Да здравствует ворон!

В день кладки радовались тому, что мать благополучно снесла яйцо, ее поддерживали, поскольку ей еще предстояло его насидеть. Но в посемейные книги в строку даты рождения заносился именно тот день, когда птенец выбирался из скорлупы, – его и праздновали наиболее пышно у всех сословий.

Младенцы ятагарасу чаще всего погибали именно при вылуплении. Нередко случалось так, что птенец, не сумев разбить скорлупу, остывал, так и не увидев солнечного света. Когда скорлупа только начинала трескаться, птенцу помогали мать или нянька-наседка, но даже если они слишком торопились, то птенец сразу слабел. Вот почему праздновали вылупление, когда младенец, преодолев все трудности, благополучно выбирался из яйца.

Однако для аристократов пребывание в птичьем облике считалось постыдным, и на этой стадии с ребенком не мог увидеться даже его отец. Обычно месяца через три малыш уже начинал принимать человеческий облик, поэтому пышнее всего праздновали очеловечивание, объявляя об этом во всеуслышание.

Наследница вылупилась чуть раньше, чем надо, и все волновались, вырастет ли она здоровой. К счастью, птенец развивался отлично и на днях наконец научился оборачиваться.

Нацука расстроился, узнав, что родилась девочка, однако после первой же встречи изменил свое отношение и стал часто навещать племянницу, осыпая ее подарками.

Обычно такое запрещалось, но и Итирю, и Тихая прибегали тайком взглянуть на малышку, и в конце концов даже покинувший гвардию Сумио пришел поприветствовать ее.

И только Юкия, хоть и присылал положенные подарки на все три церемонии, почему-то упрямо не желал приближаться к девице. Наконец за ним отправили Акэру с приказом непременно привести своего капитана во дворец.

– Его Величество сейчас у дочери. Он приказал, чтобы ты наконец пришел выразить свое почтение.

– Но я…

– Хватит уже. Иди скорее.

Похоже, Юкия все еще ходил в ту темную пещеру, пропитавшуюся запахом сгоревших тел его товарищей. Конечно, если бы кто-то заподозрил его в этом, он в ответ бы только рассмеялся. И все же Акэру был уверен, что, увидь Сигэмару нынешнего Юкию, очень бы опечалился и обеспокоился.

В Сиондзи, куда Юкию притащили почти силком, из комнаты доносился веселый смех. Услышав его, он застыл на месте. Лицо его оставалось строгим, в глазах читался страх.

– Нет, я все-таки лучше не пойду.

– Ты ведь уже здесь! – удержал его друг и громко объявил: – Прибыл Юкия!

Изнутри тотчас открыли. В дверях стояла старшая сестра Акэру, которая взяла на себя воспитание Девицы из Сиондзи.

– Очень вовремя! Молодая госпожа как раз изволила проснуться.

– Мы можем войти?

– Я больше не буду сердиться, – рассмеялась Масухо-но-сусуки, но, посмотрев на безмолвного Юкию, посерьезнела.

Тот слегка поклонился, однако глаза на даму не поднял.

– Прошу, входите. – Без лишних слов и в то же время мягко сестра пригласила Акэру и его друга внутрь.

В комнате светло. Дверь в сад была открыта, и задувал приятный ветерок. Под крышей, как это принято у простого народа, повесили стеклянный колокольчик фурин, и он легонько позвякивал на ветру, словно льдинка, создавая ощущение прохлады.

У сплетенной из бамбука колыбели стоял Золотой Ворон с супругой и развлекали младенца. Никто бы и не подумал, что это аристократической семейство – они выглядели просто как молодые супруги.

– Ну наконец-то, бессердечный ты тип! – шутливо сказала Хамаю, и Юкия тихо извинился.

В эту минуту Акэру подумал, что Надзукихико, словно в противоположность Юкии, с рождением дочери оживился и его мимика стала намного богаче. Теперь правитель был больше похож на обычного ятагарасу. Неизвестно, как это отразится на Ямаути и жителях страны, но сам Акэру очень радовался такому изменению.

– Как поживает молодая госпожа? – спросил он.

Золотой Ворон поднял брови:

– Не плачет и не доставляет особых хлопот, но при этом и не улыбается.

– Что ж, лицом она вся в отца, значит, это из-за тебя она такая неприветливая.

Юкия, однако, невесело смотрел на поддразнивавших друг друга супругов. Акэру сжал губы, ухватил друга за плечо и подтолкнул к колыбели.

– Ты что делаешь?! – Растерянный голос прозвучал слишком громко, и, видимо, поэтому юная госпожа пристально посмотрела на Юкию.

Акэру снова восхитился: сколько раз он ни смотрел на нее – какая же она миленькая! У нее такие щечки, словно только что изготовленные сладости дайфуку-моти!

Те младенцы, которых Акэру доводилось видеть после очеловечивания, все равно чем-то походили на птенцов, у многих из них волосики были еще редкие. Однако у юной госпожи волосы с самого начала росли красивые, черные, а уж личико – пусть он и смотрел на нее пристрастными глазами близкого родственника – выглядело чрезвычайно милым.

Но больше всего впечатляли восхитительно огромные глаза. У девочки уже отросли длинные ресницы, и когда она моргала, то казалось, вот-вот раздастся хлопанье.

Как и сказала Хамаю, лицом молодая госпожа пошла в отца, Золотого Ворона, и в то же время в блеске ее глазенок чувствовалась и кровь матери. Огромные зрачки были так черны, что иногда отливали синевой. Никакие драгоценные камни не давали такого блеска. И вот эти глазки внимательно уставились на Юкию.

Тот затаил дыхание. Его спина напряглась. И вдруг крошечная госпожа – та самая, на чьем личике еще почти никогда не появлялась улыбка, – вдруг счастливо рассмеялась.

Никем не виданная улыбка была подобна восходящему солнцу, в одно мгновение расцветшему бутону – она всех вокруг делала безусловно счастливыми.

– Малышка улыбнулась! – радостно воскликнул Золотой Ворон, а Хамаю дотронулась до щечки девочки пальцем.

– Это, конечно, моя собственная дочь, и все-таки она милее всех на свете!

– Согласен! – серьезно кивнул ее супруг, и Хамаю улыбнулась ему, как вдруг, взглянув на Юкию, застыла.

– Юкия! Что с тобой?

Услышав изумление в ее голосе, Акэру тоже посмотрел на Юкию и ахнул.

Тот плакал. Растерянно глядя на молодую госпожу, он плакал, и из глаз его текли одна за другой прозрачные слезы.

Он и сам не понимал, почему рыдал. Даже гибель Сигэмару он принял без слез, а при виде драгоценного улыбающегося личика, от несказанной красоты девочки слезы сами полились из глаз.

Вдруг он заметил в саду цветок. В траве цвел яркий, свежий цветок ипомеи насыщенного синего цвета, и на его лепестке сверкала, отражая солнечный луч, росинка.

Он ведь и раньше видел этот сад, но до сего момента не замечал ни распустившегося цветка, ни густого оттенка его лепестков. Словно за эти несколько мгновений весь мир окрасился в другие цвета.

Лето пришло. Только теперь Юкия заметил, что сезоны сменили друг друга и прошел целый год.