Святоша

Скарлетт не улыбается ни на одной из фотографий. И на ее лице печаль, которую она больше не демонстрирует открыто, но печаль все еще живет глубоко внутри нее.

Я хочу знать, о чем она думает, когда вот так позирует рядом со своими друзьями и семьей, которая так отличается от ее нынешней жизни. Она не принадлежит этому миру, и никогда не принадлежала.

Теперь она принадлежит мне. И очень эгоистичная часть меня жаждет знать, как сильно она ненавидит этот мир и всех в нем.

Потому что теперь она в моем мире. В моей постели, в моей машине, в моих мыслях и на моих губах.

Они даже не знают, что она жива.

Дело о ее пропаже все еще открыто, не раскрыто.

Но за последние пять лет новостные заметки делались лишь для галочки. Изредка появляются сообщения о ее пропаже и фотографии Тенли, и кто-то интересуется, не видел ли ее кто-нибудь.

Они все отвернулись от нее. Память о ней со временем стерлась.

Неудивительно, что Скарлетт так и живет одна.

Быть так легко забытой всеми, кого ты когда-то знал. Быть отвергнутой собственной семьей. Мне больно за нее, и я прикасаюсь к ее лицу на фотографиях. Хотел бы я повернуть время вспять. Хотел бы спасти ее.

Я не могу изменить прошлое.

Но я могу сделать это для нее сейчас.

Того, что мне действительно нужно, нет в этой папке, и когда я смотрю на Алексея, он это знает.

— Она никогда не заявляла об этом открыто, — говорит он мне. — Так что найти имена будет нелегко. Но я составил список наиболее вероятных кандидатов, учитывая то, что ты мне рассказал.

В его отчете более пятидесяти имен.

— Ты, черт возьми, шутишь что ли? — спрашиваю я. — Неужели нет другого способа?

— Есть, — говорит Алексей. — Но полагаю, все зависит от того, насколько сильно ты хочешь, чтобы все оставалось в тайне.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВОСЬМАЯ

Рори

Я проводил не так много времени в Нью-Йорке.

Бостон - это место, где я веду дела и провожу свободное время, не считая редких поездок в Ирландию к маме раз в пару лет.

Вполне логично, что Скарлетт притащила меня сюда, чтобы запустить маховик времени, спровоцировать те события, которые произошли с Итаном той ночью. Интересно, сколько еще поездок она совершила без моего ведома.

Адрес в файле - Парк-авеню.

Когда я вхожу в здание, замечаю, что оно располагается достаточно далеко от того, где сейчас живет Скарлетт.

Швейцар приветствует меня и спрашивает, к кому я пришел.

Я называю ему имена родителей Скарлетт, и он сразу же сообщает, что меня нет в списке. Когда я упоминаю, что хотел бы переговорить с ними об их дочери, маска вежливого слуги тут же слетает с его лица.

Он делает телефонный звонок, а затем без лишних слов провожает меня к лифту.

Когда дверь лифта открывается, меня встречает другая женщина в униформе горничной, которая приглашает меня войти в фойе.

— Вы хотите что-то рассказать о моей дочери?

Я моргаю, смахивая наваждение, которое представляет собой возникшая передо мной женщина. Она совсем не похожа на Скарлетт. У нее суровые черты лица, и она холодна. Слишком высокая и худая, и судя по ее виду, при одном взгляде на меня у нее во рту появляется горьковатый привкус желчи.

Она оценивает меня, мой прикид (мои джинсы и линялую футболку), так, словно к ее порогу только что подбросили мешок с мусором. А в руке у нее чековая книжка.

Это неправильно.

Все это неправильно.

Скарлетт в этом месте. Прикасающаяся к чему-то из этих вещей. Одевающая эту одежду. Разговаривающая с этой женщиной, которая совсем не похожа на мою маму.

— Ну что? — говорит она.

— Не могли бы мы с вами начать сначала? — спрашиваю я. — Меня зовут Рори Бродик, миссис Олбрайт.

— Мне все равно, кто вы, — огрызается она. — Что вы хотите рассказать о моей дочери?

Я даю ей повод сомневаться. Она мать, которая потеряла свою дочь. Я могу только представить, какими были для нее последние двенадцать лет, когда она гадала и ждала ее возвращения домой. Мне нужно верить, что именно это сделало ее такой бесчувственной.

— Вообще-то, — говорю я, — я надеялся, что вы сможете рассказать мне кое-что о вашей дочери. Я бы хотел помочь.

Она качает головой.

— Вы не репортер, — говорит она. — Или житель Нью-Йорка, если уж на то пошло. Откуда вы?

— Я живу в Бостоне.

Она вздыхает и покорно кивает мне.

— Я так и думала.

Она кладет чековую книжку на стол и драматично пишет, прежде чем сделать паузу и посмотреть на меня.

— Сколько?

— Простите?

— Сколько будет стоить ваше молчание? — требует она.

— Я лишь хочу помочь, — говорю я ей. — Я просто хочу докопаться до правды.

— Мне нечего вам дать, — говорит она. — А если вы решите продолжать в этом копаться, то не получите от меня ни цента.

— Неужели у вас нет никакого желания узнать, что случилось с вашей дочерью? — спрашиваю я.

— Я знаю, что случилось с моей дочерью, — говорит она. — У нее с самого начала были проблемы с ассоциативным поведением. Она не хотела слушать. Она была слишком зациклена на себе, чтобы заботиться о том, что по-настоящему важно. И теперь она разрушила эту семью, ведя жизнь, которую ведут только отбросы общества.

— Вы, черт возьми, должно быть, шутите, — огрызнулся я в ответ. — Вы знали, что она жива?

— Конечно, я знала.

Сухой звук вырывается из ее рта.

— Но дело...

— СМИ не нужно об этом знать, — безапелляционно заявляет миссис Олбрайт. — Им лучше думать, что она мертва. И нам тоже, если уж на то пошло. Так что скажите мне, сколько мне будет стоить ваше молчание.

— Мне не нужны ваши деньги.

Она снова насмехается, и эта женщина - худшая из всех представителей человечества. Теперь я это вижу. Она из тех матерей, которые разводят своих породистых детей и выставляют их напоказ, как выставочных пони.

Скарлетт заслуживала большего.

Она заслуживала лучшего, чем такая мамаша, как она.

— Единственное, чего я когда-либо хотел, это чтобы ваша дочь была счастлива, — говорю я ей. — Но я понимаю, почему она покинула это место. Почему она оставила вас.

— Вы ничего не знаете, — рычит миссис Олбрайт.

— Я знаю, что если бы вы были хоть немного похожи на любящую мать, вы бы перевернули небо и землю, чтобы найти ее. Чтобы отомстить за нее. Но сейчас вам нет нужды беспокоиться этом. У нее новая семья. Та, которая действительно заботится о ней.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ДЕВЯТАЯ

Скарлетт

Пора смахнуть пыль с метлы. Сучка вернулась.

ВИСКИ быстро освоился у Рори в берлоге.

Я все жду, когда он спросит, откуда взялся кот или почему он здесь, но Рори не спрашивает. Он ничего не спрашивает, не велит коту слезть с кровати или слезть с его одежды, и не раз я ловила Рори на том, что он его гладит. Начали появляться вещи. Кошачьи вещи. Игрушки, миски, еда. Даже туалет.

Я их не покупала, так что остается только один возможный виновник всего этого кошачьего безумия.

Появляются вещи и для меня. Маленькие вещи. С каждым днем их становится все больше. Зубная щетка. Расческа. Фен.

Они появляются из ниоткуда, когда я не смотрю.

Рори не спрашивает, почему я провела здесь последнюю неделю.

Это упрощает дело, и так намного лучше. Он счастлив, а я не сею хаос, и думаю, что больше всего он любит, когда я нахожусь в его постели ночью. Жду его. Рори – педант, существо, подчиненное привычному распорядку. Он приходит поздно вечером, принимает душ и проскальзывает в кровать позади меня.

Мы перекидываемся парой слов, сказанных шепотом, а потом он внутри меня. Поверх меня.