Лес

Марат настойчиво крутился возле норы, которую отыскал рядом с поваленным тополем, догнивавшим на болотистом берегу лесной реки. После очередной неудачной попытки волк резко вытащил из разрытой норы испачканную в земле морду и, поддавшись неодолимому позыву, громко чихнул. Едва очухался, как вдруг увидел перед собой лосиху.

Обращенный на хищника взгляд лосихи выражал обеспокоенность. Однако она так и осталась стоять на месте.

В тот момент Марату была чужда мысль об охоте на лосиху. Сама же лосиха действовала исходя из собственного инстинкта, который еще больше обострился с появлением из прибрежных кустов ее детеныша.

Марат взглянул на лосенка и затаил дыхание. Впервые в жизни он не знал, как ему поступить.

После некоторых раздумий волк опустил голову и хотел уже было уйти, как вдруг кто-то сильно ударил его в бок и отбросил к лежавшему на берегу тополю.

Оказавшись на земле, Марат растерялся. Он даже не сразу понял, что с ним произошло. Волк почувствовал пронзительную боль в области ребер, прохладу от колотой раны, а вода перед его носом постепенно начала приобретать багровый оттенок.

Марат с трудом поднял голову. Он все еще мог рассмотреть синеву темнеющего неба и дрожь онемелых листьев под протяжный звон в ушах. Увидел волк и подошедшего к нему лося, на рогах которого виднелась его кровь.

Пока хищник дышал, он все еще представлял опасность для лося и его семьи. Это Марат прочел в хладнокровном взгляде зверя. В нем не было агрессии, как и не было жалости.

Марат не чувствовал боли в тот момент, когда лось занес над ним ногу. Лишь ощущение сырой прохладной земли под собой вселяло в волка уверенность в том, что он все еще жив.

Закрыв глаза, Марат испытал довольно странный эффект ожидания смерти. Молодого волка вдруг одолело необъяснимое желание повернуть вспять время, неподвластное его прихотям. Он проникся сомнениями в собственных убеждениях и тотчас же от них отрекся, поступившись своей гордостью. Что-то должно было стать оправданием подобных мыслей. И это что-то, возможно, тоска по ее лаю, который Марат слышал слишком часто для того, чтобы не обращать на него внимания при жизни. Как слышал и теперь: все тот же лай, но теперь уже успокаивающий в преддверии смерти.

Однако последовавшее за лаем рычание тут же вернуло хищника в сознание. Марат открыл глаза: ни хладнокровного взгляда лося, ни его смертоносной ноги перед ним не оказалось.

Волк все еще продолжал ощущать телом прохладу сырой земли и даже учуял резкий запах гниющего дерева. Он попытался приподняться, но теперь уже и боль дала о себе знать. Все обернулось вспять, – и лишь волчий лай по-прежнему звучал в его голове.

– Ты думал, я так просто дам тебе уйти из жизни, даже не попрощавшись?

Марат навострил уши и приподнял голову. Однако так и не успел никого разглядеть. Пронзительная боль в груди вернула волка на землю.

– Тише, не шевелись. Похоже, лось вскрыл тебе брюхо рогами.

Марат уловил знакомый запах наклонившейся к нему Селины, свойственную ей манеру оставаться спокойной даже в самых сложных ситуациях. В какой-то момент она наклонилась чуть пониже и нарочито лизнула волка в ухо, увидев его растерянный взгляд после очередного выдоха с гортанной хрипотой.

– Как ты здесь оказалась? – натужно проскулил Марат, придерживая веки усилием воли, чтобы те не опустились от усталости. – И где…

Волк потерял сознание прежде, чем успел закончить вопрос. Селина тоскливо посмотрела на его истощенное голодом тело, сбитые передние лапы, выдававшие первые признаки отчаяния хищника.

– Отдыхай, – тихо промолвила волчица. – Теперь ты в безопасности.

Напуганная волчьим лаем тетерка нарочно стала отставать от глухаря, сопровождавшего ее к лесной реке. К тому времени она уже успела приноровиться к выходкам самодовольного самца: грациозной походке, которую тот не изменял с тех пор, как превзошел в темпераментной схватке тетерева, его нелепому токованию, провоцировавшему местных глухарей. При этом хорош собой и уверен в собственных силах. Глухарь продолжал восхищать тетерку вызывающим поведением, но ей все больше начинало казаться, что этим поведением он был обязан не столько характеру, сколько пробудившемуся в нем весеннему инстинкту.

– Симон, я тебя прошу, давай вернемся в лес. Мне как-то не по себе здесь.

Глухарь не счел нужным ответить самке на ее опасения. Он продолжал идти вперед, будучи уверенным в том, что тетерка послушно следует за ним.

Почувствовав бодрящий запах молодых сосновых почек, Симон ускорил шаг. Громко захлопал крыльями и с наскока взобрался на ветку подвернувшейся на пути корявой сосны.

– Ну же, Амина! – прокричал глухарь, обернувшись к поспевавшей за ним тетерке. – Почувствуй, какой здесь приятный воздух!

Растущие на окраине леса высокие деревья нещадно отбрасывали тени на заболоченные берега реки, не пропуская к ним лучи уже клонившегося к горизонту солнца. В преддверии сумерек разгулялся западный ветер, нагоняя вечернюю прохладу. Но и она не смогла остудить пыл своенравного глухаря. Уж слишком самодостаточным чувствовал себя Симон в болотной глуши в компании преданной тетерки.

– Слезай оттуда, – позвала Амина, продолжая наставлять своего неистового друга. – Иди ко мне, милый.

Симону польстило столь теплое обращение самки, наконец поддавшейся его обаянию. Глухарь приветливо взглянул на тетерку, уподобившись коварному обольстителю. Ее легкое смятение с отводом глаз в ответ не оставило самцу другого выбора, как вернуться на землю и предстать во всей красе с властным размахом крыльев и чуткостью алых бровей.

Застенчивая самка медленно попятилась от взбудораженного глухаря, нахально распустившего крылья. Симон неотступно следовал за ней, вызывающе токуя в надежде на любовное соитие. Самец был в восторге от поведения заигрывавшей с ним тетерки. Терпение той сводил на нет дерзкий взгляд глухаря, который уже был полон решимости.

Остановившись, тетерка подняла голову и провокационно взглянула на самонадеянного самца. И тут же затейливо прикрыла глаза.

Резкая боль от вонзившихся в спину когтей показалась ей даже излишне агрессивной. Амина возмущенно захлопала крыльями и открыла глаза.

Встревоженный взгляд глухаря, который тетерка увидела перед собой в этот момент, поверг ее в ужас. Понимая, что тот уже ничем не сможет ей помочь, она безвольно опустила крылья и поникла головой.

Спикировавший на тетерку беркут тут же попытался утащить ее с собой, но вовремя подоспел опомнившийся Симон. Глухарь распахнул крылья и смело бросился на орла, нанося ему удары острым клювом.

Один из ударов пришелся хищнику в голову. Однако тот не спешил выпускать из мощных когтей тетерку. Расправил крылья и бойко отмахнулся ими от настырного глухаря, ударив его по шее.

Полученная затрещина лишь раззадорила Симона. Глухарь с еще большей яростью набросился на беркута, пытаясь сбить его с раненой тетерки. После нескольких неудачных попыток он все же добился своего. Защищаясь от атак глухаря, хищник был вынужден отпустить тетерку. Та осталась неподвижно лежать на земле между двумя самцами.

Напыщенный Симон с ненавистью посмотрел на стоявшего перед ним орла и тут же замер. Невозмутимый встречный взгляд убийцы только сейчас вызвал у глухаря страх. Тот самый утраченный им страх, который способствовал его выживанию вплоть до сегодняшнего дня.

Поддавшись одному из основных инстинктов, Симон утратил контроль над другим. Глухарь был рад насладиться тем влечением, которое испытал к тетерке. Но это влечение оказалось для него роковым.

Орел достаточно быстро расправился с Симоном. Глухарь так и не почувствовал боли, – лишь горечь утраты перед последним вздохом, глядя на умиравшую тетерку, которую он не смог защитить от себя самого.

Дневная мирная жизнь речной долины к вечеру стала подавать первые признаки волнения. Потянулась к поверхности реки рыба. Одна за другой подрывались рыбины к зависавшим над водой насекомым, ловко подхватывали на лету поживу и ныряли обратно, оставляя после себя звучные всплески воды.