Выбор Геродота

— Мне известно кто. Поэтому приму меры. Так что — ты забираешь Геродота или нет?

— Хорошо, ты прав… Пусть до отплытия эскадры поживет здесь. Просто дай мне с ним поговорить — он имеет право знать…

Галикарнасцы шептались до заката. На стене комнаты тревожно покачивались тени. Геродот сжимал кулаки в бессильной злобе. Паниасид то успокаивал племянника, то с жаром предлагал сценарии мести. Оба понимали, что теперь их жизнь изменится.

Эпический поэт и будущий историк вступили на путь жестокой политической борьбы.

Утром Кимон предупредил: "Обедаем у Лаомедон-та".

Геродот не то чтобы обрадовался, просто сидеть безвылазно в доме стратега ему порядком надоело. Он почти никого не знал в Афинах, а на улицу не выходил из соображений безопасности.

Паниасид помогал Харисию закупить в Пирее товары, жил на корабле вместе с командой, так что часто единственными собеседниками Геродота были дети Кимона.

Иногда заходил Софокл. Читая отрывки из своей драмы "Следопыты", он смешно имитировал хор сатиров. С жаром говорил, что наследие Гомера неисчерпаемо.

Выпив вина, молодой драматург охотно делился с галикарнасцем принципами творчества. По его мнению, излагать философские взгляды в трагедиях скучно. Куда интереснее описывать переживания персонажей.

Он считал, что любого мифологического героя можно изобразить как обычного человека, который подвержен страстям, сомневается в правильности выбора, совершает ошибки, ищет счастья.

При этом важно показать его в развитии. Даже из второстепенного эпического персонажа талантливый автор способен слепить полноценный яркий образ.

Исодику Геродот тоже видел редко. Пока стратег пропадал в Булевтерии или Пританее по партийным делам, жена проводила время на агоре. Вечером Кимон поднимался в гинекей. Галикарнасца по понятным причинам туда не приглашали.

Он беспокоился о родственниках. Где сейчас Феодор? Все еще в тюрьме? А Формион — жив ли? Ведь он, как старший из братьев, может быть обвинен в подстрекательстве.

Даже детский возраст не спасет его от наказания. По персидским законам Формион еще слишком мал для ответственности перед судом, но он — не правоверный зороастриец-бехдин, а значит, у Лигдамида руки развязаны.

Геродот считал дни до Скирофорий. Но что именно нужно предпринять в Галикарнасе для освобождения родственников, пока было не ясно ни ему, ни Паниасиду…

Лаомедонт жил в деме Коллит, к югу от Акрополя. Его дом располагался рядом с домом Гиппарха, сына Харма, который первым в Афинах подвергся остракизму за сочувствие тиранам.

Место хорошее. В квартале ювелиров всегда царило спокойствие: большие деньги, как известно, любят тишину. Но когда сразу за восходом Сириуса задувал северо-восточный Борей, было слышно, как в театре Диониса хор берет высокую ноту.

Геродота рабы доставили в форейоне. Кимон прибыл пешком прямо из Пританея, где городские магистраты чествовали торговца шерстью за пожертвование пяти талантов на строительство флота.

В прихожей выстроились в ряд изящные плетеные сандалии-крепиды и сапоги-эмбады из пропитанной маслом цветной кожи. Тускло отсвечивали пряжки. Черные башмаки были натерты до блеска. В углу стояла пара толстых палок.

Лаомедонт служил аподектом — сборщиком налогов. Его отец неплохо зарабатывал на доходных домах, но потерял все во время двойного разорения Афин персами. Поэтому магистрат смог пригласить друзей только на пирушку в складчину.

Каждый из них захватил с собой еду, которую ойкет тут же отнес на кухню. У Кимона на дне корзинки под слоем соли лежали отличные сырые угри. Геродот вытащил из форейона амфору с наксосским вином, полученную стратегом в подарок от Эвриптолема.

За раздвинутыми занавесками ойкоса открывался фруктовый сад с нимфеем. Пока кухарка колдовала над основными блюдами, хозяин предложил гостям вино, смешанное с ячменной мукой и тертым сыром.

Сам Лаомедонт, скульптор Фидий, мифограф Ферекид, художник Полигнот, а так же гостивший в Афинах хиосский аэд Ион расположились на канапелонах. Кимон с Софоклом и Геродотом предпочли устроиться на парапете бассейна.

После овощей и жареной утки рабы вынесли столики с объедками, чтобы подмести пол. Переместившись из дома в сад, гости расселись на клисмосах.

Потекла непринужденная беседа. Полигнот делился с Фидием и Ионом замыслом росписи лесхи книдян в Дельфах. Ион при этом меланхолично перебирал струны лиры.

Лаомедонт распорядился принести воды для омовения рук и еще вина.

Кимон что-то чертил на земле серебряной ложкой из соусника.

— Если перебросить мостки между носом и кормой… вот так и так… то получится широкий палубный настил, на котором можно разместить в три раза больше эпибатов, чем на триере Фемистокла.

Фидий с пониманием кивал.

Ферекид решил посвятить Софокла в тонкости биографии Филаидов. Драматург из уважения к заслугам пожилого мифографа делал вид, что ему это интересно.

Внезапно в ойкос вплыла молодая женщина, появление которой было встречено возгласами радостного удивления. Лаомедонт тут же уступил ей свой стул.

— Кто это? — спросил Кимона Геродот.

— Гетера Филомела.

Афинянка завладела всеобщим вниманием. Ее длинный хитон открывал плечи, но под шеей края ткани были стянуты золотой брошью, будто молодая женщина не хотела подчеркивать свою доступность. Над верхней губой гетеры темнела кокетливая родинка. Изумрудные глаза смотрели насмешливо.

— О чем говорите? — игриво спросила она хозяина.

— О разном, — улыбнулся Лаомедонт, — вряд ли тебе это будет интересно.

— Вот именно. — Филомела с напускной серьезностью хлопнула его веером по руке. — А теперь я сама предложу тему. Например, поговорим о свадьбах. Тому, кто расскажет самую интересную историю, я обещаю поцелуй.

Гости встретили это заявление шутливыми протестами — кому хочется тратить время на такую ерунду. Но каждый надеялся, что сегодня уведет знаменитую гетеру с обеда именно он. Кроме Ферекида — от нескольких канфаров вина старика заметно развезло.

— Эээ… — первым начал хозяин дома. — У меня есть история про свадьбу Атиса.

— Давай!

Гости были готовы услышать все что угодно из уст отличного рассказчика.

— Итак, — начал Лаомедонт, — персидский царь Крез очень любил своего сына Атиса. Однажды Крезу приснилось, будто Атис погибнет от копья. Тогда он решил его женить, а все оружие, которое украшало дворец, снять со стен и сложить в гинекее. Но тут к нему обратились мисийцы с просьбой убить вепря, обитавшего на Олимпе. Атис пришел к отцу и попросил отправить на охоту именно его. Крез согласился, однако отпустил сына с тяжелым сердцем. А чтобы оградить Атиса от несчастного случая, приставил к нему телохранителем фригийца Адраста.

Сделав эффектную паузу, он закончил:

— И вот представьте себе… Когда всадники и собаки окружили вепря, Адраст метнул в зверя копье. Но попал прямиком в Атиса…

— Фи! — заявила Филомела. — Это не про свадьбу.

— Так ведь у Атиса был медовый месяц, — схитрил рассказчик.

— Свадьба — это радость и веселье. А у тебя все грустно. Обойдешься без моего поцелуя. — Гетера надула губы.

— Куплю за деньги, — нашелся хозяин дома. — Продашь?

— Нет! — отрезала Филомела.

— Гиппоклиду наплевать, — съязвил Лаомедонт. Гости со смехом восприняли этот шутливый ответ.

— Ладно… Ладно, — примирительно сказал Кимон. — Теперь моя очередь.

Все повернулись к нему.

— А вы знаете, откуда пошла поговорка "Гиппоклиду наплевать"?

Не знал никто.

Тогда стратег продолжил:

— Мне Исодика рассказала. Так вот… Сикионский тиран Клисфен из рода Алкмеонидов решил выдать замуж дочь Агаристу. На смотрины прибыли тринадцать женихов со всей Эллады. С каждым из них Клисфен лично провел беседу. Больше других ему понравился афинянин Гиппоклид — за веселый характер, доблесть и родство со знатным родом Кипселидов из Коринфа. Клисфен уже потирал руки в уверенности, что нашел для дочери отличного мужа. Но тут случилось непредвиденное… Он устроил для жителей Сикиона пир, на который пригласил всех женихов. Гиппоклид напился и начал такое вытворять! Плясал как сумасшедший, расталкивая гостей, а потом залез на стол, уперся в него головой и стал болтать в воздухе ногами. Стащив бузотера со стола, Клисфен заявил ему в лицо: "Ты проплясал свою свадьбу!" Вот тогда горе-жених и ответил: "Гиппоклиду наплевать".