Страница 54 из 72
Ощетинившись металлом, фаланга давила толпу островитян. Если эпибат в первой шеренге падал, его место тут же занимал резервист из последних рядов.
В лесу держать строй стало труднее из-за бурелома. Этим воспользовались повстанцы — они врывались в брешь между щитами, разбивая фалангу на отдельные отряды.
Повсюду валялись обломки копий. Эпибаты рубились махайрами. Каждый старался защитить не только себя, но и товарища рядом. Пельтасты окружали раненого, пока его не заберут санитары.
Тяжелые гоплоны спасали от прямых ударов, но сковывали движение. Вот уставший афинянин отбросил щит, но тут же получил удар топором в бедро. Он рухнул на спину, а островитянин уперся ему в грудь коленом. Резкий взмах — и из рассеченного горла хлынула кровь.
Там схватились двое. От удара дубиной по шлему эпибат зашатался. Повстанец пнул его ногой в живот, надеясь добить на земле, но сам получил ножом под ребра от пельтаста.
Казалось, повстанцы берут верх. Положение спас Кимон. Тарентина обогнула лес, чтобы ударить с тыла. Разметав свежие силы островитян, всадники обрушились на их лагерь.
Со стороны моря на помощь эпибатам подоспели вооруженные матросы и гребцы. Фаланга продолжила теснить врага. К полудню лес был очищен от повстанцев, а бой шел вокруг шатра Фаланта.
Олигарх выскочил наружу с выпученными от отчаяния глазами. Увидев, что Кимон спешился, он вскочил на коня и понесся прямо на него. Стратег вовремя заметил атаку.
Стоявший рядом эпибат перекинул командиру свой щит. Конь Фаланта неожиданно встал на дыбы и ударил в щит копытами. Кимон упал, но тут же вскочил. Эпибат успел схватить нацеленное в стратега копье за древко.
Фаланту удалось вырвать оружие, однако момент для удара он упустил. Когда лезвие махайры вошло коню в брюхо, тот заржал и повалился на бок. Всадник покатился по земле.
Олигарха взяли живым, отвезли в Хору. Но жил Фалант недолго — на агоре его избили, потом приколотили к столбу. Фалант все никак не мог испустить дух, тогда его повесили. Так и болтался на суку, а у его ног лежали мертвые горожане, которых он приказал казнить за отказ присоединиться к мятежникам.
На опушке леса эпибаты обнаружили огороженную бревнами площадку. Рядом с тремя окровавленными трупами сидела девушка, которая безучастно смотрела на происходящее, словно ее не волновала собственная судьба.
Кимон приказал снять с пленницы колодки и отвести в обоз.
— Поговори с ней, когда поест, — попросил он Паниасида. Потом кивнул на трупы: — Выясни, кто они, и почему их убили.
Вечером Паниасид вошел в шатер стратега.
Галикарнасец рассказал, что островитянку зовут Агесия. Она — дочь архонта Хоры. А трупы — это сам Мнесифил, его жена и сын. Убили за то, что архонт отказался подчиниться Фаланту.
Причем убили жестоко. Сначала заставили отца оскопить сына. Потом приказали жене оскопить мужа, после чего ее забили камнями у него на глазах. Архонт с сыном умерли от потери крови. В живых осталась только Агесия. Но она в тяжелом состоянии — все время плачет.
Кимон нахмурился. Война — это всегда кровь и смерть, но стратег осуждал неоправданную жестокость. Одно дело наказать предателя так, чтобы те, кто ему сочувствует, содрогнулись. Но пытать семью за убеждения ее главы — зверство.
— Разреши взять Агесию с собой, — неожиданно попросил Паниасид.
— Ты вроде женат, — удивился Кимон.
— Просто из жалости. Здесь у нее никого не осталось. Мнесифил ведь родом из Афин. А еще она опасается, что горожане будут мстить ей за то, что отец не смог договориться с Фалантом. Погибли многие…
Кимон не возражал.
С освобождением Хоры его миссия на Наксосе закончилась. Но разгром армии мятежников — это хоть и важный, но всего лишь единичный эпизод в насыщенной событиями жизни политика. Следующая цель — Киклоп.
Оставалось дождаться вестей из Афин.
В баню Ликид ходил часто.
В гимнасии на холме Киносарг у него была своя стеновая ниша, которую банщик Энобий всегда держал закрытой для других посетителей. За занавеской хранился банный комплект — тонкие льняные полотенца, губка, набор скребков-стригилей, а также арибаллы с ароматическими маслами.
Судовладелец хорошо платил за услуги. Когда он, развалившись в раздевалке-аподитерионе после горячей парной, требовал вина, Энобий угодливо подносил ему канфар.
В буфетной комнате у банщика имелось все для отдыха уважаемых людей: хорошее вино, вареные яйца, сдобный пшеничный хлеб, зелень, свежая питьевая вода…
Если Ликид парился, чтобы прийти в себя после симпосия, Энобий посылал раба на рынок за рассолом. Когда подвыпивший эвпатрид в кругу друзей переходил на скабрезные анекдоты, раб отправлялся в диктерион Филомелы, чтобы сообщить о скором прибытии важных гостей.
Банщик мог внимательно выслушать рассказ о семейной ссоре, делал вид, что разделяет обвинения в адрес других политиков, с удовольствием бросал кости, а также отлично играл в петтейю[44].
Гимнасии Ликся и Академии превосходили Киносарг по размеру, так и эфебов там всегда — что пчел в улье. Хохот, суета, никакого уединения. Зато здесь каждый на виду, а Ликид любил, чтобы его замечали.
При этом он не стеснялся своего уродства. В бане судовладелец всегда снимал повязку. Веко полностью закрывало глазницу, поэтому казалось, будто эвпатрид просто прищурился.
Абсолютно голый, поводя плечами, Ликид пересекал мешочный зал-корикейон, чтобы картинно помолотить по набитому песком мешку, и если ловил на себе любопытный взгляд какого-нибудь парня, не отказывал себе в удовольствии ущипнуть его за предплечье. Получив намек на взаимность, уводил избранника в экседру. Энобий заботливо задергивал за парой занавеску.
На площадке для атлетических упражнений его было не застать — не мальчик уже голышом бегать и прыгать. Хотя сферистерион — зал для игры в мяч — иногда посещал. Ему нравилось смотреть за движениями игроков в тритон. Какие грациозные, ловкие. А когда игрок в уранию выпрыгивал под самый потолок, Ликид смотрел совсем не на мяч.
Вот куда он точно не заходил, так это в конистерион. Одно дело, когда борец натирается маслом — на это смотреть приятно, и совсем другое, если он обсыпает тело песком. Фу, сколько грязи…
Дело близилось к вечеру. Энобий, потный и усталый, громко объявил, что печи топить больше не будет. Если кто-то не успел попариться, то сейчас — самое время.
Когда в раздевалку вошли Мегакл и Несиот, Ликид не удивился. Они тоже любили баню, правда, сторонились судовладельца по политическим соображениям. У них была своя компания, у него — своя. Но в этот раз оба дружелюбно улыбались. Ликиду даже стало интересно — что им нужно?
Эвпатриды подсели к судовладельцу. Вручив несколько монет банщику, Мегакл развернул сверток. Выложил копченого угря, сушки, несколько луковиц.
Энобий расторопно поставил на скамью кувшин вина и канфары. Потом принес миску со сваренными вкрутую яйцами. Острым взглядом прошелся по лицам гостей. Странно, что они пожаловали перед самым закрытием гимнасия. Чутье подсказывало банщику: это неспроста.
— Ну что — по-скифски? — задорно спросил Мегакл, потирая ладони.
Несиот с готовностью кивнул. Ликид хмыкнул, но тоже согласился.
— Есть повод? — поинтересовался он.
— Еще какой! — уверенно подтвердил виноторговец. — Кимон повесил Фаланта. Гавань Хоры снова открыта для афинских кораблей. Ты против?
— Ладно тебе, — отмахнулся судовладелец. — Кто бы сомневался. Кимон, может, и не такой хороший оратор, как Фемистокл, зато в кровопускании ему нет равных.
Ликид жадно выпил вина — было заметно, что очередной успех соперника его задел.
Потом с раздражением продолжил:
— А эта его постоянная присказка: "Спартиат так никогда бы не поступил".
Он картавым голосом передразнил стратега. Несиот с Мегаклом переглянулись. В другое время они бы не спустили болтуну дерзость, но сегодня нужно было стерпеть. Поэтому оба просто молча пожевали угря.
44
Петтейя — настольная игра шашечного типа.