Страница 3 из 12
И в Кеми когда-то её было полным-полно, ведром хоть черпай. Молевой сплав поубавил. На него больше пеняют. Другая ли какая причина повлияла – помха какая с неба пала, всё потравила, сказала бы моя бабушка. Может быть, и помха, мало ли, многое в жизни повидала моя бабушка, пустое не говорила. И на Кети немного поселений, от одного до другого и клюкой бабке не дотянуться, крупных вообще нет, внизу разве, ближе к устью. А по Кеми – по берегам деревни, сёла, да и два города поблизости. Меньше там, на Кети, поэтому и рыбаков – немаловажно. Туда не просто летом и добраться. Правда, кетская рыба не такая вкусная, как наша, щепа щепой, да тиной пахнет, и благородной нет – ни хариуса, ни ленка, ни сига, ни тайменя. Одним словом, рыба в Кети только сорная. Но язи и окуни, пусть и тиной пахнут, попадаются знатные. А щуки, по рассказам бывавших там рыбаков, в том числе и самого Петра Николаевича, такие, что рвут любой крепости шнур или леску, пусть и японскую, как паутину.
И удержись тут от мечтаний.
На Кети ни разу не был, с сараем управился, дел особенных и неотложных по хозяйству успешно не вспомнил, скотины нет, собак и кошек тоже не завёл – заботиться о них не надо, порыбачить на рвущую любой шнур и леску щуку представилось заманчивым, и я охотно согласился. Когда ещё, решил, придётся? А тут оказия – грех отказаться.
Женат Пётр Николаевич на Шуре, Александре Артемоновне. Старообрядке. Какого согласия-толку, не скажу, тех в нашем обширном районе хватает. От поповцев, беспоповцев, поморских, часовенных, бегунов, голбешников, подпольщиков, скрытников, федоринцев и до каких-то дырочников, если такие существуют, а не выдумал их кто-то, как эльфов или хоббитов. Может, и хоббиты, и эльфы существуют, я с достоверностью не знаю. Сдаётся мне, что Шура из часовенных. Родом она как раз с того, кержацкого, края. Родни у неё по Кети немеряно – семьи у староверов многодетные. А направимся мы с Петром Николаевичем к её родителям, а его, Петра Николаевича, – тёще, разумеется, и тестю.
В Ялань он, Пётр Николаевич, прибыл за день до отправления. К вечеру. Привёз с собой – в Ялани магазина нет. Когда-то было целых два. И два ларька ещё вдобавок. Запасов я не держу – сами они не держатся ли, а точнее, незаметно как-то исчезают, бывает, хватишься, и нет, – самогонку не варю – хлопотно. А покупать здесь у кого-то неиспытанную Пётр Николаевич не рискует. Кота в мешке, мол. Да и вправду.
Посидели. Но не очень. Рано вставать, собираться и при этом ничего не забыть, прежде всего – рыболовные снасти, а то случалось… когда с тяжёлой головой. Об этом как-нибудь и расскажу, но не сейчас.
Поднялись затемно. Завтрак – ещё с вечерних посиделок оставалось – разогрели. Перекусили. Пётр Николаевич – с аппетитом, как всегда, я – поклевал, как говорила мама, в горло у меня с утра кусок не лезет. По стопке приняли, конечно. За удачное путешествие. Ещё по стопке – за рыбалку. И всё на этом.
Вспомнил вдруг Пётр Николаевич, что Иван Александрович Гончаров где-то писал, что в России нет путешественников, всё проезжие. Пришлось исправить дело – принять на грудь ещё по стопке – за проезжих.
Всё – это крайняя.
Железно.
Сдержали слово.
Чаю крепкого попили. Собрались.
Проверили по составленному заранее списку – ничего вроде не упустили.
И тут так.
Когда Пётр Николаевич сходил зачем-то огород мой посмотреть, будто его не видел раньше, скоро вернулся, и мне показалось, что выпил он, друг мой, не три, а пять стопок – ещё и стременную, и седельную.
Ничуть я этому не удивился. И не сказал ему ни слова. Мне с ним, как говорят, не целоваться. А на танкетке пассажиром можно ехать и такому – навеселе. Там из корзины трудно вывалиться.
К десяти часам, закинув за спину рюкзаки, повесив на плечи каны и взяв в руки за обе лямки мешок с лодкой и спиннинги, направились мы к месту сбора.
Водительские права и ключи от квартиры и зажигания Пётр Николаевич вчера ещё в дом занёс, а «Ниссан-Альмеру», на котором и приехал, оставил возле берёзы, недалеко от ворот, рядом с моей «Нивой».
Никто тут до наших машин не коснётся. «Нива» всегда стоит открытая. Даже бензин за всё время ни разу не слили. Ключ из замка не вынимаю. Соседи, если меня нет дома, а им срочно понадобилось, могут на ней и за водой с флягой на родник съездить. Или бревно на столб или балку, лесину ли сухую на дрова к дому подтянуть. Оговорено. Просто так, конечно, ради баловства, девчонок на ней не катают, в магазин за выпивкой не гоняют, у самих есть на чём – на иномарке, пусть и с заклеенным пока скотчем боковым стеклом.
От Ялани, бывшего Сретенского острожка, до Маковского, бывшего Маковского острога, предстояло нам проехать волоком, пробитым в самом начале семнадцатого столетия служивыми людьми, стрельцами сотника черкасца Василия Рукина и сына боярского Петра Албычева, мансийского князьца. Малым, но непростым участком на единственном тогда пути в Китай. Волоком, по которому переправлялись грузы, почта, войска, переселенцы и ссыльные. По которому и протопопа Аввакума, яркослового невольника, с его детьми и верной женой Анастасией Марковной на Байкал доставляли. И многие известные люди – от Семёна Ивановича Дежнёва, казачьего атамана и торговца мехами, устюжанина землепроходца Ерофея Павловича Хабарова до окольничего и воеводы Ивана Ивановича Лобанова-Ростовского – самостоятельно проследовали. И предки наши, сорванные с обжитых мест там, за Уралом, разными ветрами и судьбами этой транспортной артерией сюда прибыли, иной лазейки не было, пока не появился южный путь – степью, на самом деле – лесостепью.
Семьдесят километров волоком. А там уже по реке вниз по течению километров пятьдесят, но кто их там и измерял. По Кеми расстояние высчитывается поворотами-кривунами, а на Кети – песками. Так получается, что пятнадцать песков.
2
Это из стихотворения Игнатия Дмитриевича Рождественского, красноярского поэта и по совместительству специального корреспондента газеты «Правда», написанного им в 1968 году. Когда мы с Петром Николаевичем ещё учились в школе.
Бывал, значит, здесь Игнатий Дмитриевич. С натуры сочинял, под впечатлением от въяве им увиденного. Соглашаюсь – живописно. Будь я художником, не утерпел, не удержался бы, на полотне изобразил бы обязательно. Хоть на бумаге. Но непонятно – а ча́йку занесло сюда откуда? Разве что – по Кети ориентируясь – с Оби. Если по волоку, то с Енисея. Не с Ледовитого же океана, не с моря Карского. Не ближний свет. Хотя кто знает… лёгкая на подъём, птица свободная, ей не заказано: куда хочу, туда лечу. Нам бы вот так-то.
В Ялань заглядывают чайки редко – но там рукой подать до Енисея.
И мы вот много лет спустя, да и в другом уже столетии, на танке, как говорят здесь, то есть на танкетке – геологической, как говорят здесь же, – загруженной провизией для лесорубов, по вусмерть убитой дороге, про асфальт даже не слышавшей, добрались до древнего сибирского села, что на год или на два старше нашей Ялани и на год Енисейска.
С остановкой на перекус и передых от трясучей езды в бывшей деревеньке Рыбной, что овершила когда-то и без того высокую гору рядом с перекатистой одноимённой харюзинной речкой. Вода такая в этой речке: не отражалось бы в ней небо – и не увидел бы воды.
Было в своё время в этой деревеньке, от которой только место, лесом пока ещё не затянутое, и осталось, двенадцать домов с посадскими людьми, была в ней и почтовая станция, ям, на полпути от Маковского до Большой Ялани. Жил здесь, наверное, и станционный смотритель. Не одна Рыбная на волоке стояла, ещё несколько деревенек, но от них уже и следа-то не сохранилось.