Японский любовник

Со следующего дня все радикально переменилось. Художница собирала чемоданы; она поняла, что почти ничего из ее вещей не пригодится в новой жизни. Ей требовалось стать проще. Для начала Альма отправилась за покупками, потом пригласила своего бухгалтера и адвоката. Она оставила за собой скромную пенсию, остальное имущество передала Ларри без указаний, как им распоряжаться, и объявила, что переезжает в Ларк-Хаус. Чтобы перескочить через лист ожидания, она выкупила очередь у одной филологини, которая за приемлемую сумму согласилась подождать еще несколько лет. Никто из Беласко о Ларк-Хаус даже не слышал.

— Это такой дом отдыха в Беркли, — туманно пояснила Альма.

— Приют для престарелых? — встревоженно уточнил Ларри.

— Более-менее. Я собираюсь прожить оставшиеся мне годы без осложнений и лишнего груза.

— Груза? Надеюсь, это не про нас?

— А что мы скажем людям? — вырвалось у Дорис.

— Скажите, что я старая и безумная, — отрезала свекровь.

Шофер перевез ее с котом и двумя чемоданами. Через неделю Альма обновила свои водительские права, которыми не пользовалась несколько десятилетий, и приобрела автомобиль «смарт» лимонного цвета, такой маленький и легкий, что однажды, когда автомобильчик стоял на улице, трое хулиганистых пацанов перевернули его вверх тормашками, точно черепаху. Причина, по которой Альма остановилась на этой машине, заключалась в пронзительном цвете, делавшем ее приметной для других водителей, и размере, который гарантировал, что если автолюбительница по нечаянности собьет какого-нибудь пешехода, то не насмерть. Ее «смарт» выглядел как гибрид велосипеда и кресла-каталки.

— Я думаю, Ирина, что у бабушки серьезные проблемы со здоровьем, и вот она из гордости заперлась в Ларк-Хаус, чтобы никто об этом не узнал, — сказал Сет.

— Если бы все было так, она бы уже умерла. К тому же, Сет, в Ларк-Хаус никто не запирается. Это открытая община, где люди входят и выходят, когда им вздумается. Вот почему сюда не допускаются пациенты с альцгеймером, которые могут убежать и потеряться.

— Именно этого я и боюсь. Во время одной из таких вылазок с бабушкой что-то может случиться.

— Она всегда возвращается. Она знает, куда едет, и не думаю, что она ездит в одиночку.

— Но тогда с кем? С ухажером? Не думаешь же ты, что бабушка мотается по отелям с любовником? — пошутил Сет, но серьезное выражение лица Ирины оборвало его смех.

— Почему бы нет?

— Она уже старая!

— Все относительно. Она старая, но не дряхлая. В Ларк-Хаус Альма может считаться молодой. К тому же любовь приходит в любом возрасте. Ганс Фогт считает, что в старости влюбляться полезно: это хорошо для здоровья и помогает от депрессии.

— И как старики это делают? Я имею в виду, в постели? — спросил Сет.

— Полагаю, что не торопясь. Ты бы спросил свою бабушку, — ответила она.

Сету удалось превратить Ирину в союзницу, и они вместе принялись связывать концы с концами. Раз в неделю Альме доставляли коробку с тремя гардениями — посыльный оставлял ее на вахте. На коробке не было имени отправителя и названия цветочного магазина, однако Альма не выказывала ни удивления, ни любопытства. А еще на ее имя в Ларк-Хаус приходил желтый конверт: женщина выбрасывала его, достав оттуда конверт поменьше, тоже адресованный ей, но с написанным от руки адресом в Си-Клифф. Никто из семьи или прислуги Беласко таких конвертов не получал, никто не переправлял их в Ларк-Хаус. Близкие вообще не знали про письма, пока Сет не рассказал. Молодые люди не могли установить, кто посылает письма, почему каждый раз требуется два конверта и два адреса и чем вообще закончится эта странная переписка. Поскольку ни Ирина в Ларк-Хаус, ни Сет в Си-Клифф самих писем не обнаружили, они предположили, что Альма хранит их в банковском сейфе.

12 апреля 1996 года

Какой у нас был замечательный медовый месяц, Альма! Давно уже я не видел тебя такой счастливой и отдохнувшей. В Вашингтоне нас ждало незабываемое зрелище: 1700 вишневых деревьев в цвету. Я видел подобное в Киото, много лет назад. А та вишня в Си-Клифф, которую посадил мой отец, все еще цветет?

Ты гладила имена на темном камне Вьетнамского мемориала, ты сказала, что эти камни разговаривают, что можно расслышать их голоса, что в этой стене собраны мертвецы, возмущенные тем, что ими пожертвовали, — и они нас зовут. Я долго об этом думал. Альма, духи есть повсюду, но я полагаю, что они свободны и не таят злобы.

Ичи

ПОЛЬСКАЯ ДЕВОЧКА

Чтобы удовлетворить любопытство Ирины и Сета, Альма Беласко начала вспоминать — с той ясностью, с какой вспоминают ключевые моменты жизни, — свою первую встречу с Ичимеи Фукудой, а потом постепенно перешла и к другим событиям. Впервые она его увидела в чудесном саду поместья Си-Клифф, весной 1939 года. Она тогда была девочкой, которая ела меньше канарейки, днем ходила молчаливая, а по ночам рыдала, спрятавшись внутри шкафа с тройным зеркалом в комнате, которую обставили для нее дядя с тетей. То была настоящая симфония синего: синие шторы, синий балдахин над кроватью, бельгийский ковер, бумажные птички на стене и репродукции Ренуара в золоченых рамах; вид из окна, когда рассеивался туман, был голубым: море и небо. Альма Мендель плакала по всему, чего лишилась навсегда, хотя тетя с дядей пылко заверяли ее, что разлука с родителями и братом только временная, — не столь проницательная девочка давно бы поверила. Последний образ, оставшийся от родителей, был такой: пожилой мужчина, бородатый и суровый, одетый в длинное черное пальто и черную шляпу, и женщина намного моложе его, заходящаяся плачем на пристани в Данциге, и оба машут белыми платками. Эти фигуры становились все более мелкими, размытыми по мере того, как корабль с жалостным воем уходил в сторону Лондона, а она, вцепившись в борт, ничем не могла помахать в ответ. Дрожащая от холода в дорожной одежде, зажатая между других пассажиров, сгрудившихся на корме, чтобы видеть, как исчезает их страна, Альма старалась сохранять достоинство, как учили ее с самого рождения. Расстояние до родителей все увеличивалось, но девочка продолжала чувствовать их отчаяние и от этого укреплялась в предчувствии, что больше их не увидит. Отец вел себя необычно: обнял мать за плечи, как будто хотел помешать ей броситься в воду, а она одной рукой придерживала шляпку, защищая ее от ветра, и отчаянно размахивала платком, зажатым в другой.

Тремя месяцами раньше Альма стояла вместе с родителями на этой пристани и прощалась с братом Самуэлем, который был на десять лет старше. Мама пролила много слез, прежде чем смирилась с решением мужа отправить Самуэля в Англию в качестве предосторожности на тот невероятный случай, если слухи о войне сделаются реальностью. В Англии мальчик будет в безопасности от призыва в армию и от ребяческой идеи записаться добровольцем. Мендели не могли вообразить, что два года спустя Самуэль в рядах Королевского воздушного флота будет сражаться против Германии. Глядя, как хорохорится брат, отправляясь в свое первое путешествие, Альма ощутила предвестье угрозы, нависшей над ее семьей. Брат был маяком ее жизни, он озарял ее светлые моменты, рассеивал страхи своим победным смехом, добрыми шутками и песнями под фортепиано. Он же, со своей стороны, восхищался Альмой с того самого дня, когда взял ее, новорожденную, на руки — розовый сверток, пахнущий тальком и мяукающий, как кот; и эта любовь ничуть не уменьшилась в следующие семь лет, пока им не пришлось расстаться. Узнав, что Самуэль ее покидает, Альма закатила единственную в жизни истерику. Девочка начала с плача и криков, потом в ход пошли хрипы и валяние на полу, а закончилось дело ванной с ледяной водой, в которую мать и воспитательница погрузили ее без всякой жалости. Отъезд юноши оставил Альму безутешной и надломленной: она подозревала, что это только пролог к более суровым переменам. Она услышала родительские разговоры о Лиллиан, маминой сестре, которая живет в Соединенных Штатах и замужем за Исааком Беласко, важным человеком — как всегда добавляли, произнося его имя. До этого момента девочка не знала о существовании этой далекой тети и этого важного человека и удивилась, что ее неожиданно обязали писать им почтовые открытки самым красивым почерком. А потом Альма почувствовала неладное, когда ее воспитательница включила в занятия по истории и географии Калифорнию, это оранжевое пятнышко на карте, на другой стороне земного шара. Родители дожидались окончания новогодних праздников, чтобы объявить, что она тоже какое-то время будет учиться за границей, но в отличие от брата останется внутри семьи, у дяди Исаака, тети Лиллиан и их детей, в Сан-Франциско.