Страница 40 из 91
Она кивнула, зашуршав одеялом. Молодец, девчонка.
— Тогда вперёд.
Мы покинули жилище, я заблокировал дверь. Подхватив тяжёлую сумку на левое плечо, потащил Ч’айю к лифтам. Раздражённо дождался прибытия кабины (к счастью, пустой), запихал девушку в угол; кончиком выкидного ножа ткнул в подвальную ячейку лифтового клавиатона, и мы покатили вниз.
На нужном этаже в кабину вкатилась волна сырости и гниловатой вони. Ледяной пол промораживал мои пятки до самых яиц.
Сквозь край одеяла придержав Ч’айю на месте, я выглянул и убедился, что снаружи тоже никого. Потянул за собой, лабиринтами подвальных коридоров достигнув заветной каморки, и по-настоящему успокоился, только когда мы оба оказались внутри, а усиленная изнутри дверца — надёжно заперта.
Выдохнув, я вслепую хлопнул по выключателю, наполняя резервное убежище тусклым светом. Сбросил сумку, сбросил рюкзак. Ч’айя замерла посреди единственной комнатки, глядя в стену через затемнённые стёкла вытянутого респиратора и не торопясь избавляться от кокона на голове и плечах.
— Мне н-нужно п-прилечь, — с лёгким заиканием пробубнила она.
Скованно, едва ли не оцепенело размотала накидку, стянула маску, сбросила на диван.
Наверное, не дави на меня моральная выпотрошенность, я бы смог заметить изменения в её голосе. И странное выражение лица, больше похожее на судорожную гримасу. И ещё более отчётливо проступившую на лбу морщинку-завитушку… Но я вынимал из сумки оружие, еду и постельное бельё, почти не оборачиваясь к девчонке, а потому…
Когда закончил раскладывать припасы в старенькую тумбу, со стоном избавился от пальто, кобуры, модного френча и, наконец, обернулся, она стояла передо мной в неподвязанном халате. Подобравшаяся, стройная и босая, словно перед прыжком в воду с большой высоты.
Глаза Ч’айи не совсем естественно блестели, а блуждавшую на губах улыбку я видел впервые.
— Ты чего? — ответно улыбнулся я, вдруг ощутив себя совсем не в своей тарелке.
Она кивнула, причём так необычно, что сделала и без того неловкую ситуацию ещё более неловкой.
— Не стану спрашивать, что я тут делаю, — тихо сказала девушка, подступив на полшага и оказавшись практически вплотную.
— Ла-а-адно, — с пониманием кивнул я, категорически отказываясь что-либо на самом деле понимать. — Но почему ты… почему ты
Она запрокинула голову, глядя мне в глаза. В её — тёмно-карих, с желтоватыми прожилками, — сейчас сверкали молнии. Ответила шёпотом, едва различимо, но будь я проклят, если без жара:
— Смотрю на того, кто защищает меня в этом непростом мире.
— И что же ты видишь? — выдавили мои пересохшие губы.
— Человека, до сих пор не получившего положенную награду, — выдохнула она мне в лицо.
И, не дав опомниться, оказалась совсем рядом, впритирку, не отделённая ни скромным расстоянием, ни предрассудками, ни стыдом. Её припухлые губы нашли мои, колкие и обкусанные, и ничего слаще я не пробовал за всю свою короткую жизнь в Тиаме.
Ч’айя обвилась вокруг меня. Её обманчиво тонкие, но неожиданно сильные руки жадно зашарили по всему телу, вцепляясь, прихватывая, поглаживая и лаская. Несмотря на лютую усталость, я ощутил, как член наливается чугуном.
Первым делом она помогла мне стянуть рубаху и новомодные штаны, пошитые утончёнными портными фер вис Фиитчи. Затем уже я помог ей разодрать в нужных местах прозрачный облегающий комбинезон, уже не такой прочный и эластичный, как в момент
Температура в крохотной подвальной каморке подскочила градусов на сто.
Ч’айя оказалась неумолимой, как песчаная буря, и столь же изнуряющей.
Не стану хвастать, первый раз я отстрелялся почти сразу, едва побывав в её крепких ладошках. Девушка при этом сотряслась всем телом, словно кончила одновременно со мной, и ещё долго дрожала, не выпуская из объятий.
Я был не в состоянии произнести хоть слово.
Я был поражён, взорван изнутри, безнадёжно отравлен, загипнотизирован, опьянён и разорван на лоскуты. И счастлив, что уж скрывать…
Буквально через десять минут, едва ли больше, моё тело вновь ощутило прилив сил. Ч’айя это, безусловно, сразу почуяла. Хищно и часто задышала, помогла рукой и бессвязным шёпотом, от которого зазвенело в ушах. А затем метко, умело и даже напористо потянула и почти силой погрузила в себя.
— Ч’айя… — едва смог простонать я.
— Называй меня Куранпу[1]! — прошипела она, всё быстрее двигая бёдрами.
Двоепервой Стаи ради, да почему вдруг именно так⁈ Впрочем, буду откровенен — в тот миг я был готов называть её хоть девятью именами Чооты Пар, а потому раз за разом выкрикивал новое имя, всё глубже и глубже утопая в чужой страсти и готовности отдаваться…
На этот раз я оказался не так быстр и скоротечен, а диван под нами скрипел и взвизгивал с такой силой, словно пытался разбудить комплеблок до двадцатого этажа.
Когда я повторно добрался до высшей точки, девчонку будто скрутило судорогой. Она впилась в меня руками и ногами так, что потемнело в глазах, а лёгкие зажгло; одновременно Куранпу застонала, причём до того волнительно, что я едва не кончил в третий раз, причём тут же, от одного только звука…
Попытался отстраниться и поцеловать в губы, но Куранпу не позволила.
Обвила за шею и поясницу, будто профессиональный борец из «Загона» в болевом захвате, что-то ласково промычала, лизнула в шею. Конечно, я сдался. Немного сдвинулся, чтобы не давить всем телом, лёг чуть удобнее, обнял её пылающее тело и блаженно прикрыл глаза.
Так мы и заснули в моём крохотном подземном убежище, обнажённые, перемазанные, потные и умиротворённые, будто уличные коровы не обращая внимания ни на гул технических машин комплеблока за тонкими стенами, ни на включённый свет…
Этим ранним утром Ланс фер Скичира спал, как говорят чу-ха, не ощущая хвоста. Тем не менее, сны всё же пришли — рваные, неровные и опасные.
Когда я разлепил отёкшие, всё ещё тяжёлые веки, Ч’айя уже проснулась.
Более того, девушка тихонько выбралась из постельного гнезда и воспользовалась туалетным закутком, смыв с себя следы ночной схватки. Закутавшись в халат, она на поджатых ногах оседлала единственный столик у противоположной стены, изучая мой сон молча и внимательно.