Страница 35 из 46
Санни похоронили на кладбище Хиллсайд Мемориал[56] недалеко от аэропорта в ясный безоблачный день — солнечный день, как написали все газеты, подчеркнув созвучие с именем Санни. Теперь он оказался в компании Эла Джолсона и прочих знаменитостей. Поминальную службу с закрытым гробом провели в молельне на территории кладбища. Санни как-то сказал мне, что уже пятьдесят лет не был в синагоге. А теперь он вернулся, и все пришли его проводить.
Получились голливудские похороны по первому разряду. Синатра пришел. Хоуп. Бернс. Льюис. Мартин. Берл. Сэмми Дэвис-младший. Гейб Найт, конечно. Ширли Маклейн пришла. Грегори Пек. Дэнни Томас. Джеральд и Бетти Форд. Томми Ласорда[57].
И Вик Эрли тоже там был, в темно-синем костюме, в сопровождении полицейского. Перед службой я к нему подошел.
— Привет, Хог, — негромко сказал он. Ему, похоже, сложно было сфокусировать взгляд.
— Как у тебя дела, Вик?
— Извини, что я на тебя набросился. На меня нашло. Не мог удержаться.
— Да забудь.
— Я знаю, ты тут ни при чем. Ты ему помогал.
— Спасибо. А с тобой что будет теперь?
— Мне дают всякие тесты. Адвокат говорит, им скоро придется меня отпустить. Или отпустить, или предъявить обвинения, а для этого у них оснований нет.
— И ты не представляешь, что случилось той ночью?
— Я спал, Хог. Он во мне нуждался, а я спал. Клянусь.
— Я верю. Куда ты теперь?
— Не знаю. Без Санни у меня нет ничего и никого.
— Если я чем-нибудь могу помочь, только скажи.
— Конечно, Хог. Без обид?
— Без обид.
Он улыбнулся.
— Погарпунь там за меня.
— Обязательно.
Синатра зачитал личное послание от президента, в котором смерть Санни была названа трагической, а сам Санни — «настоящим американцем, чья человечность, щедрость и любовь к своей стране и ее народу были лучом света во тьме». Синатра не расплакался, как написал репортер «Нью-Йорк пост», который даже на кладбище не был, не говоря о службе. Плакал Гейб Найт. Гейб произнес надгробную речь. Он дрожащим голосом описал Санни как «человека, так и не потерявшего детское чувство удивления перед радостями и горестями жизни». Гейб назвал его «воплощением уязвимости, эмоциональности и величия — человеком, который был и навсегда останется Единственным». Потом он прочитал последний куплет «их» песни:
После этого Гейб разрыдался, и его увел кантор, в роли которого на этих похоронах выступал телеведущий Монти Холл.
Гроб несли Гейб Найт, Хармон Райт, Синатра, Сэмми Дэвис-младший, Боб Хоуп и Дин Мартин.
После похорон Конни и Ванда вернулись в дом сидеть шиву[58]. В гостиной расставили стулья, в столовой сервировали закуски и кофе. Многие знаменитости после похорон пробрались через прессу у входа, чтобы зайти поболтать с Конни и Вандой, и друг с другом.
Синатра занял тахту — они с женой уселись рядом с Конни, утешая ее. Скорее всего, Хармон Райт с женой были бы для нее большим утешением, но кто ж откажет Синатре?
Сборище получилось то еще. Вот несколько моментов, которые мне запомнились:
Стайка комиков в углу травила байки про Санни Дэя. И Шеки Грин рассказал: «Я уже совсем отчаялся, никто меня не приглашал, и тут Санни сунул мне полтинник в карман и сказал слова, которых я никогда не забуду: „Будь собой“». А Джеки Мейсон невозмутимо сказал: «И ты все-таки заработал себе на жизнь».
Сэмми Дэвис-младший всем рассказывал о том, как за два дня до убийства Санни летел над Бермудским треугольником и почувствовал, что скоро кто-то умрет. «Если б я только знал, что это Санни будет, — сказал он, — ох, я б выпрыгнул».
Милтон Берл стоял один около кофеварки, и рука у него сильно дрожала, пока он нес чашку к губам. Он украдкой оглянулся посмотреть, не видит ли кто, но никто на него не смотрел.
А телефон все звонил и звонил. На многие звонки я отвечал в кабинете Санни. Там-то меня и нашел Гейб Найт. Он налил себе бренди из графина, стоявшего в баре, и вопросительно приподнял его. Я кивнул. Он налил еще рюмку и принес мне. Теперь он выглядел спокойным и собранным, от его эмоций на похоронах не осталось и следа.
— Я так понимаю, вы продолжаете работать над книгой Артура, мой юный друг, — тихо сказал он. Смотрел он не на меня, а в окно, и потягивал при этом бренди.
Я тоже сделал глоток.
— Да, продолжаю.
— Достойное решение. Ему бы это понравилось.
— Мне тоже так кажется.
— Хотя, возможно, не очень благоразумное.
— Правда? Почему?
— Вы можете пострадать.
— Уже, — сказал я и потрогал еще не до конца заживший нос.
— Еще хуже пострадать.
— Вы мне угрожаете?
Гейб улыбнулся — ну или его губы улыбнулись. До глаз улыбка не дошла.
— Скажем так, я пытаюсь вам помочь.
— Тогда расскажите, почему вы с Санни подрались в «Чейсенс».
Он приподнял бровь.
— Так Санни вам не сказал?
— Не успел. Кто-то его остановил. Что он собирался мне сказать?
— Поверьте мне, мой юный друг, чем меньше вы знаете, тем лучше. Возвращайтесь в Нью-Йорк. Оставьте эту историю в покое.
— А иначе?
— Я о вас же беспокоюсь. Один человек уже умер. Не подвергайте свою жизнь опасности. Уезжайте.
— Я не уеду, пока не узнаю всю историю целиком. Расскажите мне, и я уеду.
Из гостиной кто-то позвал Гейба.
— Сейчас иду! — любезно отозвался он, потом снова повернулся ко мне. — Я вас предупредил, мой юный друг. Помните об этом.
Он величаво направился обратно к компании. Я потянулся за бренди и обнаружил, что теперь рука дрожит уже у меня.
В гостевой домик я вернулся рано. В большом доме еще оставалось десятков пять гостей, но до него было достаточно далеко, и вся эта суета мне не мешала. Я принял одну из таблеток, которыми меня снабдили в больнице, но она мне не особо требовалась. Я отключился мгновенно, как только голова коснулась подушки, а Лулу удобно устроилась на своем обычном месте.
Не знаю, что меня разбудило — дым или тыкающийся в меня нос Лулу. Я только помню, как через какое-то время я открыл глаза и увидел, что комната в огне. Из стола вытащили все ящики и вытрясли все их содержимое; расшифровки, заметки и пленки горели. Огонь добрался до штор и до покрывала. Повсюду трещало пламя. Лулу прижалась ко мне, дрожа.
Я быстро схватил ее под мышку и набросил одеяло на горящие на полу бумаги. Одеяло начало тлеть, но я пробежал по нему к двери через дым и огонь. По лицу у меня текли слезы, кожу жгло пламя. Я выбежал и упал на газон в одних трусах. Дышал я тяжело, но опалило меня только слегка. Ко мне бежал один из полицейских с поста у ворот и кое-кто из гостей тоже.
— Вы в порядке? — спросил полицейский.
Я кивнул, жадно вдыхая воздух и кашляя.
— Там есть кто-то еще?
Я покачал головой.
Он все равно забежал внутрь, посмотреть, не получится ли потушить огонь. Но было уже поздно. Оставалось только смотреть на пожар. Все гости уже высыпали на газон и смотрели.
И Гейб Найт тоже. Только смотрел он не на пожар, а на меня.
Приехали пожарные машины — как раз вовремя, чтобы не дать огню перекинуться на деревья и дом, но с гостевым домиком было покончено, как и с моей одеждой. Пожарные дали Лулу подышать кислородом и мне тоже. Кашлять, как и смеяться, с треснутым ребром довольно неприятно. Ванда, убедившись, что я жив, сбегала в дом и принесла мне фланелевый халат Вика. От него пахло согревающей мазью «Бенгей», но он был теплый.
Пожарные еще заливали обугленные остатки домика, когда за спиной у меня кто-то произнес:
— Опять курили в постели?
Это был Лэмп, одетый в ветровку.
56
Еврейское кладбище в Лос-Анджелесе, где похоронены многие деятели шоу-бизнеса. Самый приметный памятник на этом кладбище находится на могиле певца Эла Джолсона, это крытая колоннада высотой более 20 метров на вершине водопада.
57
На момент событий романа Томми Ласорда был менеджером бейсбольной команды «Лос-Анджелес Доджерс».
58
Траур в иудаизме.