Страница 13 из 157
Русский храм в Гапсале не велик, но вполне благообразен; при незначительной вышине под цилиндрическим сводом, он продолговат по плану, имеет недурной, в римском стиле, золоченый иконостас и красивую люстру.
Из всех морских купаний балтийского побережья Гапсаль теплее других, что не мешает ему, расположенному на местности совершенно ровной, каменистой, частью болотистой, поросшей мелким кустарником и сосной, быть совершенно открытым северо-западным ветрам; климатические условия его не дурны, но прогулок мало, садов нет, а имеются «променады». По-видимому, задуманы некоторые приспособления, чтобы воспользоваться развалинами замка и устроить здесь центральное гульбище; можно только пожелать исполнения этого.
Пернов.
Общий вид города. История вражды Старого и Нового Пернова. Нынешнее значение магистратов и гильдий. Граница между эстами и латышами; возможность разделения епархии.
В десятом часу утра, 15-го июня, пароход бросил якорь в милях от Пернова и путники пересели на паровую шхуну. На мостике шхуны появился человек, во фраке и цилиндре, с белым знаком на нем — Р. L., что означает Pilot, Lothse, лоцман. Это был один из представителей лоцманских обществ, имеющихся, к счастью, на всем балтийском побережье, весьма своенравном не только в смысле атмосферических явлений, но и по характеру дна моря: много новых вешек ставится и поныне на тех местах, где неожиданно застряло то или другое судно. День был очень хорош, море спокойно; шхуна быстро подвигалась к городку, лежащему на плоском, песчаном берегу, и скоро вошла в довольно узкий проход, тянущийся между двух низких каменных молов. Поверх множества крутых, старообразных, черепичных крыш городка, продвигались в воздухе шпили двух церквей; много мельниц виднелось по сторонам, много зелени; в одном месте обозначались леса новой постройки лютеранской церкви, спаленной, кажется, в 1883 году, октябрьской молнией. Вправо виднелась спасательная станция, по сторонам пароходы, ялики, черпальная машина, все разукрашенные флагами; слышалась иногда, покрывавшая клики народа, пальба из каких-то хлопушек, напоминавшая отчасти выстрелы из небольшой пушки. На возвышении поднималась лоцманская станция, находящаяся в связи со всеми остальными, имевшая, как сообщали местные жители, сведение, что в настоящую минуту у берегов Норвегии хозяйничают штормы; это открывало неприятную перспективу. Местная православная церковь невелика, крыта небольшим куполом, под которым, непонятно для чего, положена стеклянная рама; иконостас углубленной аркой покоится на небольших витых колонках; высоко над ним поднимается рельефное распятие, составляющее, вероятно, часть висящего за ним образа, изображающего, так надо думать, хотя разобрать трудно, скалистые окрестности Иерусалима, с солнцем и луной наверху; в приходе числилось около 2.500 человек.
Городок Пернов очень опрятен и вымощен; в нем около 12,000 жителей; главный предмет экспорта лен; несколько лет тому назад оборот достигал 10 миллионов рублей, теперь он не превышает 41/2.
Подобно тому, как в прибалтийском крае имеется своя «лифляндская Швейцария», так в Пернове существует своя «лифляндская Помпея». Это старый, не существующий ныне, Пернов, лежащий своими основаниями в песках побережья, — город, приблизительное местонахождение и очертание которого известны, но следа их нет. На поверхности земли, с моря виден только Новый Пернов, тот, который не дал жить старому, лежащему под песками. Старый Пернов был также одним из членов Ганзы и вел в древности значительную торговлю с Россией через Юрьев. Лучшим его временем было то, которое предшествовало ливонской войне.
Вражда этих двух городков составляет одну из типичных страничек здешней средневековой жизни, когда сословия, касты, гильдии и цехи, во взаимной вражде, служили таким отличным доказательством не существовавшей еще в те дни пресловутой теории борьбы за существование. Новый Пернов восторжествовал, Старый покоится в песках.
В 1234 году епископ эзельский избрал место Старого Пернова для постройки церкви; по мере постройки селились подле неё и люди, и, вероятно, так, по словам Русвурма, возник Старый Пернов. В 1251 году церковь его сделана соборной, и до нас дошел любопытный документ о порядках, которым должны были подчиняться причт и клир. Из числа 300 гакенов земли, назначенной собору, 42 шли пробсту, 32 декану, 30 схоластику, 10 звонарям, 6 на свечи, книги и масло. Все домгерры, числом 12, должны были спать в общей спальне и ложиться одновременно, без шума и упрямства, без «insolentia et strepitu», а кто не ночевал дома, тот привлекался к ответу, причем прочитывал пятьдесят молитв и двигал по пятидесяти шариков четок.
В 1263 году пришедшие сюда литовцы сожгли старый город и церковь; в 1533 году епископ Буксгевден, в войне со своим анти-епископом Вильгельмом, снова сжег отстроившийся заново город и выкинул из церковного склепа останки первого епископа эзельского, Германа; в 1576 году церковь сожжена русскими.
До нас дошли любопытные документы, так называемые «Burspraken», то есть «Burgersprachen», civiloquia, — бюргерские права, ежегодно изменявшиеся; их четыре раза в год всенародно прочитывали, чтобы бюргеры могли вполне хорошо знать их. Такие документы сохранились в Ревеле, Риге и Новом Пернове. В них характерны несколько параграфов, направленных против эстов и вообще против всех не-немцев. Не только при покупке хлеба немцам предоставлялось первенство, но всем не-немцам не полагалось даже каких-либо орудий для взвешивания и меры. Не менее ревниво относились староперновцы, соединившиеся с 1456 года в гильдию, к торговле иностранцев: ни один иностранец не смел жить здесь, не сделавшись бюргером; но главные усилия их были направлены против возникавшего рядом Нового Пернова.
Запрещено было, например, кому бы то ни было покупать в Новом Пернове продукты и товары с тем, чтобы перепродавать их в Старом. Непримиримыми врагами стояли один против другого оба города. В 1568 году, король польский, вероятно вследствие особого ходатайства ново-перновцев, велел снести Старый Пернов и дал им привилегию следить за тем, чтобы на месте сносимого города никто наново не строился. Не могло быть сомнения в зоркости, с какой следили за этим торжествовавшие новоперновцы; тем не менее, старое, насиженное место никак не хотело умирать, потому что уже в 1599 году Новый Пернов просил польских комиссаров ни более, ни менее, как о том, чтобы срыть старый город. И на этот раз исполнение ходатайства фактически не удалось, так что при перемене властителя, при Густаве Адольфе шведском, ходатайство было возобновлено и последовало сходное с прежними королевское подтверждение о том, чтобы не смели строиться на старом месте, чтобы разрушенной церкви не возобновлять, «дабы не было предосуждения Новому Пернову». Остатки церкви снесены окончательно в 1660 году, и вражда, длившаяся не одно столетие, погасла за насильственной смертью одной из сторон. Старый город, и даже имя его, исчезли почти бесследно; он находился против нынешнего Пернова, подле речки Заук, или Перона. Остались от него, точно в насмешку, всего только две печати: старая 1427 года, с изображением полуепископа и полуорла, и новая, 1445 года, с рукой, держащей крест подле ключа. Единственный подлинный документ, дошедший до нас от Старого Пернова, — так чисто стерто с лица земли его бытие, — это отношение его магистрата к магистрату ревельскому от 12-го января 1427 года, с просьбой об оказании защиты некоему Гансу Омунду. Самое название, Пернов, перешло к нынешнему городу от Старого Пернова, потому что первоначальное название Нового Пернова было Эмбеке. Не одни эсты, следовательно, склонили свои головы: тут не давали пощады никому.
Издавна существовали в прибалтийском крае гильдии и цехи; уставы их, или шраги, имеются, например, в Риге с XIV века. Хотя многое прекратилось, и городовое положение 26-го марта 1877 года достаточно основательно коснулось вопроса, но в общих чертах в прибалтийских губерниях все-таки существуют три городских сословия: магистрат, как высшее городское управление, и две гильдии. В более мелких городах граждане делятся на купцов и мещан, а в самых маленьких деления не существует вовсе. Магистраты и гильдии составляют и доныне то, что называется «гражданством», как нечто противополагаемое «городскому обществу». Чтобы стать бюргером, нужно согласие гильдий и магистрата, и поступающим приносится присяга «на послушание благородному магистрату», или в малых городах — фохтейскому суду. Совершенно явственная несогласованность между думой и магистратом бросается в глаза. Магистрат в настоящее время, не орган городского управления, не представитель городского общества, а Бог знает что; он представляет из себя, отчасти, судебное и полицейское место, с участием в церковном управлении, в надзоре за гильдиями, в заведывании за благотворительными учреждениями и капиталами; но все это — обязанности, которые повсюду в России распределены между особыми, точно обозначенными органами.