Страница 39 из 107
— Пока ничего не придумали, — устало ответил Кравцов.
— Выходит, зря денежки вам платят!
Кравцов посмотрел на красное, возбужденное лицо техасца и молча двинулся дальше, но тут один из монтажников остановил его.
— Минуточку, сэр. Вот Флетчер, — он мотнул головой на техасца, — интересуется, не упадет ли этот проклятый столб на Америку. У него, сэр, полно родственников в Америке, и он беспокоится…
— Пусть он напишет им, чтобы они поставили над домами подпорки, — сказал Кравцов.
Монтажники покатились со смеху. Из соседней каюты выглянул Джим Паркинсон со своим банджо.
Он кивнул Кравцову и сказал:
— Иди-ка спать, Флетчер.
— Я бы пошел, — ухмыльнулся техасец, — да вот беда: боюсь пожелтеть во сне…
Снова взрыв хохота.
Кравцов, морщась от головной боли, поплелся по коридору дальше.
“Позарастали стежки-дорожки… где проходили… дикие кошки…” Он свернул в поперечный коридор и чуть не носом к носу столкнулся с Али-Овсадом.
— Ай балам, ты куда идешь? Я там был, там не наша улица. Такой большой пароход — надо на углу милиционера ставить.
— Действительно… А куда этот трап ведет?
Они поднялись по трапу и оказались на верхней палубе. Здесь было понятнее. Они прошли на спардек и уселись, вернее — улеглись, в шезлонгах.
Судно покачивалось, поскрипывало. В свете топовых огней было видно, как низко-низко плыли смутные облака.
— Дождь будет, — сказал Али-Овсад.
Кравцов, глубоко вдыхая ночную прохладу, смотрел на тучи, беспрерывно бегущие над судном.
“Что за чепуху нес этот Флетчер? — подумал он.
“Боюсь пожелтеть во сне” — что это значит?” — Саша, — сказала Али-Овсад, — помнишь, толстый журналист что спросил? Бог обиделся на бурильщиков и послал черный столб.
Кравцов улыбнулся, вспомнив вопрос корреспондента “Крисчен сенчури” — не является ли столб божьим знамением — и ответ Токунаги, попросившего, ввиду отсутствия серьезных доказательств существования богов и ограниченности времени, задавать вопросы по существу.
— Такой хорошо одетый, на министра похож, а не знает, что бога нет. — Али-Овсад поцокал языком. А я думал, он культурный.
— Разные люди бывают, Али-Овсад. Вот ваш друг Брамулья тоже имеет привычку обращаться к господу богу.
— Э! Просто так привык. Саша, я не совсем понял — зачем япон про Хиросиму вспомнил?
— Про Хиросиму? Ну, этот, в пестрой рубашке, из “Нью-Йорк пост”, кажется, — спросил, откуда вообще берется энергия. Что-то в этом роде. Токунага и ответил, что по Эйнштейну энергия равна произведению массы на квадрат скорости света в пустоте, и, значит, в одном грамме любого вещества дремлет скрытая энергия — кажется, двадцать с лишним триллионов калорий. Она может проявиться как угодно. И тут он добавил, что с частичным проявлением этой энергии они, японцы, познакомились в Хиросиме…
Кравцов умолк. Странная фраза Флетчера — “боюсь пожелтеть” — снова вспомнилась ему, и вдруг он понял ее смысл. Понял — и помрачнел.
Звякнула дверная ручка. Слева возник освещенный овал. Из внутренних помещений вышли на спардек несколько человек — они громко переговаривались, смеялись, чиркали зажигалками. Один из них подошел к шезлонгам Кравцова и Али-Овсада.
— Вот вы где, — сказал он. Это был Оловянников. — Недурно устроились. — Он тоже бросился в шезлонг и потянулся. — Черт его знает, что в редакцию передавать, — пожаловался он. — Смутно, смутно все… С трудом пробился к Морозову, просил написать хоть несколько слов для “Известий” — нет, отказался. Преждевременно… Александр Витальич, вы что-нибудь знаете о теории единого поля?
— Знаю только, что ее еще нет. К чему это вы?
— Морозов вскользь упоминал — у него какие-то свои взгляды… Представляю себе магнетизм. Могу с некоторым умственным напряжением представить гравитационное поле. Но что за поле возникло вокруг черного столба? Что за горизонтально действующее притяжение?
— Все это связано, — сказал Кравцов. — Нужна теория, объединяющая все теории полей. Вот как раньше: была теория эфира, и все, и ведь казалась незыблемой… Верю, что скоро появится теория единого поля.
— Я тоже, — откликнулся Оловянников. — А то разнобой страшный… Знаете, что очень тревожит Морозова?
— Что?
— Ионосфера. Скоро, он говорит, столб достигнет ионосферы, и еще что-то хотел сказать, но переглянулся с Токунагой и замолчал. Что может быть, по-вашему?
Кравцов пожал плечами.
— Удивительное дело, — сказал он. — В некоторых космических проблемах мы разбираемся лучше, чем в недрах собственной планеты. Наша скважина меньше одного процента пути к центру Земли, а уже напоролись на такое явление… Не знаем, ни черта не знаем, что у нас под ногами… — Он помолчал и добавил поднимаясь: — Но мы все равно узнаем. Наша скважина — это только начало.
Кравцова разбудил гулкий пушечный выстрел. Он бросился к иллюминатору. Темное небо было сплошь в грозовых тучах. Сверкнула молния, снова загрохотал протяжный громовой раскат. Стакан на полочке умывальника, медные колечки портьер отозвались тоненьким дребезжанием.
Кравцов поспешно оделся и побежал на спардек.
У борта, обращенного к плоту, толпились люди. Они тревожно переговаривались, и раскаты грома то и дело покрывали их слова.
Обычно в это время над океаном сияло голубое утро, но теперь было похоже, что стоит глухая полночь. Казалось — все тучи мира тянулись к черному столбу. Пучки молний вырывались из туч, били в столб, только в столб, и небо раскалывалось от нараставшего грохота.
Фантастическое зрелище! Вспышки молний освещали неспокойный океан, и он казался светлее низкого сумрачного неба, и на горизонте белые клинки вели дьявольскую дуэль у столба, окутанного паром.
Хлынул ливень.
Кравцов увидел Брамулью, протолкался к нему.
Толстяк вцепился руками в фальшборт, губы его шевелились.
— О, Сант-Яго ди Баррамеда, — бормотал он. — Черная мадонна монтесерратская…
Штамм, безмолвно и неподвижно стоявший рядом, повернул к Кравцову бледное лицо, кивнул.
— Ну и гроза! — крикнул Кравцов. — Никогда такой не видел…
— Никто такой грозы не видел, — ответил Штамм, удар грома заглушил его слова.