Что-то остается

Разомлев в тепле, я оглядывала пустой зал. Где-то наверху спят мои приятели, альханы. Вот поведу обратно лошадку, когда управимся со стангревом — повидаю их. Посмотрю, как там у Волга глаз зажил, заодно договорюсь с Норвом о новой встрече. Вряд ли они долго задержатся в Арбеноре. Прежде, чем откроется перевал, им надо сделать минимум одну ходку.

Вернулся Эрб.

— Лошадка оседлана, барышни марантины.

Косматый пегий конек уже ждал нас во дворе. Ильдир ухватила его под уздцы, а мы с Эрбом открыли ворота. Близился рассвет, во многих домах зажглись окошки. Из труб тянулись к низкому небу дымки. Мы миновали околицу. Леттиса сказала:

— Не пропусти тропку, Иль. Вон за тем поворотом направо начнется подъем.

Ильдир кивнула. Они с лошадью шли впереди, кое-как утаптывая рыхлый снег. На востоке, между зубцов Алхари, Спящего Дракона, небо нехотя выцветало. Со стороны Бессмарага донесся печальный плачущий звон. Утренняя молитва.

— Ручаюсь, мы столкнемся с Маленой на обратном пути, — проворчала Леттиса, — Но черта с два я отдам ей стангрева.

— Мы купим его на мои деньги, — я похлопала себя по поясу, — Он будет по праву наш. Даже Этарда не сможет его отобрать.

Тропинка круто вилась меж сосен и засыпанных чуть ли не с головой кустов можжевельника. Поросль густела и скоро превратилась в настоящий лес. Справа поднялись отвесные скалы. Тропа еще пару раз повернула и вывела нас на полянку, плотно окруженную сосняком, а с тыла — молодыми елками.

На фоне елок мы не сразу разглядели охотничий домик. Фундамент из булыжника, толстенные бревна, соломенная кровля с наползшей шапкой обледенелого снега почти скрывала низкую дверь и пару слепых окошек. Неширокий двор перед избушкой был испещрен собачьими следами. Пахло смолистым дымом — охотник, вероятно, уже встал и занимался хозяйством.

Леттиса уверенно приблизилась и постучала. Изнутри коротко взгавкнули, потом дверь отворилась.

То, что выдвинулось наружу… М-м-м… Видели ли вы когда-нибудь высокий холм, сплошь заросший черным можжевельником? Так вот, если на такой холм напялить кожаную котту и штаны, а потом втиснуть его в маленькую избушку, то получится как раз то, что мы лицезрели. Можжевеловые заросли на вершине холма подернулись рябью. Должно быть, скрывавшиеся под ними брови, губы и щеки состроили вопросительную гримасу.

— Доброе утро, любезный, — бодро поздоровалась Летта. — Нас послала мать настоятельница забрать пойманного тобой вчера стангрева в монастырь.

Поросль снова зашевелилась, и из чащи донесся звериный рык:

— Че? С какого-такого погреба?

— Стангрева. Летающую тварь, похожую на нетопыря. Ты ведь вчера поймал нетопыря?

— Тварь-то? А как же. Споймал, того. Тока не нетопырь енто. Не-е, не нетопырь.

Тут из-за холма выглянула остроухая собачья морда.

— Обожди, хозяюшка, — проревел холм, и лапища-коряга заправила морду обратно…

— Я надеюсь, стангрев еще жив?

— Че? Стал… трезв?

— Тварь, которую ты поймал. Похожая на нетопыря, но не нетопырь. Он жив?

Холм переступил с ноги на ногу и неуклюже повернулся, заглядывая под локоть внутрь дома.

— Ентот-от? Жив… Пошто он вам сдался, барышни?

— Не нам, а монастырю. Мать Этарда и сестры имеют к нему чисто научный интерес.

— Послушай, приятель, — вмешалась я, — мы же не за так его просим, стангрева этого. Мы его покупаем, все чин-чином, как у порядочных людей. Два лира, уважаемый, — я вытащила и подбросила на ладони две монетки, — Два толстеньких золотых лира. Небось, в жизни не видел столько золота, М-м?

Охотник тяжело уставился на деньги. Засопел. Заросли на его лице снова пришли в движение.

— Два лира, сталбыть…

— Мало? Можем и поторговаться.

— Можем-то можем, — пробормотал он. Вдруг вскинул лапищу и ткнул пальцем прямо в Летту: — Врешь, девка. Не мать Этарда тебя прислала.

Летта вздрогнула.

— С чего бы мне врать? — отступила она, — Вот еще, и вовсе я не вру…

Но было видно, что она врет, а теперь попалась. Я решила спасти положение.

— Эй, охотник, не забывайся. С марантиной разговариваешь, не с бабой деревенской. Бери деньги и показывай, где стангрев.

— Ну, ежели ентот стал… трев… или как его там, мать настоятельнице надобен, дак пущай она сама сюды идет. Почем я знаю, что у вас на уме? Можа, чего удумали супротив ее воли.

— Ты нам не доверяешь? — ахнула Леттиса.

В черном можжевельнике отворилась пещера. Показались зубы. Это наверняка означало недобрую усмешку.

— Доверяю, не доверяю, а ты, девка, темнишь. Вон и коняка у вас от Эрба, да и работников с вами нету. Мне, барышни, кривдой глаза не застишь, Сыч зверь пуганый. Пока мать Этарда сама ко мне не постучится, разговору не будет. Так-то.

Я разозлилась. Всякие тут встречные-поперечные дикари указывают.

— Матери настоятельнице только и забот по горам лазать да глупцов уговаривать! — воскликнула я, — Ты в своем уме? Три лира, и сам погрузишь на лошадь.

— Щас! Держи карман! — рявкнул можжевеловый холм, — Мне тут с вами лясы точить недосуг. Я свое слово сказал. Будя с вас.

И дверь захлопнулась.

Мы озадаченно переглянулись. С такой замшелой дикостью еще никто из нас не сталкивался. В любом доме марантинам всегда рады, встречают радушно, разговаривают вежливо. А тут не только на порог не пустили, а так, извините, отшили, что мы и не знали, как поступить.

— Что это он? — пробормотала я, — Цену набивает?

— Бог его знает, — Летта пожала плечами, — Подвох почуял. Боится с Этардой поссориться, должно быть.

— Может, стангрев-то — того, сдох? — предположила Ильдир.

Летта поправила:

— Не «сдох», а «умер».

Я, набравшись решительности, постучала в низкую дверь.

— Эй, любезный. Выходи, побеседуем. Говори, сколько хочешь.

Изнутри вырвался громовый лай. Дверь приоткрылась и в щель рыкнули:

— Сказано — мне ваших денег не надыть! Топайте отседова.

— Но что ж ты хочешь за стангрева, за добычу твою, то есть?

Щель раскрылась пошире, пропустив кустистую башку.

— Во-во, — пророкотала башка, — Моя добыча мне самому надобна.

— Да на что она тебе?

— Че хочу, то и сотворю. На огне поджарю и съем! Не вашего ума дело.

Тут вышла вперед молчавшая прежде Ильдир.

— Послушай, Сыч, — сказала она миролюбиво, — Ну, что ты ерепенишься? Ты ж, небось, сам не знаешь, что за тварь словил. Ценная это тварь для науки лекарской. У нас она пользу людям принесет, а ты словно собака на сене. Мы ее в монастырь отвезем, можешь сам нас проводить, если не веришь.

Охотник вроде бы заколебался, но посмотрел на меня, на Леттису, и мотнул башкой.

— Сказано — нет, и баста.

И дверь снова захлопнулась, с треском и содроганием косяка, обвалив с крыши снежный пласт в бороде сосулек. Ильдир развела руками.

— Ну, я не знаю… Силком у него стангрева отбивать, что ли?

А это идея. Я подманила подружек поближе и сказала шепотом:

— Беру это дело на себя. Спустимся сейчас в деревню. С женщинами он горазд воевать. Посмотрим, что он скажет Норву и его парням.

— Альса, может, не надо? — испугалась Ильдир, — Шуму будет… И так Сыч Этарде нажалуется, а если парни его изувечат…

— Э, нет. Они просто серьезно с ним поговорят. Ну, вытянут пару раз кнутом поперек хребта, чтоб посговорчивее был. От этого еще никто не умирал.

Летта покосилась на дом.

— А можно как-нибудь… ну, без рукоприкладства? По-мирному, по-соседски?

— Хочешь, чтобы Малена зацапала стангрева себе?

— А вон, между прочим, и она сама, — сказала Ильдир, — При полном параде. Сейчас начнется цирк.

И точно. Снизу, по проложенной нами тропе, шагал Нерег Дятел, рабочий при Бессмараге. Под уздцы он вел гнедую монастырскую кобылу, запряженную в двухколесную тележку. В тележке, выпрямив спину, восседала Малена. Она хмурилась уже издали.

Мы молча ждали, пока процессия приблизится. Малена соскочила с повозки, медленно оглядела сперва меня и Ильдир, затем, гораздо внимательнее — Летту и, еще более внимательно, Эрбова пегого конька. Убедившись, что вожделенный стангрев у нас отсутствует, она улыбнулась и мило поприветствовала нашу компанию. Причем, заметьте, без малейшего ехидства.