Страница 5 из 94
Так легко? Ну нет. Поверить в себя — самое сложное из всего, что есть на свете. Все очень просто — попробуйте шагнуть с крыши, поверить, что вы и в самом деле встанете ногами на воздух, не допуская малейших сомнений — сможете? Если сможете, то… «воздух выдержит только тех, только тех, кто верит в себя…».
— Евангелие от Матфея — говорю я вслух, едва шевеля губами и не заботясь о том, слышит ли меня демон или нет: — истинно говорю вам: если вы будете иметь веру с горчичное зерно и скажете горе сей: «перейди отсюда туда», и она перейдёт; и ничего не будет невозможного для вас…
Где-то там на грани сознания беснуется и кричит демон, его рокот превращается в писк, но во мне нет места злорадству или облегчению, нет места триумфу или страху. Я — понял. Этот мир ультимативно справедлив к своим обитателям. Ты можешь взять все, сделать все, стать всем — если ты в это поверишь. Это легко как щелчок пальцами. Это невероятно трудно. Попробуйте всерьез поверить, что вы — розовый пони. До такой степени что начнете есть траву и гадить стоя — и если у вас это получится, поздравляю, вы — шизофреник. В моем старом мире было именно так. Но в этом мире, если вы в самом деле поверите — то вы, скорее всего, увидите, как на ногах и руках вырастают копыта, а ваша шерстка приобретает чудный розовый оттенок…
Прямо сейчас я понимаю, что же чувствовал Нео в момент, когда окончательно понял законы матрицы. Я вижу магию! Она разлита в воздухе вокруг и… не имеет значения, так ли это на самом деле или только мне кажется — в этом мире моя вера делает это все реальным. И… вообще, что такое реальность? Существует ли этот мир как таковой или это только отражение веры многих людей? В то, что есть солнце и что оно светит с небес, что есть вода и она течет по земле, что есть земля, которая держит нас всех на себе? Что первично — объект или его осознание, вера в то, что он существует?
Золотистый свет исходит из моей точки дань-тянь, лепестки лотоса вздымаются вокруг, заслоняя багровые небеса и я вдруг вижу — что именно надо исправить. Надо всего лишь потянуться…
— Ты не Уваров! — кричит где-то на краю сознания демон: — ты тот, кто захватил его тело! Корпус Дальней Разведки! Альматея! Дипломатический кризис Объединенных Миров Бетельгейзе! Инцидент с «Конкистадором»! Спасение круизного лайнера «Магеллан»! Ты не из этого мира, пришелец! Изыди!
Я тянусь туда, куда надо дотянуться чтобы сделать так, как надо сделать. Здесь, в этом мире — возможно все, достаточно только верить истово, а офицер Корпуса Дальней Разведки в совершенстве управляет своими эмоциями и отношением. И верой. Вот потому-то никто в этом мире не может мне повредить, я просто не допускаю такой мысли. Я — неуязвим. Но сейчас мне надо вернуть все на полчаса назад, когда все еще были живы. Вернуть назад и уничтожить демона. Жаль, что я тоже вернусь на полчаса назад и скорее всего не буду помнить… или буду? Я делаю то, что надо сделать и мир вокруг выключается с отчетливым щелчком.
Когда я открываю глаза, то против моих ожиданий меня встречает не багровое небо и даже не брезентовый верх палатки. Надо мной — потолок. Обычный, беленый известью, сложенный из досок. Странно. Я поворачиваю голову набок и вижу, что у моей кровати, на стуле — спит полковник Мещерская. На ее плечах, поверх потрепанного мундира — накинут белый халат. Она склонила голову набок и из уголка ее рта вниз тянется ниточка слюны. Ее руки лежат на коленях. Пальцы правой — сжимают чубук трубки, оттуда идет легкий дымок.
Хорошо, думаю я. Мария Сергеевна жива, а это значит, что и остальные живы. По крайней мере те, у кого отката не было. А еще это значит, что Прорыв — закрыт. Я пытаюсь вспомнить как именно и не могу. Смутные воспоминания про поединок с огромным демоном… и чувство просветления, осознания, единения с Вселенной. Как будто бы я все понял, как будто я понял принципы магии как обычную математику. И был — всемогущ, но променял это знание на то, чтобы вернуть все на места свои. Как? Не помню.
Огорченно цокаю языком. Вот была же какая-то мысль, простая и в то же время гениальная. Была какая-то схема, которая объясняла все вокруг, а теперь — пусто в голове и словно бы даже чешется там, где были эти воспоминания.
— А⁈ Что⁈ — от моего цоканья просыпается Мещерская, оглядывается вокруг, утирает слюну с подбородка и моргает, ее глаза принимают осмысленное выражение: — Володя! Ты как⁈ — она порывисто падает мне на грудь и обнимает меня: — скотина такая! Не смей меня больше так пугать! Не смей, слышишь⁈
—… — я только открываю рот, чтобы произнести что-то вроде «не извольте беспокоится, полковник Мещерская, со мной все в порядке» и тут же понимаю, что ой как не к месту будет. Поэтому я молча обнимаю ее в ответ и поглаживаю по спине, прислушиваясь к ее тихим проклятьям.
— Кобель. Скотина. Самоуверенный болван. Ненавижу тебя. Сгною. На гауптвахте. Сорок нарядов вне очереди — бормочет мне в грудь полковник Мещерская: — не вылезешь у меня из караула и нарядов! Скотина гусарская!
— Полноте вам, Мария Сергеевна — тихонько отвечаю я: — все же хорошо обернулось.
— Скотина! — бьет кулаком по моей груди она: — как бы хотела задать тебе такую трепку!
— Да я не специально! — оправдываюсь я, не вполне понимая, а что, собственно, я оправдываюсь. Не помню, где я опять набедокурил… а полковник Мещерская в руках ощущается как мягкая и очень теплая… приятно.
— Терпеть тебя не могу — заявляет мне она, но объятия не разжимает, создавая в комнате когнитивный диссонанс: — вот как таких как ты самоуверенных болванов земля носит⁈
— С трудом — признаюсь я: — сам порой удивляюсь.
— Помолчи уже! — она поднимает голову с моей груди и смотрит мне прямо в глаза. Глаза у полковника Мещерской красные. Она плакала? Быть такого не может.
— Уваров, ты самый эгоистичный и невозможный и… — на этих словах я прижал полковника Мещерскую к себе и поцеловал. Губы у нее были пухлые, мягкие и слегка солоноватые на вкус… и я заблудился в этом мгновении поцелуя, погрузившись в него, забыв о времени и месте…
— Ой! — и грохот чего-то металлического вдруг раздался от двери, Мария Сергеевна с явной неохотой оторвалась от меня. Повернула голову. Я — повернул голову вслед за ней. В дверях стояла валькирия Цветкова, прижав ладошки к щекам, а под ногами у нее на полу — металлический поднос с какими-то чашками и разбитым фарфоровым чайником. Щеки валькирии Цветковой на глазах приобретали красный цвет.