Страница 109 из 147
Был ли это страх или клаустрофобия? Когда в своей жизни я был по-настоящему испуган? Во время воздушного налета в бомбоубежище? В действительности нет — мы все знали, что в конце концов нас откопают. Однажды, когда бомбардировщики внезапно напали на Брест, я бежал как заяц. Настоящее представление, возможно, но был ли и в этом случае страх настоящим?
В Дьеппе, на минном тральщике? Мы как раз только что подняли одну мину, когда завыла сирена. Эта дикая разница в высоте приливов! Стенка причала была такой же высокой, как четырехэтажный дом. Некуда идти, так что мы стояли на грязном дне ковша и ждали, пока бомбардировщики сбросят свой груз.
Но ничто из этого не сравнится со страхом тех отдающих эхом коридоров школы-интерната по воскресеньям, когда большинство мальчиков уехали домой и огромное здание осталось пустынным. Именно тогда они напали на меня с ножами в руках — тогда их пальцы стиснули сзади мое горло и они тащили меня по бесконечным переходам. Меня колотило от страха и волосы вставали дыбом на шее. Я посыпался посреди ночи, весь в поту и убежденный в том, что истекаю кровью. Нигде ни лучика света. Я лежал, замерев от ужаса, парализованный уверенностью в том, что если я пошевелю хоть пальцем, то буду обречен.
Гибралтар (Gibraltar)
Время смены вахт. В центральном посту небольшое столпотворение, потому что третья вахта собралась и обнаружила вторую вахту околачивавшейся без дела внизу.
Тот факт, что мы все еще были на поверхности, возбуждал всеобщее удивление. Языки у всех возбужденно болтались.
Цайтлер воспользовался паузой и причесывал свои волосы гребнем.
«Это правильно, приятель,» — произнес кто-то с явным берлинским акцентом. «Нужно выглядеть как можно лучше — говорят, что британцам нравятся прелестные попки».
Цайтлер оставался невозмутим. Он медленно и тщательно проводил по влажным волосам своим гребнем.
Турбо вполголоса напевал сам себе:
Я стоял под нижним люком в зюйдвестке, затянутой под подбородком и держась правой рукой за трап, глядел вверх.
«Прошу добро подняться на мостик?»
Почти одновременно Командир проорал: «ТРЕВОГА!»
Мичман соскользнул вниз по трапу. Его морские ботинки с грохотом ударились в палубу вблизи меня. Сверху донесся быстро нарастающий вой.
Я как раз открывал рот, чтобы спросить про Командира, когда ужасный взрыв отбросил меня к рундуку для карт. Мои барабанные перепонки, похоже, выдержали, потому что я смог услышать, как кто-то кричит: «Командир, Командир!» Еще кто-то выкрикнул: «Нас атаковали!»
Вода стремительным потоком лилась из боевой рубки. Погас свет. Я чувствовал онемение, но глубоко внутри меня трепетал ужас, подобно попавшей в ловушку птице.
Подлодка уже накренялась, когда Командир приземлился среди нас, как мешок с картошкой. Мыча от боли, он с трудом выговорил: «Бомба, как раз перед мостиком…»
Луч света фонарика осветил Командира, сложившегося пополам. Его руки были прижаты к пояснице, как будто у него болели почки.
«Орудие снесло — взрыв чуть не сбросил меня за борт!»
Где-то в полумраке, в задней части центрального поста, кто-то закричал — высоким голосом, как женщина.
«Это был самолет,» — продолжал Командир, скрежеща зубами. «Он был как раз сверху нас».
Я чувствовал, как лодка стремительно уходит на глубину. Самолет, посреди ночи? Не артиллерийский снаряд? Самолет? Этого не может быть!
Зажглось скудное резервное освещение.
«Продуть!» — закричал Командир. «Продуть все что только можно!» Затем, настойчивым голосом: «Немедленно всплывать на поверхность. Приготовить всем спасательное снаряжение».
Мое дыхание сбилось. Два или три испуганных лица появилось в кормовом проходе.
Нос наклонен вниз, слишком большой угол дифферента. Орудия нет. Как могла исчезнуть пушка? Самолет? Невозможно!
«Прямое попадание, как раз рядом с мостиком», — сказал, будто прошипел, Командир. Его голос снова обрел силу. «Что с вами стряслось? Когда я дождусь от вас докладов о повреждениях?»
Как будто в ответ, из кормы вразнобой донеслись голоса: «В машинное отделение поступает вода!» — «В отделение гребных электродвигателей поступает вода!» Я расслышал эту отвратительную фразу четыре или пять раз, хотя приглушенные крики наполовину были заглушены шипением сжатого воздуха и гулом воды, выходящей из наших танков.
Стрелка глубиномера наконец остановилась, на мгновение задрожала и медленно начала ползти по циферблату обратно. Мы всплывали.
Теперь Командир стоял снизу боевой рубки. «Хорошо, Стармех, поднимай ее прямо вверх. Не будем осматриваться в перископ. Я поднимусь наверх сам. Освободите проход».
Ледяной ужас пронзил меня. Мое спасательное снаряжение было в кубрике старшин. Я сделал три неверных шага к кормовой переборке и протиснулся между двоих моряков, не желавших пошевелиться. Мои руки стали искать в подножии койки и нащупали что-то твердое. Благодарение Господу! Я смог легче дышать.
Шипение и гул воды продолжались. В центральном посту царил хаос. Вместо того, чтобы добавить смятения, я нашел себе нишу возле носовой переборки.
«Стойка перископа на уровне воды — верхний люк чист!» Голос Стармеха был обычным, деловым. Он уставился вверх, в боевую рубку. Командир уже открывал верхний люк. Команды последовали через несколько секунд: «Обе машины полный вперед! Руль право на борт — держать курс один-восемь-ноль!» Его голос звучал сурово и резко.
Покинуть корабль? Плыть от него? Я обхватил свой баллон с кислородом и нервно повертел в руках застежки спасательного жилета. Двигатели издавали адский гул. Как долго мы сможем удерживать такой ход? Я вполголоса отсчитывал секунды — никто не мог слышать меня из-за гомона голосов, исходившего из кормового прохода.
Один-восемь-ноль — курс точно на юг. Мы направлялись прямо на африканское побережье, но почему?
Кто-то завопил: «Левый дизель вышел из строя!» Этот дикий шум — неужели его действительно мог издавать единственный двигатель?
Неожиданное яркое сияние из боевой рубки обратило мой взор вверх. Рядом со мной Стармех тоже уставился вверх на ослепительный магниевый свет.
«Осветительные снаряды!» — прокричал он.
Шум работающего дизеля сводил меня с ума. Мне захотелось заткнуть от него уши. Но вместо этого я открыл рот, как это делают артиллеристы. Следующий взрыв может быть в любой момент.
Я услышал, как сам считаю вслух. Новый крик паники со стороны кормы: «Уровень воды в льялах отделения гребных моторов быстро поднимается…»
Я никогда не плавал в спасательном снаряжении, даже на тренировке. Патрульные корабли — насколько далеко они от нас? Слишком темно, никто не заметит нас в воде. И течение… Оно очень сильное — сам Старик так сказал. Оно разбросает нас за несколько минут. Если нам придется плыть к берегу, мы потеряемся. Поверхностное течение вытекало из Средиземного моря — другими словами, в Атлантику. Никто не найдет нас в Атлантике. Вздор, я все перепутал: оно будет нести нас в Средиземное море. Поверхностное течение, глубинное течение… Продолжай считать! Морские чайки, полосующие клювы, желеобразные тела, голые белые черепа, покрытые слизью…
Триста семьдесят девять, триста восемьдесят…
«Срочное погружение!»
Главные заслонки продувания со стуком открылись. В этот раз подлодка шла носом вниз уже через несколько секунд.
Командир спустился по трапу. Левая нога, правая нога — само воплощение нормальности, чего не скажешь о его голосе. «Эти чертовы осветительные снаряды! Там наверху будто китайский Новый Год…» Толчки прекратились. «Я бы спокойно мог читать газету на мостике».
И что же теперь? Разве мы в конце концов не покидаем подлодку? Из выражения скудно освещенного лица Командира ничего невозможно было понять. Опущенные веки глаз, глубокие морщины над переносицей. Казалось, что он не слышит докладов из кормы.