Страница 3 из 5
– Мама!
– Ой, хватит. У меня тут жизнь семейная рушится, а ты о своём, да о своём…
– Мам, – Маринка невольно напряглась. Неужели догадалась умная мамка о её похабных кривляньях перед зеркалом? Вот дела, так дела. Так ничего такого не было. Или Васька признался? Последний раз мать прямо во время его оргазма в дом зашла, – Что случилось?
– Муж мне изменяет, – выпалила Танька, злобно чертыхаясь, – Ладно б, как все нормальные мужики, я бы поняла, но нет… Извращенец!
Вот это да! Точно мать догадалась. Ужас-то какой!
– Я не виновата, мам.
– Да ты-то тут причём? У тебя опыта в этом деле нет. Всё он. Васька. Позор на мою крашеную русым голову. Бабам рассказать – засмеют. Но я это дело так не оставлю!
– В Полицию? – у Маринки даже мурашки вдоль коленок побежали. Это же обо всём полицейским придётся рассказывать? Как перед зеркалом сиськи мяла и ноги раздвигала? Стыдно.
– Можно и в Полицию. Но их максимум – штраф за жестокое обращение с животным. Лучше на мясо курву пущу, – проговорила Татьяна зловещим полушёпотом.
– Ой, мама, не надо! Пожалуйста! Не надо! – запричитала перепуганная Маринка, покрываясь холодными мурашками от пяток до макушки. Она с грохотом швырнула нож на разделочную доску и выбежала прочь из дома, – А-а-а!!! – несчастная подвернула ногу и полетела с крыльца кубарем, сверкая белыми трусиками.
– Впечатлительная девочка. Любит скотину, – констатировала Татьяна, принимаясь на чистку моркови, – Осталось только Ваську подкараулить. Проклятый извращенец! – обманутая женщина чиркнула по пальцу острым лезвием. Брызнула кровь, – Хорошо, что хоть ножи наточил, сволочь!
Ничего, Вася, скоро узнаешь, как Татьяну Дубилину на вонючую корову променять! Изменщик и подлец.
Полосатая кошка Мурка, незаметно шмыгнувшая в хату, пока недалёкая Маринка стёсывала аппетитные коленки, потёрлась о ноги хозяйки, настойчиво требуя жратвы.
– Брысь, гадость!
Горизонтальная потасовка
Пётр неторопливо обошёл сельский клуб с торца и присел на приступок, чтобы покурить. Довольно ярко светила луна, освещая забетонированную дорожку в опасных выбоинах. По темноте недолго и ногу сломать. Даже убиться можно, если совсем не повезёт. Дом культуры называется.
Сегодня понедельник, а значит, в клубе выходной, поэтому скучающая молодёжь грызла семечки на скамейке. Остроумный балагур Федька уже полчаса рассказывал девчонкам, как в первый раз нажрался самогонки. Те ржали. Дурак. Лучше б бутылку купил и двух самых отвязных девок в лесок позвал, так надёжней. От трезвого смеха ещё никому нескромной ласки не перепадало. Толку, что подружек у Федьки куча? Секса, как не было, так и нет. Федька никогда умного Петра не слушал. Пингвин.
– Федя-Федя! – Петька не сразу понял, что звонкий девичий голосок окликает именно его, но, когда оглянулся, чуть не упал в обморок. Она. Маринка. С братом перепутала, – Пойдём, Федя, погуляем. Только не говори никому.
Кому говорить-то? Что ж он, дурак? Самого себя перед всем честным народом палить. Петька особенно глубоко затянулся, чтобы немного расслабиться. Ух, намечается что-то. Может быть, даже это самое.
– Пойдём, – отозвался он хрипло и поспешно бросился за юркой девушкой в ближайшую рощицу, пока никто их не остановил. Упругая, едва прикрытая футболкой Маринкина попка покачивалась в такт шагов, вызывая самые смелые фантазии. Похоже, на этот раз Пётр Фёдора опередит. Вот, брат взбесится!
В темноте тихонько зашуршали кленовые листья, а тропинка сменилась кучерявыми зарослями какого-то пахучего кустарника. Девушка резко остановилась и повернулась к Петру лицом, обдавая всё его взволнованное желанной близостью тело горячим жаром. Во рту у парня пересохло. Неужели для этого самого позвала? Что делать-то теперь? С чего начинать? Поцеловать? Может, обнять попробовать? Кровь от головы Петра явно оттекла куда-то вниз. Мысли запутались, а ладони предательски вспотели.
– Федя, мне помощь твоя нужна. Меня мамка зарезать грозится. Я домой идти боюсь. Помоги, Федя, а? Скажи, что со мной встречаешься.
Вот-те раз, а секс? Петька разочарованно поправил ставшие тесными штаны. Облом? Ну, нет!
– Не бойся, я тебя провожу. Потом, – казалось, вместо застенчивого Петьки, его голосом заговорил кто-то другой. Руки сами собой потянулись к тонкой девичьей талии, неожиданно проворно прижимая Маринкино бедро к своему паху. Наощупь её тело было невероятно горячим и нежным. Большие груди упёрлись прямо ему под дых, вызывая сладострастный спазм. Петька забыл, как дышать.
– Проводишь, честно? – выдохнула Маринка ему в лицо, облизывая пухлые губы. Кажется её лицо было мокрым от слёз. Вне себя от восторга Петька принялся неумело тыкаться носом в её заплаканные, прохладные щёки, нос, горячую шею… о-о-о…
– Честно!
Маринка сама обхватила его рот своими солоноватыми на вкус губами и легонько провела по его губам проворным язычком. Умеет целоваться, чертовка!
Он не помнил, как залез ей под футболку, отодвигая шелковистую ткань трусиков. Бритая. Захотелось поцеловать её там. Он опустился на колени, принимаясь жадно прижиматься к заветным складочкам губами и бесстыдно посасывать мягкую, ставшую влажной и податливой, плоть. От запаха её возбуждения Петьку затрясло. Девушка чуть слышно застонала, сладострастно извиваясь.
– Подожди-подожди, – вздрогнула она всем телом, ещё сильнее намокая, – Вот здесь, пожалуйста, – попросила она, истекая соками, – И пальчиком. Если можно.
Каким пальчиком? Петька опрокинул её в траву, уверенно стаскивая трусы и задирая футболку до самой шеи, вцепился трясущимися пальцами в заевшую молнию на брюках. От накатившей похоти его ставшая пустой голова совсем не соображала.
– Ой, нет. Не надо. Мне страшно, – Маринка судорожно сдвинула свои крепкие, опасно обнажённые ножки и поспешно поправила задравшуюся до неприличия одежонку. Отползла назад, отыскивая в траве беленькие трусики. Нервно затеребила эти треклятые трусы ручонками.
– Ты девочка ещё? – Петька настолько удивился, что его боевой настрой существенно поник. Девственница. В двадцать лет?
– Ну… да.
Петька не знал, радоваться ему или плакать, но делать «это самое» почему-то совсем перехотел. Как и провожать Маринку до дома. Вспомнились слова деда про генофонд и прочее. За девственницу ему, Петьке, точно яйца открутят. Оно ему надо?
– Предупреждать надо, – буркнул он еле слышно и устремился прочь. Даже побежал.
– Федя, а проводить? Ты же обещал! – жалобно захныкала Маринка где-то за его спиной. Но парень не ответил.
Петька ненавидел себя за трусость, но по-другому не мог. Не нужно ему Маринку Дубилину портить. Беда случится. Петька дедушке верил.
Грязная футболка
– Ну, ты где ходишь? Мать места себе не находит! Сколько можно по кустам прятаться. Давай домой!
Взъерошенный Васька подкараулил её на выходе из кленовой рощи, неожиданно вырастая из-под земли, как чёрный великан. Маринка даже взвизгнула от ужаса. Вот, мамка. Вот, змея. Мужику своему ничего не сделала, а её, дочь единственную, на мясо пустить решила? Где справедливость? Где материнская любовь?
Интересно, Васька Федьку видел? Вроде нет. Драка была бы.
– Не пойду я домой. Боюсь, – отозвалась Маринка капризно, вытряхивая из распущенных светлых волос травинки и веточки. Вот, Федька проворный. Опрокинул её, неопытную дурёху, на обе лопатки, как честную давалку. Она его даже толком оттолкнуть не успела. Чуть не трахнул, стервец. Внизу живота стало горячо.
– Чего боишься-то, Мариш? – раздражённо поинтересовался отчим, суетливо оглядываясь. Его уже полчаса ждала верная Маруська, поэтому травить байки не было времени. Чёрт бы эту надоедливую падчерицу трахнул! Самый сраный и раком. Боится она. Чего в маленьком селе бояться? Скуки?
– А то не знаешь?
Начинается! Она боится, а он догадаться должен. Вот, бабы. Вот, дурной народ. Что в сорок, что в двадцать – хрен поймёшь, что в их глупой башке творится. Девственности своей хвалёной лишилась? Наконец-то. Давно пора!