Советский Голем

Л. Фишер предложил индекс эндогамии (т. е. внутринацио­нальных браков) для советских народов, как показатель их этнического самосознания и получил следующие результаты:

киргизы — 95,4%

казахи — 93,6%

туркмены — 90,7%

азербайджанцы — 89,8%

узбеки — 86,2%

грузины — 80,2%

таджики — 77,3%

молдаване — 63,0%

белорусы — 39,0%

украинцы — 34,0%

Это показывает слабую интеграцию у неславянских и не­христианских народов, причем надо учесть, что часть смешан­ных браков у мусульманских народов осуществляется не с русскими, а с другими мусульманскими народами.

Интеграция не была осуществлена и в политической сфере. Ни партия, ни армия не были интегрированы в национальном отношении. Так в 1979 г. в ЦК КПСС было 82% славян. В Политбюро было два неславянина из 16, а в секретариате ЦК — никого. Среди кандидатов в члены Политбюро было 3 на 6.

Среди генералов, упомянутых в советской печати с 1940 по 1976 г. — 60% русских, 20% украинцев, 4% белорусов. Среди генералов — депутатов Верховного Совета СССР — 95% сла­вян (80% русских и 15% украинцев). Среди генералов — чле­нов ЦК КПСС в период 1952-1956 гг. — 97 славян из 101, при­чем 78 из них русские.

В результате явной неудачи интеграции уже в 1972 г. журнал Коммунист предупреждал, что «советский народ не является новым этническим образованием», а на 25 съезде партии в 1976 т. перестали говорить о слиянии наций, а только об их сближении.

IV. ВНУТРЕННИЕ ПРОТИВОРЕЧИЯ

(Неудачи в реализации внутриполитической программы Pax Sovietica вызвали серьезные противоречия в самой советской политической системе между радикальными и консервативны­ми силами. С одной стороны надо было как-то остановить отри­цательные экономические и социальные процессы, вызванные этой программой. С другой стороны партийная бюрократия стала чувствовать, что почва уходит из-под ее нот, вследствие роста ВПК, который она уже не была в состоянии контроли­ровать. Среди партаппарата возникло опасение, что вся гран­диозная программа преобразования советското общества в ко­нечном счете обращается против его интересов. Именно по­этому партийная бюрократия решила предпринять какие-то меры, чтобы исправить положение в свою пользу, а вместе с тем избежать серьезного экономического кризиса. Было, по-видимому, решено резко сократить капстроительство.

Представители этих кругов стали говорить, что т. н. экстен­сивные методы экономического роста, требующие нового кап­строительства и привлечения новых трудовых ресурсов, себя исчерпали. Взамен предлагались т. н. интенсивные методы роста, осуществляемые за счет изыскания внутренних резервов на имеющихся уже производственных мощностях, а также за счет научно-технического прогресса.

Одним из главных объектов критики со стороны партаппа­рата явилось капстроительство в Сибири и на Дальнем Востоке. Как заметил Алан Крончер, политическое руководство стало упрямо сопротивляться планам ускоренного развития Сибири.

Была начата шумная кампания, дабы коммунисты на всех уровнях, начиная с первичных парторганизаций и кончая парторганизациями министерств всячески контролировали свои учреждения, т. е. ограничивали самостоятельные действия технократии. Словесной формулой в таких случаях являлось приписывание ведущей роли «рабочему классу», т. е. партии, ибо, согласно официальной идеологии, партия есть авангард ра­бочего класса. Говорилось, что в «условиях НТР ведущая роль рабочего класса не только не уменьшается, как это пытаются утверждать буржуазные идеологи и разного рода ревизионисты, напротив, рабочий класс в еще большей мере выступает, как решающая сила созидания нового общества».

По-видимому, на 24 съезде партии в 1971 г. произошло какое-то столкновение в этой области, поскольку утверждалось, что этот съезд «разбил попытки принизить роль рабочего класса (т. е. партии — М. А.) в обществе».

С другой стороны представители ВПК впервые открыто бро­сили вызов партийному руководству экономикой. Была впервые открыто сформулирована необходимость радикальных измене­ний советской общественной системы (разумеется, не в сторону политической демократизации). Военный экономист Т. Бульба на страницах военного журнала Коммунист вооруженных сил заявил, что система управления экономикой, сложившаяся в тридцатых годах, является уже лишь историческим пережит­ком. «Существующая у нас тогда система управления экономи­кой сложилась в основном в период, когда стала осуществлять­ся ускоренная индустриализация страны», — утверждает Бульба. Тогда, по его словам, пришлось усилить администра­тивные начала, «строго регламентировать, детализовать все стороны хозяйственной деятельности предприятий: централи­зовать сбыт выпускаемой продукции... К середине 60-х гг. в экономической жизни страны произошли огромные качествен­ные и количественные изменения. Стало очевидным, что при строгой регламентации деятельности предприятий, высокой степени детализации производственных заданий, спускаемых вышестоящими организациями уже невозможно без больших издержек и потерь учитывать из единого центра всю гамму спроса на продукцию. Возникло противоречие между возрос­шими масштабами производства и сложившимися методами хо­зяйствования. Перед обществом стала задача — расчистить путь, снять всякие преграды, мешающие полному простору действия экономических законов социализма, теснее увязать производство с потреблением».

Это заявление Бульбы содержит изрядную долю демагогии. То, чего желает технократия, это нечто обратное лозунгу «теснее увязать производство с потреблением», ибо старая си­стема хозяйствования оставалась единственным в советских условиях способом защиты потребителя. Если технократии удастся «расчистить путь» и «удалить всякие преграды», то производитель полностью будет диктовать свои условия по­требителю.

«Расчищение пути» — это вызов доминирующему положению партаппарата и дело не только в централизованном планиро­вании. Дело вообще в политическом контроле над экономикой, о чем Бульба вслух не говорит. За его требованиями стоит пре­кращение вмешательства партаппарата в дела экономики, пре­кращение кадрового контроля над назначениями в промышлен­ности и многое другое. Выполнение всех этих высказанных и невысказанных требований дало бы технократии огромную политическую независимость.

Представители технократии призывали также к широкому использованию принципа «демократического централизма», ко­торый, как утверждалось, является стержнем системы управле­ния хозяйством, ее становым хребтом. Далее ставился под вопрос сам принцип территориального управления, а именно, принцип контроля со стороны местных территориальных парт организаций. Поэтому появилась настойчивая тенденция вы­ходить за рамки территориальных разграничений при развитии промышленных районов, дабы сделать контроль со стороны местных парторганизаций практически невозможным.

Кристиан Дювель обратил внимание уже в 1974 г. на почти открытое столкновение между Брежневым и Косыгиным по вопросу экономической политики. 11 октября 1974 г. в речи в Кишиневе Брежнев заявил следующее: «Возьмем промышлен­ность. Она развивалась у нас, главным образом, за счет строи­тельства новых предприятий. Это позволило нам создать мощ­ный экономический потенциал, превратить нашу страну в первоклассную индустриальную державу. Разумеется, мы и впредь будем строить новые предприятия там, где это необхо­димо. Однако, главное состоит теперь в том, чтобы научиться по-настоящему эффективно, полностью использовать мощности каждого действующего предприятия, научиться брать и числом, и уменьем».

3 ноября, выступая во Фрунзе, Косыгин, совершивший за­метную эволюцию с середины 60-х гг., сделал противоположный акцент, а именно на «более полном использовании и быстрей­шем освоении новых производственных мощностей». Более того Косыгин прямо намекнул, что недостатки капстроитель­ства — это «не только экономический, но и социальный и поли­тический вопросы». Дювель заметил, что это был прямой намек на то, что именно вмешательство аппарата (политическое вме­шательство!) было препятствием на пути выполнения плана.