Тёмные дни

Корт ощутил, как Юта внезапно втянула в себя воздух и резко выпрямилась. Он приоткрыл веки, чтобы посмотреть на неё. В глазах девушки жемчужинами сверкала влага, но больше не стекала ручейками на щёки.

— Я не боюсь, — вдруг сказала Юта, и улыбка, тонкая и нежная, как прикосновение шёлка к коже, тронула её губы. — Я знаю, что с тобой ничего не случится. Потому что в пророчестве говорится о тебе. Ты — тот, кто укажет истинному народу путь, кто проведёт его через тёмные времена.

— Ты и сейчас веришь в это? — еле слышно спросил Корт и попытался улыбнуться в ответ, но сил не хватило.

Юта твёрдо кивнула.

— Знаешь, почему? Помнишь пророчество Тургаса? «Тот, кто возьмёт её в жёны, проведёт народ через тёмное время». Так вот, я согласна стать твоей женой.

Корт всё же нашёл в себе силы улыбнуться. Он был счастлив.

Юта прижала его ладонь к щеке, и она стала мокрой от слёз. Юта улыбалась и плакала.

— «Удел мужчин проливать кровь, удел женщин — проливать слёзы», — вспомнилась Корту надпись, вытесанная на шкатулке матери Юты.

Девушка подняла руку и неосознанно коснулась того места, где на протяжении всей её жизни висел мамин кулон. И где теперь была пустота.

До мельчайших деталей перед взором Юты предстал «ключ» к Городу Богов. Капля в обрамлении витиеватых узоров. Такая живая, словно сейчас дрогнет и прольётся настойщей…

— Слёзы… — эхом повторила Юта. — Проливать слёзы.

Она осторожно подняла голову Корта с колен и жестом показала Дару, чтобы занял её место. Корт подавил приступ тошноты и боли, когда его немного сдвинули, и ощутил, как совсем другие руки уложили его. Он приоткрыл веки и сквозь пелену перед глазами увидел, как Юта поднялась и уверенно направилась к Вратам.

Атлурги молча следили за действиями девушки. Медленно она опустилась на колени и придвинулась вплотную к углублению в камне.

Корт отчасти услышал, отчасти догадался, но словно воочию увидел, как крупная слеза медленно скатилась по лицу девушку, прочертив длинную дорожку, достигла края острой скулы и, повисев, словно в нерешительности, сорвалась вниз. Она ударилась о дно углубления так звонко, что Корт подумал: все должны это услышать.

Вдруг Юта быстро вскочила и отшатнулась назад. Корт тоже почувствовал это. Раньше, чем кто-то что-то понял. Он заставил чугунные веки раскрыться и посмотрел туда. В этот момент гигантские створки Врат дрогнули, будто губы спавшего тысячи лет исполинского великана раскрылись, и он сделал вдох.

Скрежеща по камню, Врата медленно ползли в стороны, поднимая клубы песка и древней пыли. Из тёмного зёва за ними на выживших дохнул ветер древнего рока. Словно вторя ему, по рядам людей пронёсся долгий вздох. Они стали свидетелями небывалого — древнее предначертание исполнялось на их глазах.

Через бесконечно долгое время створки разошлись в стороны и остановились, открыв взорам безмолвную тьму древности. Никто не шевелился. Люди были поражены и оглушены громадностью великого события.

Юта обернулась и посмотрела на Корта огромными глазами. В их уголках сверкающими бриллиантами дрожали слёзы. И Корт вдруг понял, почему это должна была быть именно она. На протяжении всех этих веков — только она.

В этих горевших изумрудным пламенем глазах соединились прошлое, настоящее и будущее. Юта была не просто проводником древнего рока. Тысячелетнее прошлое жило в ней, мешаясь с настоящим и тем, чему ещё только суждено быть. Она не была рождена для предназначения. Предназначение было рождено для неё.

— Внесите его, — сказала Юта тихим, чуть охрипшим голосом. Но его услышали все. Так, будто он разносился под сводами огромного зала, отражаясь эхом от стен. Это был голос человека, кому от начала истории было предначертано повелевать.

Никто не задавал вопросов. Люди словно находились под магией древнего заклятия, открывшего Врата и осенившего их божественным дыханием. Сейчас все они — атлурги, лиатрасцы — думали и чувствовали, как один. В этот момент они стали единым целым. Никому не приходило в голову задавать вопросы: зачем и почему. Это было не нужно. Они знали, что должны делать. Сейчас они должны слушать её.

Дар и ещё несколько стоявших ближе атлургов подняли Корта, впадавшего в забытье, и понесли ко входу. Юта пропустила процессию вперёд и вошла следом.

Потихоньку, молча и неторопливо атлурги втягивались во Врата Канора. Зал, куда они входили, был велик, но отнюдь не огромен. Это была, скорее, каменная пещера: рукотворная, но грубо сделанная. Она была слабо освещена. Источника света видно не было. Казалось, что светятся сами стены. Свод пещеры терялся во мраке.

Единственным, что находилось в этом тёмном неприветливом помещении, был массивный прямоугольный камень размером с большой стол. Он словно вырастал прямо из пола в середине зала. Его поверхность была ровной, с небольшими бортиками по краям. По дну разбегались тонкие канавки, а в середине было небольшое отверстие.

Больше в зале не было ничего.

— Здесь совершенно пусто! — донёсся до Юты высокий брюзгливый голос Улгерна.

Притихшие в благоговении атлурги отмерли, зашумели, закачались, как камыш под порывами ветра. Не надо было быть Кангом, чтобы констатировать очевидное. Город Богов был мёртв. Здесь были лишь камень и голые стены.

— Я же говорил, что пророчество — полная ерунда, — раздался знакомый голос. Юта обернулась. Гвирн стоял, придерживая правую руку, она была туго перемотана бинтами. — Здесь нет спасения. Так или иначе мы погибнем от голода и жажды.

Юта не ответила. Она посмотрела по сторонам, но Город Богов был пуст и безмолвен. Взгляд Юты сам собой вернулся к Корту. Ругат лежал на холодном полу без сознания. Юта понимала, что он уже не очнётся.

Она подошла к любимому и опустилась возле него на колени. Погладила волосы, лицо. Тихо повторила: «Удел мужчин — проливать кровь, удел женщин — проливать слёзы». Затем обернулась к Дару и велела:

— Положите его на камень.

Дар кивнул паре атлургов, стоявших рядом, и вместе они водрузили тяжёлое тело на каменный «стол».

— Не надо было вас слушать. Лучше бы нам оставаться по своим гатам. А теперь и наш горе-спаситель вот-вот преставится, а вскоре и мы все последуем за ним, — снова заговорил Гвирн.

Когда-то звонкий и властный голос, повелевавший сотнями атлургов, звучал хрипло, надломленно.

Неожиданно ему ответили из толпы. Это был Кинар, принявший командование отрядом Гвирна после его ранения.

— Никто не знал, что нас будет ждать. Корт хотя бы попытался.

— Хороша попытка! — не унимался Канг Утегата. — Да он угробил больше половины народа! И теперь мы все…

— Ради всех богов, Гвирн, дай людям попрощаться с Ругатом, — резко прервал тираду Кинар. И негромко добавил: — По крайней мере, он не сбегал с поля боя.

Гвирн замолчал и побледнел. У него было лицо человека, которому на полном бегу поставили подножку.

«Сбежал с поля боя? Сбежал с поля боя…», — зашептались вокруг.

Гвирн хорошо знал, что в тесном кругу атлургов ничего невозможно утаить. Раз произнесённое вслух слово уже не загонишь обратно, не спрячешь. А бегство с поля боя… что может быть более постыдным для мужчины?

Гвирн заметил на себе несколько косых взглядов и опустил глаза в пол. Атлурги, впрочем, быстро потеряли к нему интерес. Они теснили друг друга, стараясь пробиться ближе к месту, где лежал Корт.

Юта стояла рядом, не слыша разговоров вокруг. Она держала Корта за руку, но потом отпустила и уложила на камень.

Страшная рана на груди была перевязана, но это уже не могло ничего изменить. Кровь продолжала течь. Скапливаться под телом Корта, попадать в канавки, словно прожилки на листе, исчертившие камень. Стекать в отверстие посередине.

Под взглядами десятков глаз Корт сделал последний вздох, и его грудь замерла. Юта не двигалась и не сводила с него глаз. Будто повинуясь её молчанию, атлурги тоже замерли. Никто не говорил, не плакал, даже, казалось, не дышал.

В темноте набитого людьми зала камень, на котором лежал Корт, начал светиться.