твердо очерченная челюсть. Его называли Дон Антонио, потому что в каждом походе от отращивал и культивировал свою остроконечную черную бородку, прежде чем принять решение осквернить её бритвой.

Стармех был на подводной лодке U-A с самого начала. Он был второй по значению фигурой на борту и абсолютным авторитетом в технических вопросах. Его царство было совершенно отделено от вахтенных офицеров, а его место по боевому расписанию было в центральном посту.

«Ценный специалист, наш Стармех», — таков был вердикт Командира. «Поддерживает глубину с абсолютной точностью, когда требуется. Делает это инстинктивно. Новый человек никогда не превзойдет его — нет того чувства лодки. Знать свою профессию еще не все значит. Ты должен чувствовать лодку, ее реакции и сам реагировать прежде, чем что-то случится. Опыт плюс инстинкт. Либо он есть у тебя, либо его нет».

Наблюдая за ним, сидящим рядом с Командиром, с его тонкими подвижными руками, мечтательными глазами и мягкой шевелюрой длинных темных волос, я мог представить его кем угодно, только не тем, кем он был на самом деле: крупье или игроком, скрипачом или артистом-идолом эры немого кино. Судя по его телосложению, он даже мог бы быть танцором. Вместо морских ботинок он носил легкие парусиновые туфли и что-то вроде тренировочного костюма вместо предписанной правилами экипировки подводника. Он был чемпионом по преодолению люков в водонепроницаемых переборках. Я видел, как старшина из центрального поста глядел вслед нему этим утром, покачивая головой в восхищении: «Проскальзывает по лодке как чертов угорь…»

От Командира я знал, что несмотря на все его напряжение скаковой лошади, Стармех был невозмутимым человеком. Его редко видели в расположении флотилии во время подготовки к походу. Все свое время он проводил на борту и лично контролировал каждую деталь. «На этой лодке не сможешь лампочку вкрутить без того, чтобы Стармех не дышал тебе в затылок. Он скорее умрет, чем доверится рабочим с судоверфи».

Второй помощник был известен по прозвищу «Короткая задница» или «Личико Малютки» из-за своего малого роста и юного внешнего вида. Как и Командир и Стармех, он не был для меня незнакомцем.

Второй помощник был таким же добросовестным, как и Стармех. Его лицо, которое несло отпечаток настороженности и некоторой хитрецы, быстро украшалось ямочками на щеках, когда он улыбался.

Старший помощник в своем послужном списке имел только один боевой поход. Я редко видел его в кают-компании, пока наша лодка готовилась к походу. Отношение Командира к нему и ко второму механику было натянутым, переменным между сознательным отчуждением и преувеличенной вежливостью.

4

Что-то вроде русского «Тришкиного кафтана».