Огибая свет (Ланс Скичира 4)

praeteritum

В не самый замечательный День, Когда Старики Безопасно Добрались Домой, мы снова встречаемся в «Серебряном клыке». Если говорить точнее — вечером. Если ещё точнее — почти ночью, заблаговременно зарезервировав стол в углу.

Меня изрядно мотает, и гл о тка просит добротного глотк а. Дело очередного клиента близко к развязке, но я никак не могу настроиться на кульминационный разговор с его дочерью.

Выдуманные вопросы кажутся пустыми и неправильными, опросная цепь никак не желает выстраиваться в надёжную конструкцию, а на окраине сознания без устали пульсирует совершенно неуместная мысль: «обязательно спроси её, причинял ли хоть когда-то отец или его братья ей боль?». Мысль зудит и чешется, намекая, что в случае утвердительного ответа я не посмею взять положенных денег.

На входе в «Клык» меня пытается вызвать Амма, но я прихлопываю «болтушку». Байши, голос названной сестры сейчас точно не поможет принять решение, только усугубит…

Внутри привычно шумно (в меру), светло (чуть меньше меры), воняет чу-ха (снова в меру) и пролитым элем (совсем уж без меры). Мне кивают, показывают скрещённые пальцы, я эмоционально зерк а лю. Незнакомые самцы недоверчиво хмурятся, приобнажая резцы, и я снова зеркалю.

Расстегнув пальто, чтобы виднелись двуцветный жилет и рукоять «Молота», пробираюсь в привычный закуток, где уже засели старики. Мы совсем не приветствуем друг друга, как будто простились час назад, но Подмастерье Ганкона интересуется ожидаемым:

— Знаешь, почему у меня нет пальцев?

Я знаю. Причём уже весьма немало версий, но ни разу не пытался угадать, какая верна. А тот ни разу не повторился. Послушно мотаю головой, подтягиваю стул и усаживаюсь спиной к углу.

— Несколько лет назад крохотный служка принёс в храм курильницу для травяного угля, — говорит стайщик. Снимает чистую тряпицу с поджидающей меня третьей пиалы, и деловито наливает. — Сказал, что нашёл на свалке, но не смог пройти мимо. Он показал курильницу мне, у неё оказалась подломлена железная лапка. Вид мелкого соплежуя и его переживания, что такой важный в нашем деле предмет может быть сломан и безжалостно выброшен… в общем, я пообещал ему, что починю.

Ганкона вздыхает. По выражению щекастой морды Пикири я пытаюсь угадать, слышал ли сааду эту версию, или же пунчи верен таланту сочинителя.

— Я отнёс курильницу в небольшую мастерскую при храме, — продолжает тот. — И вместо того, чтобы отдать работнику, решил всё сделать сам. Неспешно, с крохотным кувшинчиком выдержанной паймы, мыслями о доброте Двоепервой Стаи и в молчаливых молитвах о будущем служки. Отломал лапку, зачистил, почти приготовился прихватить на горячую… Но пока доводил деталь на шлифовальном станке и убирал лишнее, ублюдочные посланцы Бансури отвлекли смиренного раба Стаи, а *бучий пескорез познакомился со вкусом его крови…

Он снова вздыхает, словно сожалея, что так и не смог починить курильницу.

Я понимающе хмыкаю. Осматриваюсь, пересчитываю незнакомые морды. Сегодня цепников (вот же повадились!) не заметно, и это хорошо — от вида неизменно мрачных, обмотанных цепями и замочками храмовников мне каждый раз не по себе.

Думаю о работе и пытаюсь не думать о ней. Думаю о тающих в кармане рупиях и здоровенной гире стыда, не позволяющей мне снова просить у Нискирича. Позволяю пайме тёплым ручьём скользнуть в живот, и облегчённо откидываюсь на спинку.

Выдержав положенную паузу, спрашиваю старика, задумчиво рассматривающего шрамы на лапе:

— И что же верный раб Двоепервой Стаи вынес из этой истории?

Тот отвечает быстро и назидательно:

— Мысль проста, Ланс: даже когда дело касается тонких материй, всегда соблюдай технику безопасности.

Потираю щетинистую щёку:

— Двоепервая Стая была добра к тебе, Подмастерье. Пескорезом можно с лёгкостью отхватить и целую лапу…

— Ого, терюнаши, да ты мудреешь с каждым днём!

— Потому что у меня отличные учителя!

И мы смеёмся, все трое, как уже привыкли.

Берём тушёную свинину в кислом соусе с сухими лепёшками, здоровенную миску копчёных ушей и маринованную рыбу. Бутылку. По кружке эля. Кухня «Клыка» работает до рассвета, и потому буквально через час я ощущаю, как гнёт незавершённого заказа постепенно оставляет.

Завтра, всё завтра! Отдохнув, со свежей (почти) головой я приму решение, и закрою дело. А сегодня в поле моего зрения остаются лишь Подмастерье Ганкона и сааду Пикири, не забывающие обстреливать меня абзацными выдержками из Свитка и Лучезарных Скрижалей.

В перерывах между перебранками стариков мы обсуждаем новости минувшей недели. Я обтекаемо делюсь историей про нового клиента, но без деталей, хотя каждый из сидящих за столом чу-ха мог бы дать ценный совет. Старики рассказывают о недавних службах, жадности приходящих в храмы и бытовых хлопотах, коим несть числа: починке протекающих крыш, ремонте ступеней, замене лепнины или покраске тумб для стационарных кхоров во дворе.

Затем мы говорим о характере Настоящего Самца, покорителя сердец и хозяине собственной жизни, как его понимает современная молодёжь. О штормболе. Падающем качестве эля. Возможности или недопустимости изменять жёнам. Безразличии тетронов. Свободе выбора. Реинкарнации и блаженной жизни за порогом погребальной печи. О распутности самок вистар и приятном снижении цен на услуги уютных домов. О предназначении…

Тут-то я и срываюсь.

Заказываю очередную бутылку, разливаю, поднимаю пайму в уважительном жесте, и задаю вопрос, хотя до усрачки боюсь услышать ответ.

— Послушайте, пунчи… — говорю я, когда мы прикасаемся пальцами к пиалам друг друга, выпиваем и дружно цокаем языками. — Давно хочу спросить каждого из вас, да вот только духу не набираюсь…

Они смотрят внимательно, чуть пьяно — один поверх очков, второй подвернувшись так, чтобы не мешало бельмо.