Красный тряпочник

— Мы не боимся ни пыток, ни тюрьмы. — Желваки Аристотеля напряглись, кадык нервно дёргался. — Мы никуда не вернёмся ни физически, ни душевно. Хотите, чтобы мировая пресса узнала про массовый суицид многодетной семьи в советском карцере?

— Боюсь, что наши средства массовой пропаганды и агитации приготовлены хорошенько обрабатывать случаи, подобные вашему, — с циничной издёвкой ответил Ярослав. Саввин-младший покорно зашёл в уборную, где без сознания уже полусидела Лида. — И опасную игрушку тоже отдай.

Когда Аристотель передал Коломину гранату, капитан закрыл за ним дверь и заблокировал туалет при помощи ключ-карты. Осталось разобраться с другими взрослыми членами семейства Быковых. Он прошёл чуть дальше.

— Руки вверх! — сзади послышался детский голос, и холодный ствол упёрся Ярославу в поясницу. Оперативник спокойно обернулся, не боясь быть подстреленным.

Похоже, младших детей Быковы оставили в этой части самолёта, чтобы не сажать их в одном месте с заложниками. Маленький Толя сидел у иллюминатора и испуганно закрыл руками глазки.

— Послушай, Надюш. — Коломин присел на одно колено перед четырнадцатилетней девочкой. — Ты вроде была вместе со взрослыми, когда они учились обращаться с оружием. Сначала нужно снять пистолет с предохранителя, затем — передёрнуть затвор и только потом — стрелять. К тому же старшие не доверили тебе заряженное оружие, — он ласково взял у несопротивляющейся девочки ТТ, вынул магазин и показал, что он пуст.

— Дядя милиционер, пожалуйста, не трогайте маму и папу. Они хорошие, и не хотели никого обижать. — Толя убрал руки от глаз и показал заплаканные глазки. — И братиков, и сестричек не трогайте. И дядю Оле, и кузена Ари. Саню только можете побить: он плохой.

Мальчик насупился и сложил руки под мышками, прекратив плакать.

— Меня оставили с Толей посидеть, пока мы в Швецию не прилетим, — объясняла Надя. Искренне пыталась оправдать родных. — Дядя милиционер, они ничего не сделали такого. Мама и папа говорили, что в Швеции всё хорошо будет. Что не будет противных училок в школе. Что не надо будет гадкий красный галстук на линейках носить. Что на дурацкие субботники вставать не надо будет. Мама и папа говорили, что власти нас туда не хотят пускать, пилоты туда не хотят лететь, и пассажиры туда не хотят лететь. Никто не хочет, а мы — хотим! Хотим петь спокойно, и зрителей радовать.

— Я ничего не сделаю плохого с вашими близкими, — пообещал Коломин. — Надюш, посиди ещё немного с Толей. Я пойду поговорю с вашими родителями. Всё будет хорошо.

— У вас очень интересный визор, — слабо улыбнулся Толя, которого обняла Надя.

— И не говори, — улыбнувшись в ответ, Ярослав двинулся в хвост Ту-144Э.

Зорин, готовясь к посадке, включил затемнение иллюминаторов. Сразу после этого спереди послышался приглушённый ропот и недовольные вскрики. Ярослав прислушался и приготовился к тому, что террористы сильно напрягутся и забьются в угол. Счёт пошёл на секунды, нужно было немедленно кончать с захватом.

— Ма, я ничего не вижу! — послышался голос Кости, который, видимо, пытался что-то разглядеть через иллюминатор, за которыми теперь было видно лишь сплошную космическую тьму. — Что за ерунда?

— Всем оставаться на своих местах! — рявкнул Семён, так как, видимо, заложники пришли в заметное беспокойство и зашевелились.

Вспышка. Хвост самолёта подчистую забит пассажирами. Родственники сидят друг на друге, все сиденья полностью заняты. Многие располагаются на полу, у стенок или дальнего тупикового участка. Олеандр, в очках того же типа, как и у сына, находится впереди и держит на прицеле «Мосинки» весь отсек. Саввин-старший одевался в леопардовый жакет.

Побитый Костя безоружен и просто следит, чтобы заложники ничего не учудили. Он очень сильно деморализован после встречи с Ярославом и уже не верит в успех мероприятия. Кажется, он экстренно пытается соображать, насколько с каждым из его членов семьи будет безжалостно советское правосудие.

Жозефина Быкова, очень грузная, с огромной грудью, вторым подбородком, с очень пышными густыми волосами, смоделированными в один большой пучок, формой похожий на факел, одета менее практично по сравнению с остальными своими родственниками. Эпатажная артистичная женщина носит фиолетовое платье с небольшим вырезом и туфли аналогичного цвета на каблуке средней высоты. На груди её покачивается кулон с золотым амурчиком внутри. Также в отличие от других дама вооружалась «Маузером» старого образца, без различных модулей и усилений.

Семён, как и жена, одет словно на бал. В твидовом костюме с красным галстуком и зелёным платочком в верхнем кармане он стоит дальше всех, в самом хвосте. В его костюме сделан отдельный кармашек для сверхточных механических часов с необычайно малыми делениями, которые он чрезвычайно любит из всех вещей и на которые имеет привычку постоянно поглядывать. Семён худощав, плешив (хотя плешь всегда умудряется скрыть расчёской) и гораздо ниже своей супруги. На лицо он гораздо приятнее, сразу не скажешь, что он обладает столь противным голосом.

Захваченные пассажиры утомились и начали роптать.

— Я не хочу с вами ни о чём спорить! — Костя отмахнулся от одного из заложников. — Не грузите меня своими проблемами.

— Пожалуйста, куда и когда мы уже прилетим? — воскликнула женщина средних лет. — Мне надо к маме в больницу!

— Мне кажется, мы стали снижаться… — прошептал другой заложник.

— Поса-адят, и «Альфа» расстреля-яет все-ех сквозь ил-люминаторы, — завыла особа зрелого возраста. — Мол-лю!..

— Галя, тихо! Не надо обращать на себя внимание. Всем сейчас нелегко. — Родственник Гали начал успокаивать впавшую в истерику особу.

— В Швецию я бы и сам смотался, но не таким путём. Говорят, можно в Финляндию через канализацию, обмазавшись маслом, чтоб не замёрзнуть. А там до Швеции — рукой махнуть, — продолжал шептать кто-то среди людской массы.

— Изверги… Изверги…

— Господи, Иисусе Христе, сыне божий, помилуй мя. Господи, Иисусе Христе, сыне божий, помилуй мя.

— А можно уже сходить, товарищи, гм, как бы это деликатнее выразиться… Опорожниться?

Один мужчина ударил кулаком по подлокотнику.

— Какая же вы интеллигенция, вам не нужна страна, вам нужна одна колбаса, — покраснев, процедил военный, с которым Ярослав сидел в одном отсеке. — Правильно Ильич говорил, интеллигенция — говно нации!

— Какой же вы хам, генерал. — Жозефина вдавила ствол «Маузера» военному в скулу. — Попрошу закрыть ваш рот, из которого льются одни гадости. Abomination[4].

— Да я ж из Соликамска, ваш земляк. Всегда заказывал ваши диски. — Военный в исступлении закрыл лицо огрубевшими руками. — Под Курском в танке за вас горел! А вы так со всеми нами поступили.

— Спокойно, генерал, — уверенно попросил Семён. — Мы приземлимся в Швеции, сойдём, а вас заберут обратно в ваш любимый Соликамск.

— Кто вам дал право выезжать в рай на нашем горбу?! — рявкнул какой-то мужчина в рубашке.

— Это кто там вякает?! — готовый сорваться и начать стрельбу, Семён развернулся к обидчику.

— А ну достаточно! — Ярослав вошёл в хвост, представ перед захватчиками. — Саввин, Быковы, я предлагаю вам сдаться.

Террористы разом обернулись на Коломина.

— Па, это он! — вскрикнул Костя, начав пятиться назад и чуть не спотыкнувшись об одного и заложников. Все, кроме молодого человека, наставили оружие на оперативника.

— Ты покалечил моего сына! — прорычал Семён. — Следовало бы сделать то же самое с тобой, да руки марать почём зря не желается. И что с остальными? Ты их убил?!

— Типичный чекист, — чуть ли не сплюнул Олеандр, но сдержался. — Семьдесят пять лет вы насилуете и уничтожаете нашу страну. Семьдесят пять лет житья хуже, чем при фашистах.

— А если б вы не выяснили то, что вам надо? — тоже заметно взвинтившись, Жозефина махнула стволом «Маузера». — Вы бы принялись за второй ноготь, затем — третий? Потом начали бы отрезать Косте пальцы?