Пепел Клааса

Надеюсь, что Вы сможете убедиться в том, что я не ру­ководствуюсь ни личным «озлоблением», ни национальными предрассудками. Пока я хотел бы ограничиться замечанием о том, что в Вашей личной концепции, равно как и в об­щей пропагандистской концепции, принятой в наше время в СССР, содержится глубоко ошибочное представление о том, что каждый человек представляет собой некую «табула раза», на которую любой пропагандистский аппарат может записать что угодно. Я не отрицаю, конечно, психологическое могуще­ство пропаганды, но подобная точка зрения позволяет отмахи­ваться от любых критических замечаний и независимых мне­ний, как якобы кем-то продиктованных».

28 марта меня вызвали в ОВИР. Я уже имел печальный опыт и не возлагал на это больших надежд. Фадеев, началь­ник ОВИРа, доброжелательно сообщил, что принято реше­ние... дать мне разрешение. На сборы давалось только десять дней. Обычно давался месяц.

Поблагодарив Фадеева, я обратился к инструктору Сивец:

— Какие нужны документы?

— Характеристика для жены и дочери.

— На это уйдет месяц.

— Ладно, — поморщилась Сивец, — пусть будет без характе­ристик.

Получение характеристики было, как известно, самой не­приятной и унизительной процедурой. Моя семья, вероятно, была едва ли не единственной, в которой все умудрились этой процедуры избежать.

Через день я получил новое и последнее письмо от Жу­кова. Оно резко отличалось от предыдущих. Появилось угро­жающее «гражданин», появились прямые угрозы, но что лю­бопытно, Жуков говорил о своих еврейских родственниках. Чьих? Его жены? Его собственных?

«Гражданин Агурский!

Я получил Ваше письмо с приложенными к нему копиями статей. Скажу прямо: написаны они чрезвычайно тенденци­озно, в них содержится либо неправильное толкование тех или иных фактов, либо открытое выражение солидарности с такими контрреволюционерами, — будем называть вещи свои­ми именами, — как Солженицын.

Ознакомление с Вашими статьями показывает, что Вы на­ходитесь в плену сионистских идей, что мешает Вам правиль­но понимать и анализировать советскую действительность.

Вступать в полемику с Вами, видимо, бесполезно, посколь­ку мы с Вами находимся в противоположных идеологических позициях, и, конечно, не сумеем убедить друг друга. Однако из чисто человеческих соображений хочу все же сказать Вам вот что. Солидаризируясь с Александром Солженицыным, Вы становитесь, видимо невольно, на позицию черносотенцев, которых Вы, как и я, ненавидите всей душой. Ведь Солже­ницын в том же «Архипелаге ГУЛАГ», в «Августе 14-го» и еще более в своем так называемом «Письме к советским ру­ководителям» открыто выступает против Октябрьской рево­люции, которая, как Вы правильно отмечаете, спасла евре­ев и, больше того, выдвинула к политическому руководству страны целую плеяду деятелей еврейской национальности (правда, перечисляя их, Вы валите в одну кучу и Троцкого (которого Ленин за его предательство революционных инте­ресов называл «иудушкой» и которому дал резко отрицатель­ную характеристику в известном Вам письме к съезду партии, часто именуемом завещанием Ленина), некоторых других де­ятелей, которые впоследствии пошли против нашей партии, и таких выдающихся деятелей, которыми гордится весь со­ветский народ, как Свердлов, Литвинов, Ярославский, Лозов­ский и другие.

К этому я добавил бы, что и сейчас, благодаря партии и советской власти, граждане еврейской национальности зани­мают видные посты во всех областях государственной и по­литической деятельности, начиная с заместителя Председате­ля Совета Министров СССР Дымшица и кончая генералами, вроде Драгунского. Я уже не говорю о том, что многие уче­ные и деятели искусства еврейской национальности являют­ся украшением и гордостью нашей страны. Их выдвижение и рост стали возможны только потому, что Октябрьская ре­волюция уничтожила черту оседлости и предоставила всем гражданам право на труд и образование.

Среди моих родственников и знакомых еврейской нацио­нальности, принадлежащих к старшему поколению, лишь не­многие получили высшее образование. Но где? В Цюрихе, в Берлине, в Париже. А их дети, получившие высшее образо­вание в СССР бесплатно, стали учеными и сейчас часто вы­езжают в Англию, Францию, Италию, — их приглашают туда как крупных специалистов. Да и Вы сами, судя по всему, не были лишены права на образование, а были обучены в ка­ком-то советском вузе. И живете Вы не в какой-то трущобе вроде дореволюционного Гомеля, где родилась моя жена, а в Москве, на Профсоюзной улице. Зачем же плевать в колодец, из которого мы с Вами пьем воду?

Солженицын открыто заявляет, что «России», как он выражается, вредна демократия и будто ей необходимо «уме­ренное автократическое правление»; он выступает против ин­дустриализации, за уход в лесные дебри Сибири, «чтобы гам заново создать жизнь», и т. д. Рассказывая о своих встречах в тюремных камерах, он восхищается «мужеством» белогвар­дейского полковника, приговоренного к расстрелу за деятель­ность против Советской власти, и оправдывает даже презрен­ных власовцев и предателей, согласившихся работать на гит­леровскую разведку. Солидаризироваться с Солженицыным — значит поддерживать его контрреволюционные убеждения.

Но Вы идете еще дальше, когда договариваетесь до утвер­ждения, будто бы сейчас у нас, в среде нашего политическо­го руководства, существуют какие-то «современные русские неонацисты». Тут уж дело попахивает клеветой. Я рекомен­довал бы Вам быть поосторожнее в выражениях. Одно дело — полемика, другое дело — клевета. Клеветнический характер носит и поддерживаемое Вами утверждение буржуазной про­паганды, будто бы у нас заключают невинных людей в пси­хиатрические лечебницы и т. п. Повторяя подобные утвержде­ния, Вы солидаризируетесь с ними и, следовательно, разделя­ете с их авторами ответственность за антисоветскую клеве­ту. Никакого подавления свободы и демократии в СССР не существует и существовать не может. И тот факт, что другой антисоветчик — Сахаров, которого Вы так хвалите, остается на свободе, лишний раз подтверждает это.

Но если человек переступает грань закона и начинает ве­сти подрывную деятельность, то не следует удивляться, что в подобных случаях он несет соответствующую кару. Всему ведь есть свои границы, в том числе и терпимости. Что ка­сается установленной Вами связи с зарубежной буржуазной печатью и, в частности, с антисоветскими эмигрантскими из­даниями, то Вы должны отдавать себе отчет, что, поступая таким образом, Вы нарушаете советское законодательство, согласно которому все произведения советских авторов, нс опубликованные в СССР, могут направляться за рубеж лишь через Всесоюзное агентство по авторским правам, и что те, кто нарушает это правило, совершают незаконный акт и не­сут за это ответственность. Эта ответственность отягощает­ся, если подобные рукописи содержат в себе клеветнические утверждения в адрес советского строя.

Я уверен, что Вы обо всем этом хорошо знаете, но, коль скоро Вы интересуетесь моим мнением по поводу этой Вашей деятельности, то я его откровенно изложил.

21 марта 1975 г.»

Прочтя это письмо, я легко мог представить его подоплеку. Юрий Жуков пришел в ярость и позвонил в ГБ или же Сус­лову или Пономареву: «Что они там, с ума сошли? Распусти­ли народ!»

Письмо датировано днями, предшествовавшими моему разрешению. Не было ли и это одним из факторов, повли­явших на мой неожиданный отъезд?

136

На следующий день после получения разрешения Виктор Лапидус сообщил мне, что ему известно, что я еду в Швей­царию. В тот же день явились неожиданные гости: минские полковники Давидович и Овсищер. Они специально приехали в Москву уговаривать меня ехать в... Израиль. В Минске рас­пространился слух, что я еду в Швейцарию. Я предложил пол­ковникам подъехать к Лернеру. Когда мы приехали, я попро­сил Лернера:

— Александр Яковлевич! Скажите им, есть ли у вас сомне­ния, куда я еду?

Лернер рассмеялся:

— Будьте уверены, что он поедет только в Израиль.