Проповедь гуманитария

Но весёлый нрав студента доставлял радость далеко не всем. Несмотря на превосходные знания, учился он с трудом, не раз бывал на грани отчисления. Да и сейчас его статус балансировал между преподавателем и каторжником. Демократов вздрогнул — а кто строил его мегапроекты, вроде целых планет? Уж не заключённые ли тюрем?

Леонард представил номер человека, которому хотел позвонить и вышел на мысленную связь с Христианом через маленький чип в мозге. Этот модный девайс мог себе позволить лишь столичный бомонд, да и тот не весь. Жрец ответил с мобильного телефона и оказался не занят, так как из-за торжественного мероприятия — возвращения парламента и президента в отремонтированное здание — обучающихся распустили по домам. На самом деле, отмечали начало работ по восстановлению барьера, но это для провинций, а они жили в столице. Встретиться договорились в одном из баров.

В зале было громко, музыка глушила любые голоса, пульсирующий свет скрадывал лица, но Леонард безошибочно определил своего друга в толпе. Тот торчал у барной стойки и объяснял двум девушкам различия погребальных курганов у племён планеты Аль-Курзай. На удивление, обе слушали его, затаив дыхание.

— Главной особенностью обрядов сапыгарцев является захоронение мужчин и женщин в разных направлениях, — пояснял Жрец, — первые ногами обращаются к северу, вторые к югу… А вот и мой женатый друг и государственный архитектор! Леонард, проходи!

Демократов подсел за стойку и перед ним тут же возник бармен. Вопреки всем традициям, архитектор заказал безалкогольный напиток, чем заслужил изумлённые взгляды всех в радиусе трёх метров. Видя такое поведение, преподаватель научного атеизма вскинул руки и прочитал на манер молитвы:

— Вижу, в печали сей муж, раз ко мне обратиться решил. Я различаю в глазах тяжкий груз, что давит на сердце, — и нормальным голосом продолжил: — Не говори, сам отгадаю: поссорился с женой и она вместе с сыном улетела к тёще?

— К сожалению, нет, — со вздохом ответил Леонард. — Я…

— Не дёргайся, — перебил его друг, — Завтра пойдёшь в свой небоскрёб, попросят читать речь, а ты полгода бездельничал в институте вместо того, чтобы со мной ходить на ораторские курсы?

— Не совсем, — промямлил Демократов, но наконец взял себя в руки и выпалил: у меня проблемы с властью!

Слова должны были возыметь действие более сокрушительное, нежели требование к напиткам, но Христиан лишь ухмыльнулся:

— Девочки, мы скоро, — и повёл Леонарда за отдельный столик. Это было как нельзя вовремя: рок сменился патриотической музыкой, которая занимала обязательные тридцать процентов всего времени. Демократов мог поклясться, что одна из женщин крикнула вслед:

— Я хочу гореть в твоём погребальном костре!

Партийная агитация превосходно заглушала разговоры за соседними столами, навевала меланхолию и настраивала на конфиденциальную беседу. Жрец стал серьёзным, видно сам не раз встречался с обычной или тайной полицией. Разговор начал он же:

— Прежде всего отключи мозговой имплант.

Леонард запоздало спохватился и подавил сигналы устройства. Друг продолжил:

— Во-вторых, теперь выкладывай всё по порядку.

Архитектор рассказал про странного человека и предоставленные им доказательства, подробно упомянув, что один из математиков на стороне мятежников. Сначала на лице преподавателя научного атеизма росла улыбка, но слова о служителе Ордена серьёзно умерили его скептицизм. Вполне возможно, он хотел обругать Леонарда, назвать идиотом и тут же бежать к жандармам, пока не всё пропало, но диалог завершился иначе:

— Так значит, зверски замучили родителей, твоих и жены? — уточнил теолог.

— Верно, — ответил дизайнер.

— И даже если пойдёшь с повинной, они поймут, что ты всё узнал и этого так не оставишь, поэтому на всякий случай предпочтут ликвидировать?

— Точно так.

— М-да, ну и вляпался же ты, — протянул Жрец, почесав увенчанную митрой голову, — давай так, я тебе помогу, но революционеры провозгласят веротерпимость.

— Тебе этого достаточно?

— Более чем. Я создам свою религию и одним обаянием обращу в неё всех. Ну да ладно, надо спешить.

Замечание пришлось к месту: ровно в двадцать три часа, по времени двадцатишестичасовых суток Альстры, жизнь в городе должна была замирать. В энциклопедии пишут, что нормальная продолжительность дня — двадцать четыре, как на Эстивене, но партия решила иначе. Всё-таки мутация, позволяющая приспосабливаться к разной продолжительности суток — полезное приобретение, но и она не позволила бы продлить их до тридцати или сократить до двадцати. Государство заботилось о здоровье граждан и вынуждало их ложиться рано. Такое взаимодействие с Министерством здравоохранения помогало постоянно поддерживать комендантский час. Алкоголь и ночные клубы идеология за тысячи лет так и не искоренила. Оставшиеся на дискотеке люди будут вынуждены тусить до утра.

Домой к Леонарду возвращались на такси. Сегодня главное управление по погоде решило, что перед важным мероприятием нужно смыть грязь с площадей и назначило на ночь сильнейший дождь. Глайдер летел около облаков и можно было видеть, как внизу светятся ещё не обесточенные кварталы. Одинаковые здания из иферита — серого с синеватым отливом материала — стояли там же, где их поставили в момент последнего заселения планеты. Альстра неоднократно разрушалась под ударами как с востока, так и с запада, и каждый раз город строили прямо поверх разрушенного. Метаматериал иферит прочен, долговечен, твёрд и рассчитан на десятки тысяч лет эксплуатации, при этом мягок и пластичен до затвердевания, поэтому сооружения из него легко возводить и трудно сносить.

Дома в планы посвятили жену. Жрец предложил его семье спрятаться и переждать. На резонное возражение: «Куда?» тот ответил:

— Столица не монолитна, она построена уровнями. Между районами есть проходы вниз, на ярусы прежней застройки. Это ад для поисковых групп: завалы, узкие ходы, норы… Мы можем спуститься туда, где нас не найдут никакие спецслужбы.

Поздний вечер прошёл в сборах. Завтра в полдень всё случится. Ему нужно будет только отключить защитные системы здания правительства, и вся полнота власти перейдёт к мятежникам. Из этого дома можно управлять флотами, двигать армии, определять нормы заводов и направлять приказы губернаторам. Один небоскрёб на столичной планете Пании, её сердце.

Между Леонардом и Гипатией состоялся разговор по душам, за время которого их пятилетний сын успел под руководством атеиста выучить формулу Ньютона-Лейбница. Начала его женщина:

— Я же просила тебя больше не разговаривать с этим алкоголиком. Почему он в нашей квартире?

— Завтра он проведёт для вас экскурсию по подземельям. Купи снаряжение и обналичь все деньги.

— С чего это?

Архитектор рассказал ей о странном человеке и судьбе родителей. Жена посмотрела на него со смесью презрения и восхищения, поэтому сказала:

— А о нас ты подумал? Почему не посоветовался со мной?

— Ты была на работе, считала затраты энергии на восстановления Рубежа.

— А позвонить?

— Могу я хоть раз в жизни принять самостоятельное решение?!

— Решение? И сразу о мятеже?

— Ну ясно, что не о цвете занавесок.

Говорили долго, больше часа. В конце измученная Гипатия села на стул и безапелляционно заявила:

— Они нас найдут и убьют…

Дизайнер подсел рядом и приобнял её за плечи:

— Всё будет хорошо, завтра же я стану министром.

— Если доживёшь до вечера, — хмуро ответила женщина. — Там много порталов, я сама их расставляла. Перепрограммируй один из них на перемещение в ближайший проход к катакомбам, я видела это в фильме про шпионов.

Ночь прошла тревожно, Леонард так и не сомкнул глаз. Несколько раз просыпался и плакал сын, бубня что-то про интеграл и первообразную, его успокаивала жена. Лишь только Жрец не оставлял царства Морфея до самого подъёма, и рулады его храпа заливали комнаты.

Утром собрались, сняли накопления, перевели их в массу. В Пании существовала собственная валюта — кредиты — оторванная от никитийского килограмма или клеонского джоуля, но свободно в них конвертируемая. Курс, правда, устанавливала партия и так же легко его меняла.