Страница 24 из 157
Блестящей, богатой, радушной представляется приезжему Рига, и невольно напрашивается мысль о том, насколько обусловлено это богатство Риги, не говоря о труде местного населения, тем, что под скипетром русской державы впервые, безусловно, если не считать короткого времени Плеттенберга, после почти шестисотлетнего существования, вступила Рига в период мирного благоденствия. Необходимы некоторые исторические воспоминания, которые тут будут уместны.
Семисотлетие Риги уже завершилось. Чего-чего не видал город за это время, каким влияниям не подвергался, каких разнообразных положений и противоположений не испытал? Мало городов, имеющих такое великолепное прошлое, с точки зрения чисто художественной. Вот несколько картинок, на выдержку взятых из длинного ряда столетий.
XIII век, 1201 год; по устью Двины еще дремлют вековые леса, полные священных деревьев язычества; обитатели безмолвных соседних стран — длиннокудрые эсты, латыши, куроны и ливы. К холму, называвшемуся Риге, подплывают суда с военной силой, позванивают доспехи, высятся копья и бердыши; воздвигается замок, стены готовы, но обитателей еще нет, их привезут из чужих краев, из католических стран, на самом рубеже православия. Это — основание города епископом Альбертом. Только восемь лет спустя уже совершается в Риге первая казнь, со всеми мрачными подробностями средневековой юстиции: казнят рыцаря Соеста, убившего орденсмейстера Винно; это начало, это фронтиспис ко всем пестрым ужасам междоусобий, имеющих явиться в только что образованном рыцарском ордене.
XIV и XV века — время той же бесконечной вражды рыцарского ордена с рижским архиепископом, за которого стоит город Рига. Тринадцать месяцев продолжается одна из многочисленных осад его; в городе голод и болезни со всеми их ужасами. Часть городской стены разрушена. Рыцарство, сквозь пробоины, врывается в город, осененное своими штандартами и хоругвями, окруженное рейткнехтами и пажами, и коленопреклоненный, приниженный, плачущий магистрат встречает его. Есть и другие картинки того же времени. Торжественная встреча в Риге папского легата, приехавшего разбирать распрю ордена с архиепископом, по 230 пунктам обвинений, что и совершается в процессе такой длины, что одни документы измеряются десятками аршин; орден «покупает» выгодное ему решение папы, и все разбои рыцарей признаются не чем иным, как христианскими подвигами. Это — 1312 и 1319 года. Проходит пять лет, и, в той же Риге, другой папский легат, при погашенных свечах и глухом колокольном звоне всех церквей, проклинает орден и отлучает его от церкви. Орден, владеющий огромными богатствами и вооруженный до зубов, в ответ на это смеется.
XVI век имеет свои три картинки. Бегут из Риги, забрав свои пожитки, католические монахи, пред лицом реформации, проповедуемой Кнопке; бегство совершается довольно мирно, хотя и не без иконоборства. верный преданиям, сам архиепископ предпочитает «продать» рижский собор за 18.000 марок и удаляется в Кокенхузен; остался в городе только один католический монах, — это безмолвная фигурка на одном из частных домов Риги, красующаяся в качестве воспоминания и поныне. Другая картинка: апофеоз счастливых годов ордена, последних годов его, под управлением Плеттенберга, каменный облик которого, как окаменелое осаждение времени, во всех орнатах и регалиях имперского князя и властителя ордена, избранного также всеми сословиями Лифляндии протектором, безмолвно красуется и по сей день во внутреннем дворе рижского замка, рядом с изображением Богоматери, в одну с ней величину, будто pendant ей!
Третья картинка имеет место в том же XVI веке. Могучего ордена нет больше, он исчез. В Риге властвует король польский Сигизмунд-Август, давший дворянству привилегии; но он же, а еще более Стефан Баторий, их и нарушил. Польские законы заменяют старые местные, уничтожаются ландтаги и вводятся сеймики; лучшие староства раздаются полякам и литовцам, а из лифляндских дворян — только тем, кто оказал польскому правительству значительные услуги. являются иезуиты, является снова католический епископ в Риге, многие лютеранские церкви, как здесь, так и в Бендене и Юрьеве, обращены снова в костелы, и лютеранство становится вероисповеданием «терпимым». так называемые «календарные беспорядки», за которыми следуют казни, совершаются тут в совершенно польской обстановке.
Другая картина: XVII век — первая его половина. Поляков нет больше; в Риге новый властитель — это король шведский Густав-Адольф; красуются в Риге шведские ратники, шведские эмблемы; и опять лютеранство; впервые обращено внимание на крестьянина, производится кадастр и ограничивается, на время только, патримониальная юстиция. Мало-помалу подмешиваются к картинке те краски, на которых способна будет выясниться характерная и мрачная личность Паткуля. Рижское бюргерство прочно заняло упразднившееся за орденом и архиепископом место, и регентша, Гедвига Элеонора, в благодарность за верность, дает членам городского совета дворянство, а на герб города надевает корону, которая красуется на нем и до сих пор.
Во второй половине XVII века следует очень быстрая и полная перемена декораций: от дворянства отнимается всякое право вмешиваться в дела правительства; ландратская коллегия, учрежденная в начале шведского владычества, уничтожается за злоупотребление ландратами своей властью; вводится правительственный контроль за ландтагами, и, наконец, Карл XI, шведский, отбирает в казну все дворянские и другие имения, «когда-либо короне принадлежавшие». Что же не принадлежало когда-то короне? Пять шестых дворянского имущества переходит таким образом к казне. Это — знаменитые «редукции», явление совсем исключительное. Дворянство настолько обеднело, что, по свидетельству Эккарта, ко времени ландтага 1714 года, доходы рыцарства достигали 200 талеров и оно просило отсрочить ему недоимку в 15 талеров!? Как бы в насмешку обобранному королем дворянству, ему одному позволено «держать борзых собак». Отчасти, на эти огромные деньги ведется сыном Карла XI, Карлом XII, война против русских. В самой Риге, во время редукций, хозяйничает заклятый враг дворянства, суровый королевский наместник Гастфер. Испуганное и обедневшее рыцарство уходит на службу к чуждым властителям, и нет европейской армии, говорит Эккарт, в которой в половине XVIII века не служили бы прибалтийские немцы; они дали двадцать одного фельдмаршала и без счета генералов.
В начале XVIII века опять, и в который раз, совершается полное преображение. 10-го июня 1710 года войска Петра I вступают в Ригу вслед за долгой осадой, девятой по счету всех осад, выдержанных городом за все время; действию «редукций», благодаря царской милости, только милости, дан обратный ход, дворянство опять начинает богатеть, и Рига, во главе всего балтийского побережья, впервые вступает в долгий период почти двухсотлетнего мира под Русской державой.
Летом 1764 года посещает Ригу Императрица Екатерина II. На следующем за этим ландтаге 1765 года генерал-губернатором Броуном, от Императорского имени, делаются различные «propositionen» в пользу крестьян, тягость быта которых государыня «видела своими очами»; ландмаршал Будберг произносит свой «harangue». Это заседание ландтага чрезвычайно бурно, и фрейгерра Шульца фон Ашерадена, стоявшего за крестьян, дворяне собираются выкинуть в окно, «в наказание ему и в подобающий пример другим». Голоса за крестьян поднимают в 1796 году — Меркель, в 1849 — Фелькерзам и вместе с ними наше правительство, как крупнейший собственник прибалтийских губерний, унаследовавший значительную часть земель, принадлежавших ордену и архиепископу. Не следует забывать ни в каком случае, что, помимо безраздельной принадлежности прибалтийского края России, Правительство наше является в нем действительно крупнейшим собственником, — крупнейшим настолько, что самые колоссальные майораты края, вместе взятые, пред этой собственностью ничто. В этом смысле наш управляющий государственными имуществами в прибалтийских губерниях в некотором смысле прямой наследник и архиепископа, и гермейстера.