Что-то остается

— Ухайдакал он своего господина, — буркнул Волг, — Петля по нему плачет.

— Заткнитесь, — резко оборвал Норв, — Не наше это дело. Ручаюсь — Сыч про нас болтать не станет. А мы — про него. Если кто язык распустит — будет иметь дело со мной. Слышал, Волг?

— Да пошли вы!..

Норв оглядел повязку, потом потрепал меня по щеке.

— Это и тебя касается, красавица.

— Да, дорогой.

Я собрала свои причиндалы. Мы еще поворковали с Норвом, и я поблагодарила его за подарки. Норв отшутился, мол, ерунда, но я видела, что ему приятно. Мы уговорились встретиться через десять дней, хотя Норв с парнями могли оказаться в деревне и раньше.

Лант вышел поглядеть, свободна ли для меня дорога. Он очень удачно отвлек на себя Эрба. За их спинами я и проскочила на улицу. Конспирация, конечно, липовая, но кому какое дело? Если до Этарды дойдет, у меня хорошая отговорка — Волгов глаз. Впрочем, Этарде неинтересно, чем занимается ее подопечная. Лишь бы не нарывалась на скандал и исправно посещала библиотеку и лабораторию. А богатенький папочка присылал бы денежки за дочкино обучение. Образование и репутация дорого стоят в наше время, так что надо соответствовать.

Ирги Иргиаро по прозвищу Сыч-охотник

— Вот оно что. А чего ж ты, охотник, ко мне пришел? В Бессмараг ваш разлюбезный ступай. Или, скажешь, не доверяешь, монашкам-то? Так они по части целительства авторитеты признанные. Народишко чуть чего — к ним. Во имя, так сказать, Единого.

До Лисьего Хвоста я добрался быстро — в полчетверти уложился. Но знахарь ни с того ни с сего уперся. Впрочем, оно понятно — охота ему тащиться восемь миль, смотреть какого-то больного, перебегать дорожку Бессмарагу…

— Послушай, дед, — Сыч-охотник взялся за пояс, — Ты мне, того — башку-то не морочь. Складай манатки свои и айда.

Старый хрыч, видать, уразумел, что тильский медведь в дискуссии вступать не намерен, а ежели ему перечить, может и придавить ненароком. Ворча, принялся собирать мешок.

— Так что у него, говоришь?

— Переломы. Сотрясение мозга. Обморожен малость. Истощение.

— Ну и ну! — всплеснул руками старикашка, — Это у марантин-то под носом!

— Поживей давай.

— А ты меня не погоняй! Чай, я тебе не лошадь… Э, мил человек, а заплатишь-то ты мне сколько?

— Сговоримся. Не обижу, небось. Шевелись, дед, язви тя в душу, еще ж обратно трюхать!

Бурча, что вот тут всякие, нос не дорос, а туда же, что кто-то еще под стол пешком ходил, что марантины хваленые тоже важничают, а чего важничают-то, чего важничают, что кости старые ломит, а крыльев не имеется, ну вот никак не имеется, а тут раскомандовались, не в Тилате у себя, чай, да и больной наверняка не так уж болен, — короче, много чего бурча, пенек замшелый наконец собрался, оделся и нацепил лыжи.

А у меня перед глазами маячило лицо Лерга, накладываясь на нелепую, гротескную, а в воздухе, наверное — соразмерно-прекрасную фигуру стангрева. Кровососа. Добычи моей.

Обратно мы именно трюхали — приличней не скажешь. Тащились, что называется, еле-еле. Дед все скулил, кряхтел и бухтел, и, клянусь хвостом Иртала, не будь он мне необходим, я бы с ним чего-нибудь сотворил. Но он был — лекарь, единственный доступный мне вариант, и я сдерживался.

— Не гони ж ты так, охотник, не поспеваю я за тобой.

Опять отстал. То-то не слышно было, чего он там ворчит. На редкость утомительный субъект. Я подождал.

— Ну куда ж это годится! У тебя ноги молодые да длинные, что ходули. Дышать же нечем, загнал ты меня совсем, ох-ох-ох…

На закорках мне его тащить, что ли?

— Я ж не то что лечить, я ж двинуться не смогу, охотник…

А парень там, пока он ноет…

— Старик, я тебе четверть лира дам, шевелись, ради всех богов!

Заметно прибавил ходу. Опять начнет выделываться — еще накину. Черт с ним, пусть подавится, все одно из жадности никому ни словечка не скажет, знаю таких. Боги, да я ему сотню заплачу, лишь бы он вытащил парня!

— Куда припустил! Крылья у тебя выросли? О-ох, загубишь ты меня, охотник, дурень я старый, что пошел с тобой, да всего за четверть лира…

Слабину почуял. Жилы мне мотать собирается. Хватит. Надоело.

Я снял с себя пояс — не тот, что на куртке, а «нижний». Мне подарил его Кайр, тогда, тысячу лет назад. На Первое Введение…

«Нижний пояс», надо вам сказать — это хорошая, надежная, практически не изнашивающаяся веревка из хвостовой шкуры черного гиганта. Ну, слыхали, небось — на Тамирг Инамре живут, огромадные такие зверюги, арваранам дальние родственники, только — совсем звери, разума в их башках ни на грош.

Так вот, снял я пояс и привязал дедугана к себе. «На страховку» взял. Теперь волоки его хоть в горы.

— Спину держи прямо, ноги чуть согни, и не шевелись. Поехали.

Ну, вот. Уж теперь-то хрычу старому меня упрекнуть не в чем. Считай, на закорках почти у меня едет. Авось в снег не завалится…

Естественно, тут же — завалился. Тудыть-растудыть. Я вытаскивал его из сугроба, отряхивал, как дите малое, а он ворчал, что вот, совсем со свету его решил сжить охотник, и вечно от доброты да мягкости старческой беды одни, а молодежь, она…

— Заткнись ты наконец! — сорвался я.

Дедок хрюкнул и захлопнулся.

Меня слегка трясло изнутри — в таком вот состоянии я на многое способен, и благодарил богов, что старикашка не вякает.

— Встань как следует. Спину держи, м-мешок. Еще раз опрокинешься — отметелю — мать родная не узнает. Ясно?

— Ты на меня не ори, — пискнул он, но правильное положение принял.

И до самого дома не издал ни звука. И не падал больше.

Вот и выходит, что способ обучения Даула Рыка — самый действенный. Впрочем, способ Тана — еще действенней…

Добрались уже по темноте. Ч-черт, не додумался сразу на страховку его приспособить. Пенек замшелый, отсидел задницу в Лисьем Хвосте своем…

Я сбросил лыжи, отряс снег с сапог, прошел в комнату. Навстречу выскочил Ун, ткнулся в живот кудлатой башкой и тихонько хрипло застонал.

— Что такое, псина?

Нащупал на столе светильник, чиркнул кресалом. Обогнул печку, поставил лампу…

Боги, что это?..

Кровь.

Пол, койка — все испятнано кровью. Парнишка лицом вниз, свесился, Редда…

Редда!

Ринулся к кровати, сгреб в охапку безвольное, обмякшее тело…

Мокро.

Кровь.

Руки мои разжались.

Кто?!.

Сзади шебурхнуло, сдавленный звук — я развернулся в стойку…

Но это был всего лишь дедок-знахарь. Держа в руках лыжи, он шустро протопотал к двери и канул в сени, на улицу — во тьму.

Я снова потормошил Редду, потому что она была еще теплая. Мешком осел на пол, словно Вожатый выпустил мои ниточки. В голове тупо крутилось — быть не может… Нет, не может быть…

Даул?

Тан?

Рейгелар?

И я все не мог заставить себя подняться, и перевернуть парня, и увидеть в яремной впадине у него кинжал Даула, или стилет Тана, или тенгон Рейгелара… А вокруг метался и скулил Ун… Он-то почему жив?..

И почему тот, кто побывал здесь, не выходит — с Ирги Иргиаро сейчас проку, что с котенка новорожденного. Они выдрали из-под меня опору. Редда, хозяюшка…

А потом из пустоты выплыло слово. «Стангрев». Пьющий кровь. Кадакарский житель — питается кровью. И вполне мог — укусить Редду. И она — заснула. А его — от сотрясения мозга — вывернуло. Не впрок пошла кровушка…

И биение собачьего сердца мне не мерещится. Редда жива. Просто спит. Спит. Как скотина в деревне.

Но призрак Нашедшего не желал рассеиваться, и я буквально чувствовал его в доме — Нашедшего, Доставшего… И ноги — как чужие.

Надо встать. Надо наконец перевернуть парня и убедиться, что он цел, и прогнать призрак.

О боги, а если он высосал из Редды слишком много — вон весь пол… Если хозяюшка не очнется?..

Шаги — мягкие, шелестящие.

Все-таки.

Спину свело ожиданием.

— Вечер добрый, сын мой. Что это у тебя дверь нараспашку?