Иван III

Между тем победители немедля устремились к Москве. По дороге Юрий на день-два задержался у Троицы, чтобы помолиться у гробницы своего крестного отца, преподобного Сергия Радонежского. Звенигородский князь издавна имел доверительные отношения с троицкими иноками. В 1422–1423 годах при его активном участии в монастыре был выстроен первый каменный храм — Троицкий собор. Но не только камни и святыни влекли Юрия на Маковец. Здесь, в этой лесной монашеской академии, еще не забыт был тот великий подвижнический дух, который поднял Русь с колен во времена Дмитрия Донского и преподобного Сергия. Здесь, под монотонный звон монастырского колокола, незримо ткалась живая нить русской истории.

24 марта 1434 года галичане подступили к Москве и начали ее осаду. В Кремле руководил обороной боярин Роман Иванович Хромой. Впрочем, «обороны» как таковой, судя по всему, и не было. Юрий приступил к Москве в среду на Страстной неделе. Им владели навеянные посещением Троицы покаянные настроения. Последние три дня Страстной недели князь, как и подобает благочестивому христианину, провел в посте и молитве. В Великий четверг принято было исповедоваться, в пятницу — стоять на выносе плащаницы, в субботу — идти на пасхальную Всенощную. Мог ли Юрий пренебречь этими обычаями? Более того, князь великодушно позволил москвичам беспрепятственно отгулять Пасху и первые два дня Святой недели. Потрясенные таким поведением Юрия, москвичи в среду Святой недели добровольно открыли перед ним городские ворота…

Разумеется, московские летописи, отредактированные книжниками Василия II, умалчивают о том, какими способами Юрий взял Москву. Однако если бы князь достиг этого железом и кровью, летописец не преминул бы обличить его за кровопролитие в такое святое время. Молчание же в данном случае красноречивее всяких слов.

Не желая терпеть в Москве присутствие жены и матери Василия II, Юрий выслал обеих княгинь в Звенигород (32, 190). После этого он торжественно взошел на великое княжение Владимирское.

Между тем Василий II вынужден был вести жизнь бесприютного изгнанника. В Новгороде его встретили враждебно. Уже на четвертый день к его резиденции на Городище устремилась толпа вооруженных горожан, требовавших немедленного отъезда беглеца. На то были свои причины. Московская смута усилила пролитовские настроения в Новгороде. В 1434 году в городе находился литовский князь Юрий Лугвеньевич. Он не имел оснований сочувствовать Василию II: тогдашний литовский великий князь Свидригайло был близок с Юрием Звенигородским. В итоге московский неудачник уже 26 апреля покинул берега Волхова и перебрался в Тверь. Но и там ему было отказано в убежище. Тогда, отчаявшись найти доброжелателей на Руси, Василий отправился вниз по Волге. Путь его лежал через Кострому и Нижний Новгород — в Орду.

Это решение нелегко далось Василию П. Но жалоба хану и его вмешательство оставались последней надеждой пасынка Фортуны. Впрочем, и эта надежда была очень слабой: в Орду он ехал почти без денег. Что ждало его впереди? Триумфальное возвращение в Москву на плечах косматых всадников, подобных туче саранчи? Но давно уже минули те времена, когда русские князья поднимались на залитый кровью трон по ханскому ковру. Теперь навести на Москву татар значило навсегда потерять свое гордое имя внука Дмитрия Донского. Да и решится ли хан на войну с многоопытным Юрием во имя интересов какого-то Василия? Не все ли ему равно, кто из потомков Калиты будет в урочное время присылать в Орду положенную дань? И тогда уделом несчастного Василия станут насмешки ордынских вельмож, нестерпимые унижения бедности и наконец — тот образ жизни, который вели его нижегородские родичи после захвата их владений Василием I в 1392 году. Кровавые набеги на русские земли вместе с каким-нибудь забубённым ордынским «царевичем», затем московский плен, и наконец — глухая кончина в ссылке, в захолустье…

Так или примерно так рассуждал, должно быть, Василий II, остановившись в Нижнем Новгороде, на самом краю православной земли, откуда уходила пыльная дорога во владения степного «вольного царя». Однако времени на размышления у него оставалось совсем немного. Уже седлали коней в каких-нибудь трех днях гоньбы в стольном Владимире веселые всадники, которым не терпелось схватить бедного Василия и отправить его в тот дальний путь, из которого еще никто не возвращался…

Утвердившись на московском княжении, Юрий отправил Дмитрия Шемяку и Дмитрия Красного в погоню за Василием П. Примечательно, что Василий Косой остался в Москве. Очевидно, отец по каким-то причинам хотел в этой ситуации держать его при себе.

Юрьевичи предполагали перехватить Василия II в Нижнем Новгороде. Однако они успели доехать лишь до Владимира-на-Клязьме. Здесь их догнала весть о том, что 5 июня 1434 года их отец умер.

Кончина Юрия была скоропостижной: летописец замечает, что он умер «въскоре» (29, 148). Смерть его была столь желанна для московского семейства, что невольно закрадываются разного рода подозрения. Впрочем, по меркам той эпохи 59-летний Юрий был уже глубоким стариком. Потрясения последних лет, помноженные на возраст, — вполне достаточное объяснение его неожиданной кончины. Возможно, Юрий предчувствовал недоброе и именно поэтому оставил при себе старшего сына… Как бы там ни было, его исчезновение нанесло сокрушительный удар всему галицкому мятежу. Своим импульсивным благородством, широтой натуры и обращением к идеалам времен Дмитрия Донского Юрий придавал банальной усобице некое величие и историческую перспективу. С его кончиной она окончательно приняла характер семейной дрязги, в которую оказалась поневоле втянута вся Русская земля.

За тот недолгий срок, который отпущен был Юрию как великому князю Московскому, он сумел нагнать страху на удельную мелкоту своими властными замашками. Пользуясь положением, он заключил ряд договоров, в которых возвышалось значение московского князя среди прочих правителей. Но наиболее эффектным деянием Юрия стала чеканка московской монеты с изображением его небесного покровителя — Георгия Победоносца, поражающего дракона. «Чудо Георгия о змие» (так называли эту сцену в Древней Руси) было символической парафразой борьбы Руси с Золотой Ордой. С легкой руки мятежного князя Юрия Георгий, побеждающий змия, навсегда стал символом Москвы.