Что-то остается

— Ага, — Альса тупо уставилась на остатки молока в своей чашке. Потом подняла голову, — Эй, Ирги. Купим, бросим, на корабль… На какие-такие шиши? И вообще… и я, и он, — кивнула на напряженного, готового ринуться в бой козяву, — мы же иждивенцы у тебя на шее. Я и, — развела руками, — не умею ничего…

— Брось, — фыркнул я. Начнем по порядку. — Во-первых. Шиши имеются. Шесть тысяч «лодочек». Устроит?

— Врешь! — Альса вытаращилась, как на уж не знаю, что, — Каоренских «лодочек»? Шесть тысяч? В лирах это будет…

— Один к пяти, — усмехнулся я. Сундучок из кабинета — «на непредвиденные быстрые расходы»… — На дорогу и обзаведение достаточно. Далее. Вы — не иждивенцы. Так ведь, Стуро?

— «Ижди-вен-цы» — что это?

— Неважно. Кто мы, Стуро, все трое?

— Семья. Клан. Да.

— Ясно?

Альса посмотрела на меня, на Стуро, потом закатила глаза. Ниче, барышня. Пообвыкнешься. Стерпится, как говорится…

— А насчет «ничего не умею»… Подучишься, ежели что. В паре будете работать — он кусает раненого, ты штопаешь. Марантины марантинами, а на обычного лекаря ты тянешь. Уж поверь.

— Придется поверить, — вздохнула она. И опять спохватилась: — А Имори?

Имори.

— Имори жалко, — сказал я.

Поломаем мужику жизнь…

— Э! — завопила Альса, — Ты что! И думать не смей!

Я смерил ее взглядом.

— Ты меня за кого-то не того принимаешь, подруга.

— А как же иначе? — растерялась она.

Как же иначе — как обойтись без убийства верного Имори, или — за кого тебя принимать, куст чертополоховый?.. Неважно.

— Он от меня не отстанет, — покачала Альса головой.

— Скрутим.

Барышня глянула недоверчиво.

Уж не сомневайся, дружище. Скрутим.

— Узлы знаю. Пока выпутываться будет, лодку возьмем. Он не «нюхач», Имори твой. Он — «стенка». Телохранитель. Не таких с хвоста сбрасывали. Семья-то есть у него?

— Сын есть, — барышня, похоже, еще не понимала, какую пакость мы устроим бедняге Имори, — Сейчас уж ему… двенадцать годков. Хороший мальчик. А зовут по-ингски — Летери…

— Что ж. Все равно у нас нет другого выхода.

— Отец Имори не простит, — нахмурилась Альса.

— А он без тебя и не вернется, — вздохнул я. — Знаем таких.

На Эгвера он похож, Имори этот. Не внешне, разумеется, Эгвер — найлар…

— Ладно, ребята. Решили?

— Если ничего лучше не придумаем, значит — так и быть.

Стуро просто кивнул.

— Тогда завтра с утреца в Арбенор поеду. Уладить кое-что. Собак с вами оставлю. Смотрите у меня тут. Если через пять дней не вернусь, ты знаешь, что делать, Стуро. Альсу возьмешь с собой.

— Да, Ирги, — проговорил он негромко.

— Обязательно ехать в Арбенор? — забеспокоилась барышня.

— Придется.

Бумажка наша для Каор Энена годится, а для любых других земель маловато ее, документ нужен. Нотариусом составленный, чтоб — печати и так далее.

— Что же, — снова вздохнула Альсарена, — Как скажешь. Ты у нас — голова.

— Ага. Два уха.

Альсарена Треверра

Я преписывала набело уже третью главу. «Религия и мифы». Я спешила. Ибо, поразмыслив, пришла к выводу, что нужно-таки успеть сделать хоть одну копию. Первый экземпляр я оставлю в Бессмараге под вымышленным именем. А второй возьму с собой. Может, кому-то и покажется, что книга — лишний груз, но я по этому вопросу придерживаюсь прямо противоположного мнения. Книга — серьезный капитал. С нею я могу войти в любое ученое общество не как жалкий подмастерье, но как полноправный коллега.

Конечно, я часто отвлекалась (еще бы!). Но работа спорилась и доставляла мне огромное удовольствие. Полторы главы за три с половиной дня — неплохо, а? Я уже и псевдоним придумала — Ахтора. Это на старом найлерте. В переводе на вульгарный лиранат — Осколок. Почти что мое собственное, родителями данное имя. Забавно, что на современном найлерте этим словом крестьяне называют всякий травяной бурьян, заполоняющий огороды и обочины дорог.

— Редда, встань, пожалуйста. Нет, не подходи. Стой там. Редда, я тебя прошу!

Стуро увлеченно чирикал угольным карандашом по листку бумаги. Рисовал Редду. До этого он рисовал все подряд: интерьер из разных углов комнаты, вид с крыльца, меня, Уна, Ирги по памяти, натюрморт из кружек, опять меня, Редду, и вот снова — Редду. Сперва я подозревала, что он просто скучает, когда я принимаюсь за книгу. Оказалось — нет. Ему в самом деле нравилось рисовать.

— Редда, не садись. Стой. Стой там.

Редда махала хвостом и не понимала, что от нее требуется. Ун, уже прошедший это испытание, взволнованно вертелся вокруг, предлагая помощь.

— Ауара!

— Что такое, милый?

Стуро грохнул дощечкой, к которой был пришпилен лист, об стол. Схватил тряпку и принялся возить по рисунку. Я вскочила.

— Ну, что ты так расстраиваешься? Зачем же все стирать? Дай, посмотрю.

— Плохо! Не получается!

Я перехватила его руку с тряпкой.

— Ну и что не так? Что не так?

— Вот это. Колено, которое назад.

Он ткнул в заднюю лапу полустертой Редды.

— Я же тебе объясняла. Это не колено. Это пятка. Колено вот тут. И сгибается оно в ту же сторону, что и у людей… и у аблисов тоже. Редда, подойди сюда. Видишь, где у нее колено? Вот оно, пощупай. У собак, и у всех животных строение очень схожее с человеческим. С аблисским, по большому счету, тоже. Главное — пропорции.

— Я помню. Пр… пр… — он расстроенно вздохнул и вытянул руку с карандашом, — то, что можно померить этим… вот этим.

— Правильно. Пропорции — это соотношение. Как одна часть соотносится с другой. Редда, иди на место. Нет, не садись. Стой там. Так, умничка. А теперь, любимый, посчитай, сколько раз Реддина голова укладывается в длине ее же туловища? Не сгибай локоть! Следи за этим, иначе все напутаешь…

Но он вдруг опустил руку и напрягся, словно вслушиваясь.

— Кто-то идет. Двое. Чужие.

— Чужие?

Тут уже заволновались собаки.

— Двое, — сказал Стуро, — Трупоед и… зверь.

В дверь постучали.

Ун разразился лаем. Мы со Стуро обеспокоенно поглядели друг на друга.

— Не ответим, — шепнула я, — Постучит и уйдет.

— Альса, — окликнули снаружи, — Открывай.

Я дернулась. Стуро поднял руку и дотронулся до ямочки меж ключиц.

— Я знаю, что ты здесь. Открывай. Ну? Я знаю, что ты здесь!

Это Норв. Это его голос. Он пришел, и теперь ломится в чужой дом.

— Надо спустить собак, — жестко сказал Стуро, — Они прогонят.

В дверь задубасили.

— Альса! Открывай! Поговорить надо. Я один. Ты что, боишься? Я тебя не трону. Слышишь? Пальцем не трону. Выйди, голубушка. Я тебя прошу, выйди.

— Гав-гав-гав! — надрывался Ун.

— Я выйду, — пробормотала я, шаря по стене в поисках плаща, — Сейчас выйду.

Стуро задержал мою руку, заглянул в лицо. Я заморгала.

— Он… слишком зол? Он задумал что-то плохое?

— Альса, постой, — Стуро перехватил оба мои запястья, — Постой. Погоди.

— В чем дело? Он опасен?

— Эй, голубка! Что отмалчиваешься? Слышишь ведь прекрасно. Хватит прятаться. Твой хахаль уехал, я бы с ним побеседовал, да ждать его недосуг. Не думаешь же ты, что я тебя отшлепаю? Не глупи, голубка. Открывай. Сколько можно?

Затрещали шаги по оледеневшей корке. На окошко упала тень. «Тук-тук-тук!» — звонко постучал палец по натянутому пузырю.

— Норв! — отозвалась я, — Сейчас выйду. Сейчас, — и, шепотом, Стуро: — Что такое? Ты слышишь? Что он затеял?

— Он… возбужден… чем-то расстроен. Он ждет… он… — Стуро выдохнул, неуверенно оглянулся на окно. Хотел еще что-то сказать, но только пожал плечами.

— И только? Я выйду, поговорю. Он не сделает ничего плохого.

— Я с тобой.

— Оставайся в доме.

— Я с тобой.

— Стуро!

Он поджал губы, засопел.

— Хорошо. Только встанешь за дверью. Выйдешь, если позову. Ун, замолчи, наконец. Сидеть здесь, зверье.

Мы выбрались в сени. Стуро остался, а я отодвинула засов. И сразу вышла, заставив Норва попятиться.