Эскортница

Окошко закрывается, а злой Стас машет перед моим носом моим же паспортом и демонстративно суёт мне в декольте визитку.

– Знач так, красавица, вот тебе контакты. К концу недели пять штук американских рублей должны быть вот здесь, – он похлопал себя по карману брюк. – И не дури, а то хуже будет. Ясно?

Я машинально кивнула в ответ. Ну, конечно, ясно. Что здесь не ясного? Вот только не пойму: зачем такому богатею заморачиваться из-за каких-то пяти штук. У него же не одна машина. По крайней мере, у папы был целый автопарк. И как-то в папочку въехало Жигули. Так он не стал требовать денег с бедного мужика, а сам ему ещё подкинул в копилку на новую машину. Мой папа, вообще, был человек доброй души. Не такой вот скот, как этот Дмитрий Анатольевич и его Шкаф-Стас. Так и хочется перековеркать Стас – пед…с. Вот гаденький какой! Поехидничал и уехал вместе со своим хозяином.

– Мудаки! – в конец осмелев после отъезда чёрного кортежа, крикнула я вдогонку.

Ну, вот итог неудачного дня: уволена, машины нет и визитка царапает острыми углами сиськи, как напоминание, что время пошло. До конца недели осталось четыре дня. Один плюс: в сумочке десятка. Пойду напьюсь с горя. Куплю тупо водки! Пусть с утра будет жуткое похмелье, но мне уже всё равно. Денег таких нет и вряд ли к концу недели появятся. Так что надо бы отметить свои поминки. Или не отметить? Отмечают день рождения. А день смерти это как?

Чёта я совсем заморочилась. Пойду лучше выпью. Одна. Как алкоголик со стажем. Пить ведь больше не с кем.

Но пить оказалось есть с кем…

ГЛАВА 3.

Иду, как тот телёнок, вздыхая на ходу. Только в моём случае дорога не кончается, но я точно сейчас упаду. На высоких каблуках ходить на дальние расстояния очень сложно. И больно! Похоже, кровавые мозоли я себе уже натерла, а ещё икры ног судорогой стянуло от напряжения.

Короче, я не иду, а ковыляю потихонечку и проклинаю этого Дмитрия Анатольевича. Чтоб ему плохо было! Нет, даже не плохо, а ужасно! Вот, как мне сейчас.

До моего дома ещё квартала четыре мучения. Я, конечно, могла бы поймать и такси, но в моём плачевном положении каждая копейка на счету. Блин, до чего же я докатилась?! Раньше тысячи не считала, теперь же считаю каждый металлический рублик.

Ещё квартал я с горем пополам проковыляла. Посмотрев вперёд, решила всё-таки немного проехать. Ну, не дойду! Упаду без задних ног в обочину и умру от боли.

Подошла ближе к бордюру и, как в кино, вытянула руку.

Долго так с протянутой ладошкой мне стоять не пришлось. Буквально через минуту из потока машин подкатил ещё один мерседес. Благо не чёрный. Беленький такой. И за рулём девушка.

– Мещерская? – летит её удивленный вопрос в открывающиеся окно. – Лера Мещерская?

– Да.

Ну, я тоже не меньше удивлена. Кто такая понятия не имею, но, присмотревшись повнимательнее, её лицо мне всё-таки показалось знакомым. Где-то мы уже встречались… Правда, наше знакомство не было продолжительным, а то бы я её запомнила. Хотя бы имя. А так, хоть убей, вспомнить не могу. Зато она меня, видно, хорошо запомнила.

– Ладно, Лера, не напрягай свои мозги, – весело хохотнула знакомая незнакомка и пригласила сеть в машину.

Я плюхнулись на сидение и чуть ли не застонала от удовольствия. Я сижу! Мать твою, как же это охренительно! Даже лучше чем оргазм! Чтобы прочувствовать всю эту эйфорию нужно пройтись несколько кварталов на высоченных каблуках. Только женщины меня поймут.

– Ну, Мещерская, что случилось? Чего стоим голосуем? Машину угнали или ещё что? – задорненько так спрашивает «знакомая» и давит на педаль газа.

– Ещё что-то, – буркнула я.

Ну, а чё ей сразу душу изливать? Я в душе не ВИЖУ. Не знаю, в общем, кто это за добрая фея за рулём.

– Тебя домой? Я как раз в ту сторону еду.

– Да. Там за углом останови. Дальше сама, – и посмотрев на бедные мои ножки, со вздохом протянула, – дойду.

Мне, конечно, ещё далековато идти, но ехать с этой девкой перехотелось. Она знала, где я раньше жила. Наш загородный дом – наше, так сказать, родовое гнездо, забрали за долги.

– Мещерская, а сюда зачем? С отцом поругалась? – спросила она, заворачивая.

– Папа умер.

– Георгий Евгеньевич умер? – будто не расслышав, переспросила «знакомая» и посмотрев ещё раз на меня присвистнула. – М-да, соболезную, конечно. Но, что ты здесь делаешь?

– Живу, – ответила я.

– Что-то я ни хрена не поняла. Ты дочь крупного бизнесмена живёшь в полубогемной помойке, где полно наркоманов, алкашей и неудачников? Папа тебя в завещание не включил? Чё реально так всё плохо?

Я отвернулась. Конечно, мать твою, плохо. А что по мне не видно?! Да, я и разговаривать с ней не хочу. А тут эта девка прям лезет в душу со своими вопросами: что да как. А никак!

– Лер, ладно, не обижайся, – вроде, как извиняясь, сказала она. – Жизнь, знаешь, такая штука, что бывают и взлёты, и падения. Давай лучше для начала…

– А давай для начала ты мне хоть напомнишь своё имя, – раздражаясь, перебила я «знакомую».

– Алёна Иванцевич. Мы с тобой учились вместе в гимназии, – наконец-то она назвалась.

Алёна. Алёна… А так эта та Алёна, над которой измывался весь класс! Она была единственной в классе из простых. Её мама преподавала у нас французский и … трахалась с директором, чтобы её дочка могла учиться в элитной гимназии. Как там её мать звали? Вроде, Валентина Николаевна. Да, такая интеллигентная дамочка с очками на носу.

Я оторвала свои глаза от серых красот спального района и посмотрела на Алёну. На мамку она не очень-то похожа. Француженка была брюнеткой с острым почти бледным лицом, а передо мной сидела рыжая девица с накачанными губами. Нет, не такими, как у лягушки. Всё в меру, так сказать. Пухлые губки прекрасно дополняли образ девушки с достатком, которая может себе позволить дорогого пластического хирурга. Помнится у Алёнушки – Дуренушки (мы так её звали в классе) стояли брекеты, а ещё нос был с горбинкой. Не то, чтобы он её сильно уродовал, но в глаза бросался. Так вот теперь этого горбика нет. Прямой аккуратненький носик. И голливудская улыбка.

Короче, одноклассница выглядела на все сто. Пробилась всё-таки в жизни своим умом. Не то, что я – балда. Пока Алёнка грызла гранит науки, такие, как я, тратили деньги родителей, шатаясь по ночным клубам и живя в своё удовольствие. Помню, как мы бэкали и мэкали на уроках, зная, что будущее всё равно у нас в кармане. И неважно какую оценку нам поставил учитель. Нет, конечно, нам ставили «отлично», папы же платили за эти пятёрки. Но в реальности не у всех знания соответствовали циферкам в журнале.

Алёну, кстати, не любили не только за её пролетарское происхождение. Она была зубрилкой. Училась заслужено на пять. Поэтому каждый в классе считал своим долгом унизить её.

Помню, как любимчик девочек Тим, пока Алёна отвечала, облил суперклеем её стул. Она села и, когда поднялась отвечать на следующий вопрос учителя, часть юбки осталась на стуле. Угорали все! Смех был настолько громким, что прибежал директор, проходивший мимо по коридору. Алёна, зажав рот руками, выскочила вон из класса. Всю неделю одноклассники обсуждали её трусы «а-ля бабушкины тренды» в сердечко и зашитые на попе капроновые колготки.

Не скажу, что я вот такая хорошая и не смеялась. Нет, смеялась вместе со всеми, но мне было жалко Алёну. Ещё больше меня мучила совесть, что я не остановила Тима. Ну, или хотя бы не дала сесть Алёне на клей. Я промолчала. Видела и промолчала. Потом… не знаю зачем я это сделала? Но сделала. Может, чтобы чувство вины перестало мучить мня по ночам. Я купила Алёне трусы с колготками в модном бутике, а улыбчивая продавщица упаковала их в фирменный пакет с логотипом. Я принесла подарок в школу и с гордостью при всех вручила пакет однокласснице, но слов благодарности я не услышала. Алёна посмотрела внутрь и убежала, буркнув что-то похожее на «я не нищенка!». И снова смех одноклассников. Они меня хвалили. Мол, какая молодец, так этой нищей ещё на место никто не указывал. Но, я не хотела обидеть Алёну. Я просто хотела сделать ей приятное.