Меня зовут Шон

— Присядь, милый, — она массировала мужу плечи, пытаясь усадить его в кресло. — Ты, наверное, очень устал. Я принесу тебе выпить. Виски? Или вина?

Он отказался сесть, нежно отстранив ее.

— Сначала нужно принять душ. Этот больничный запах…

Ритуал повторялся каждый вечер. И помогал расслабиться.

— Разумеется. Там свежие полотенца и твое любимое мыло.

Он остановился на секунду у лестницы и устало улыбнулся ей:

— Что бы я без тебя делал? Буду через минуту.

Она услышала, как он поднялся наверх, и снова обошла гостиную, проверяя, все ли на своих местах, везде ли аккуратно и чисто. Идеально.

Ей почти показалось, что она видит свою улыбающуюся мать — та не часто улыбалась, пока была жива. «Наконец-то ты научилась». Элли нравилось думать, что сейчас, глядя на свою дочь, на ее безупречно чистый дом в хорошем районе Гилфорда, на ее красивого мужа-врача, на ее изысканную стряпню и элегантную одежду, та наконец-то довольна.

Сьюзи

Хорошо было бы заявиться к ней с каким-нибудь гостинцем, да только я не из тех хозяюшек, у которых всегда есть свежеиспеченный пирог или корзинка со свежей клубникой, выращенной собственными руками. Просто пойду и поздороваюсь. Я надела сапоги — слишком чистые для этих мест — и джинсы. Джемпер снимать не стала — я еще не была к этому готова. Перед выходом постаралась навести чистоту на случай, если Ник вдруг снова вернется домой пораньше. Запустила посудомоечную машину — под матовой хромированной поверхностью тихо загудело. Настроила подогрев полов, чтобы стало попрохладнее, хотя термостат был выставлен всего на восемнадцать градусов, а на дворе — настоящий ноябрь, холодина. Казалось, этот дом все держал в себе.

Ник, конечно же, после завтрака оставил посуду на столе — эту привычку он завел после переезда. Я пару раз заикнулась о том, что теперь на мне вся готовка, уборка, стирка и прочая домашняя работа. А он посмотрел на меня с недоумением, обильно посыпая перцем из мельницы тушеное мясо, на которое я убила столько сил:

— Но я же весь день был на работе.

Я чувствовала, как внутри вскипает бессильная злость. Он всегда работал целыми днями, но все же в Лондоне мы все делали вместе: ходили по магазинам, драили ванную.

— Я тоже работаю.

— Не слишком много.

Я не отвечала. Предполагалось, что я учусь, чтобы получить сертификат по арт-терапии, а еще рисую, но мы оба знали, что я уже несколько недель не занималась ни тем, ни другим.

Я шла, оставляя глубокие следы в осенней грязи, и ловила себя на том, что волнуюсь. Я уже много дней не видела никого, кроме Ника. Когда я собралась выйти из дома, пес просто сходил с ума у дверей: «Гулять-гулять! Люди!» Хотелось бы и мне обладать таким жизнелюбием. Я никак не могла найти его поводок — постоянно забываю положить его на место — и воспользовалась шарфом. Грузчиков было трое. Должно быть, семья — те, что помоложе, плотные и кудрявые, казались клонами старшего.

— Привет! — Пес потащил меня через дорогу, едва не удушив себя от радости при виде кого-то еще. Старший из мужчин, мерно двигая челюстями, удостоил меня взгляда. — Я соседка. Кто-то сюда въезжает? Здорово! — я старалась говорить иначе, попроще, а не как горожанка.

Он взялся за комод и поднял его, под татуировками заиграли мускулы.

— В дом, — коротко бросил он. — И купите собаке поводок.

И почему всякий раз, когда выходишь выгулять питомца, нарываешься на совет от случайного незнакомца?

— Поосторожнее с этим, пожалуйста! — прекрасный выговор, спокойный голос, четко выверенные интонации.

Я обернулась. На крыльце стояла женщина, в руках — небольшое растение в горшке.

— Это довольно дорогая вещь. Пожалуйста, не поцарапайте.

Грузчик, взглянув на меня, чуть закатил глаза, как будто сочтя меня классово близкой, и я залилась румянцем. Значит, это не я здесь стерва из среднего класса! Хоть у меня и было кое-что за душой, но он считал меня своей!

Она была старше меня, таза опутаны сетью мелких морщинок, волосы начали седеть. Она оглядела меня с ног до головы и нахмурилась, не то заметив мою совершенно неподходящую одежду, не то из-за Поп-пета, который вел себя просто ужасно.

— Здравствуйте! — сказала я. — Я соседка. Вы сюда переехали?

— Переезжаю, — она смотрела на лающего, рвущегося к ней пса. — Это что, шарф?

— А… Не смогла найти поводок, а пес такой непослушный, что мигом бы выскочил на дорогу.

Поппет стал для меня тяжелым испытанием с самого начала, когда я вынуждена была торчать дома со щенком, не имея возможности даже выглянуть на улицу. Кто же знал, что в первые две недели им вообще нельзя выходить из дома? Мне приходилось умолять Ника, чтобы выйти подышать воздухом хотя бы на десять минут.

«Но щенька будет скучать», — отвечал он, надевая рабочий пиджак, и я начинала завидовать даже такой простой вещи, как возможность пойти на работу.

Тогда я поняла, что Поппет вышел в нашей семье на второй план, а я отодвинулась на третий.

Теперь женщина наклонилась к нему и очень твердо сказала:

— Сидеть!

И он сел, прижав уши.

— Удивительно!

— Просто немного твердости. Я все детство провела с собаками, — она присела и погладила его шелковистые уши. Пес посмотрел на нее с обожанием. — Они такие бесхитростные. Не то что люди. Ищейка, верно?

— Ага. — И как только у других получается определять такие вещи с первого взгляда? В самом деле, я совершенно не разбиралась в собаках.

Она протянула мне руку:

— Нора Холском.

Не переставая бороться с вновь вскочившим псом, я ответила на рукопожатие. Ее ладонь оказалась на удивление жесткой.

— Привет, Нора. Это Поппет. Глупое имя для глупого пса. Я просто хотела поздороваться. Здесь ведь только мы одни и живем. Тут бывает очень тоскливо.

Снова тот же пронзительный взгляд. От испуга мне захотелось что-нибудь сделать, и я нагнулась, намереваясь поднять коробку, оставленную грузчиками у мощеной дорожки.

— Я отнесу. У вас, наверное, и так забот выше крыши.

Я почувствовала на запястье ее ладонь, холодную и на удивление крепкую.

— Нет, — сказала она. — Пожалуйста, не надо. Только не в твоем положении.

Наверное, я побледнела и на мгновение похолодела от нахлынувшего ужаса, как это случалось с тех пор каждый день.

— Не думала, что это так заметно, — свободный джемпер должен был скрывать мой выпирающий живот.

— О… Мне эти признаки знакомы.

Момент показался мне слишком интимным — словно какой-то незнакомец на улице подошел сзади и поправил выбившийся ярлычок на блузке. Правда обрушилась на меня потоком ледяной воды — я почти шесть месяцев как беременна. Что будет, когда родится ребенок? Наверняка я больше не смогу ходить по тонкому льду. Что мне делать? Я попыталась перевести разговор на нее:

— Вы тут одна собираетесь жить? Вы замужем?

По тому, как напряглось ее лицо, я поняла, что совершила ужасную ошибку.

— Я овдовела, — наконец ответила она. — И решила поскорее поменять место жительства… Ну, не совсем так. Пришлось переехать — деньги, сама понимаешь. Карьеру в нашей семье делал муж.

— Простите. Мне не следовало спрашивать, — на моих глазах, к моему собственному глубокому ужасу и стыду, выступили слезы. — Боже, простите. Я… я недавно потеряла близкого человека. Это было… В общем, я все еще не могу привыкнуть.

Почему я ей это сказала? Это была совсем иного рода потеря, даже если и казалось, что это не так. Мое мнение о себе упало еще ниже.

Лицо Норы оставалось неподвижным:

— Уверена, смена обстановки пойдет тебе на пользу.

— Надеюсь, вам здесь понравится, — я заморгала, пытаясь удержать слезы. — Может, как-нибудь зайдете к нам на обед? — Надо было сказать «на ужин», она бы назвала это ужином. — Правда, я только учусь готовить. В основном все пока подгорает, но кто знает… — я развернулась к дому: пора идти. — Ах да… И если вы встретите Ника, это мой муж, наверное, не стоит упоминать о том, что я говорила… ну, о потере. Это может его расстроить.