Иван III

Желание победы подогревалось жаждой мести. Ахмат хотел свести счеты с Иваном III за свои прежние неудачи. Вероятно, он чувствовал себя лично оскорбленным великим князем Московским. Здесь уместно будет вспомнить тот знаменитый эпизод, о котором рассказывает неизвестный автор «Казанской истории», — публичное надругательство Ивана III над знаками ханской власти. Приводим полностью этот колоритный рассказ.

«Царь же Ахмат восприят царство Златыя Орды по отце своем Зелетисалтане царе и посла к великому князю Ивану к Москве послы своя, по старому обычаю отец своих, с басмою (курсив наш. — Н. Б. ), просити дани и оброков за прошлая лета.

Великий же князь ни мало убояся страха царева, но, приим басму, лице его, и плевав на ню, и излама ея, на землю поверже и потопта ногама своима, а гордых послов его избита всех повеле, пришедших к нему дерзостно; единого же отпусти жива, носяще весть ко царю, глаголя: „да яко же сотворих послом твоим, тако же имам тобе сотворити“…

Царь же, слышав сие, и великою яростию воспалився о сем, и гневом дыша и прещением, аки огнем, и рече князем своим: „видите ли, что творит нам раб наш, и как смеет противитца велицеи державе нашей безумник сей?“

И собра в Велицеи Орде всю свою силу Срацынскую… и приде на Русь…» (26, 200).

Ключевое слово всего рассказа — басма. Это русская передача монгольского слова «пайцза». Так называлась небольшая продолговатая пластина с надписью, предписывавшей всем подданным хана выполнять распоряжения предъявителя пайцзы. Такие «мандаты» выдавались в ханской канцелярии лицам, посланным с какой-то миссией в отдаленные края. В зависимости от значимости исполнителя и от важности дела пайцза могла быть золотой, серебряной или деревянной. Насколько известно, пайцзы не имели изображения ханского лица. Они лишь символизировали власть верховного правителя Орды и имели грозную надпись, требовавшую повиновения.

Рассказ о том, как Иван III топтал ногами ханскую «басму», носит ярко выраженный фольклорный характер. Едва ли он мог позволить себе такой вызов, последствием которого неизбежно должна была стать большая война с Ахматом. Известно, что Иван еще летом 1474 года установил дипломатические отношения с Ахматом, прерванные после войны 1472 года. Он принял в Москве его посла Кучюка и в ответ отправил в Большую Орду своего посла Дмитрия Лазарева. Занятый новгородскими проблемами, Иван в 1470-е годы менее всего был склонен идти на обострение отношений с татарами. Вероятно, он надеялся, что «стояние на Оке» в 1472 году достаточно убедительно показало Ахмату возможности московской боевой силы. Более того, во имя сохранения мира Иван, вероятно, готов был продолжить выплату дани, хотя и в сильно урезанных размерах.

Однако Ахмат, воодушевленный известием о мятеже братьев Ивана III, подстрекаемый обещаниями короля Казимира, видимо, решил, что более удобный случай для восстановления в полном объеме власти Орды над Русью ему вряд ли представится.

Итак, в действительности нашествие Ахмата было внезапным и неспровоцированным. Никаких театральных жестов, наподобие тех, что описаны в «Казанской истории», князь Иван, скорее всего, не делал. Однако логика мифа отличается от логики трезвого политического расчета. Для народного сознания необходимо было, чтобы долгий и тяжелый период татарского ига закончился каким-то ярким, знаковым событием. Государь должен был самым наглядным и общепонятным способом выразить свое презрение к некогда всесильному правителю Золотой Орды. Так родился миф о растоптанной «басме».

В этой странной летней кампании 1480 года все происходило в каком-то нарочито медленном, вязком темпе. Кажется, обе стороны решили, что им выгодно тянуть время. Действительно, время могло принести неожиданную удачу Ахмату: подход королевского войска. Время сулило благие перемены и Ивану III: примирение с братьями и их вступление в войну против татар.

Иван Молодой, выполняя приказ отца, пришел с полками в район Калуги, к устью реки Угры — левого притока Оки. Впрочем, Иван Молодой во всем этом деле играл роль скорее живого символа власти, нежели ее подлинного обладателя. За спиной 22-летнего наследника московского престола стоял знаменитый полководец князь Данила Дмитриевич Холмский. Именно он был фактическим руководителем всех московских войск, преграждавших дорогу Ахмату. По существу, Иван III доверил Холмскому судьбу всей кампании. И князь Данила с честью выполнил возложенную на него задачу. Татары не нашли ни одной бреши в развернутой им системе обороны «берега».

Можно только удивляться тому, как безупречно держал себя этот выдающийся человек, которому Иван III был обязан большинством своих громких побед. Вокруг него под топором великокняжеского гнева падали целые семейства. А Холмский оставался у престола и прибавлял к своим прежним победам все новые и новые. Лишь один раз, в 1474 году, полководец попал в опалу и сумел избежать темницы только благодаря поручительству нескольких знатнейших московских бояр. Во время летней кампании 1480 года Холмский вновь оказался в сложном положении: его дочь Ульяна с 1471 года была замужем за удельным князем Борисом Волоцким — одним из мятежных братьев Ивана III. Старший брат Данилы Холмского — князь Михаил Дмитриевич Холмский — вместе с князем Иосифом Андреевичем Дорогобужским возглавлял тверское войско, присланное на помощь Ивану III тверским князем Михаилом Борисовичем. Князю Даниле необходимо было заставить амбициозного старшего брата выполнять свои распоряжения. И все же Холмский сумел решить стоявшие перед ним сложные военные задачи: не допустить возникновения «бреши» в обороне «берега»; лесными дорогами перебросить московские полки к Угре раньше, чем туда дошла пылившая по степи татарская орда. Вероятно, Холмский догадывался, что у Ахмата есть проводники, хорошо знающие местность («знахари»), которые ведут его прямо к бродам через Оку иУгру (30, 199).

Угра служила границей между владениями Ивана III и территориями мелких «верховских» (то есть расположенных в верхнем течении Оки) княжеств, правители которых (князья Воротынские, Одоевские, Мезецкие, Мосальские) признавали над собой верховную власть короля. Очевидно, хан переправился на левый, литовский берег Оки, где-то в нескольких верстах выше устья Угры. Теперь ему предстояло физически более легкое предприятие: форсирование сравнительно небольшой реки Угры. Однако на переправах через Угру уже стояли опередившие татар войска князя Холмского. Узкие полосы бродов были взяты под прицел московскими пушками. Каждое ядро, попадавшее в плотную толпу всадников на переправе, сметало целую дюжину степняков.