Страница 11 из 93
Этот шлюз один из самых могучих. Разность горизонтов верхней и нижней плотин шесть сажен, напора воды — две сажени; в шлюзе три пролета, из которых средний глубокий. По данному знаку была пущена вода; она ринулась вниз, по всем пролетам, с огромной силой, образуя настоящие клубящиеся водопады. Они стремились вдоль всех трех пролетов, точно из гигантских темных ртов; вода, казалось, готова была поглотить все и вся; кудри, клубы и кольца её, перешибая одни другие, ревели невообразимо и, сгладившись по широкой поверхности стока, стремились под лестницу, вырисовывая пеной необозримое количество двигавшихся арабесков. В ярком блеске горячего полдня все вместе взятое — люди стоявшие по крутым скатам, синевшая даль, клокочущая вода, — представляло картину в полном смысле слова великолепную.
При выезде из Девятин указывают, вправо от дороги, на кладбище голландцев, работавших тут когда-то, во время проведения канала; небольшое место огорожено высоким полуразрушившимся кирпичным забором; могучие деревья густой сенью своей покрыли бренные останки чужестранных людей, потрудившихся в свое время для русского народа. Мир им!
Солнце палило немилосердно, когда вдали показалась старинная церковь Вытегорского погоста, построенная по собственноручному плану Петра Великого. Церковь эта, один из перлов нашей архитектуры, чрезвычайно своеобразна: двадцать маленьких куполов, расположенных на разной высоте, группируются очень хорошо поверх зеленых крыш и белых стен. По наружным сторонам церкви, над стенами её, высятся плоские, луковице-образные кокошники, придающие зданию совершенно подходящий сельский вид. Внутри церковь невысока; плоский потолок покрывает внутренность её и от центра его лучами расходятся небольшие пояски, между которыми помещаются потемневшие изображения ангелов; иконостас, в два яруса, полон ликами святых, каждый в отдельном обрамлении.
Онежское озеро.
Выход в озеро. Исторические пути духовного подвижничества. Главнейшие имена деятелей. Впечатление прибытия в Петрозаводск.
От города Вытегры до устья реки, до Онежского озера — шестнадцать верст. Река изгибается крутыми луками по болотистой, тундроватой местности, и точно усталая в долгом течении от массы тех грузов, которые вынесли воды её на всем протяжении системы, спешить к озеру, чтоб успокоиться. Тундры, кочки, жидкие деревья, не имеющие возможности расти, коряги и пни виднелись по сторонам красивого и легкого парохода, лавировавшего по изгибам. Туман и дождик делали картину неприветливой. Серая сплошная туча обложила все небо, когда у устья реки засеребрилась зеркальная поверхность открытого озера. На карте значилось, что подле устья реки стоит маяк. Если признать маяком телеграфный столб со щитом наверху, окрашенный белой краской, то карта не ошибалась. Скоро, очень скоро, пароход вошел в область густого, слоившегося тумана, так что едва можно было различить следовавшие за пароходом суда; туман лежал над водой густым, но тонким слоем.
Что путники близились к северу, в этом не могло быть сомнения: температура воздуха, достигавшая еще накануне чуть не сорока градусов жары, сразу понизилась до 6°, в воде было только 2°, и в довершение картины встретились плывшие льдины — в конце июня месяца; они белели вблизи и тихо раскачивались над глубокой чернью воды, составляющей особенность наших северных озер, когда волна парохода коснулась её. Несмотря на густоту тумана, летний день все-таки давал себя чувствовать бесконечным обилием света вокруг; судно скользило точно в каком-то серебре, по которому высокие снасти парохода вырисовывались чрезвычайно резко. Две волны, разбегавшиеся за ним по озеру, спокойному как зеркало, точно замирали темными полосками в бесконечности мало-помалу разрежавшегося тумана. Такова была картина великой водной поверхности с береговой линией в 1300 верст.
На Онежском озере нельзя было не вспомнить о временах давным-давно прошедших. Существование еще до XII века Обонежской пятины Новгородских владений, северная часть которой доходила до Ледовитого океана, говорить о бесконечно раннем расцвете некоторой жизни в этих местах. По путям торгового движения к северному морю и на восток начиналось всюду сооружение монашеских обителей, служивших единственными гостиницами в дебрях и пустыне. Духовное подвижничество предшествовало исторической жизни, и в самой глубокой старине поднимаются в Прионежье дне личности, о которых нет ни предания, ни сказания, а сохранились одни только имена: Пахомий Кенский и Корнилий Палеостровский; в XVI веке является Кирилл с «великой главой»; Антоний Сийский, обнажавший плечи и главу до пояса, дабы прилетали к нему оводы и комары и обседали и пили кровь нещадно; Никодим Кожеезерский, известный чудом, совершенным им: было великое наводнение, он взобрался на свою келийку, к крыше которой подступала вода, пел псалмы, и — вода удалилась.
Ошибся бы тот, кто вздумал бы утверждать, что пустынножительство, развивавшееся здесь по берегам и островам чрезвычайно сильно — о чем свидетельствуют разбросанные по краю, попадающиеся очень часто кресты и часовенки, — чтобы это пустынножительство ограничивалось только духовными подвигами. Нет, люди пустыни приносили и образование. Соловецкий летописец сообщает, что игумен Филипп, в XV веке, такую телегу завел, что сама насыплется и привезется, сама и высыпает рожь на сушило; он сеялку построил с десятью решетами: сеет один человек, а другое решето-то само насыпает и сеет отруби и муку; игумен Филипп ветер нарядил мехами рожь веять и кирпичные заводы завел, и стекольчатые окна делал; старец Тарасий, раньше его, научил рассол от воды отлучать и соль варить.
Целые сонмы отшельников-тружеников расположились по Онежскому побережью в XV и XVI веках, и от Олонецкого края пошли они дальше, даже до 691/2 градуса северной шпроты, где, как видно из грамоты Иоанна Грозного, преподобному Трифону, проповеднику Св. Евангелия среди лопарей, скончавшемуся в 1583 году, и настоятелю доныне существующего Печенгского монастыря, дано было владение по берегам, и он, Трифон, основал рыболовство, звероловство, ловлю устриц, соляные варницы, лесные дворы, мельницы и обзавелся морскими крупными судами. Торговля с иностранцами по нашему северному побережью началась раньше его.
И сколько было, подумаешь, светлых видений этим людям, и умирали они, веруя в обетованное свое спасение, покойно, безмятежно, как например Савватий, шедший через Свят-Наволок и скончавшийся в пути, сидя в куколе и мантии. Правда, не всегда мирно жили и умирали подвижники; так, убиты язычниками: Адриан Ондрусовский, Макарий Вышкозерский и другие.
К половине пути по озеру туман начал было рассеиваться и порой проглядывало солнце. Наступило время завтрака, и все находившиеся на пароходе, сев за стол, рассчитывали на спокойное окончание завтрака, как вдруг резкая беготня на палубе, крики и остановка хода машины дали знать о том, что случилось что-то необыкновенное и недоброе. Оказалось, что матрос упал в воду. Все вышли на палубу. Машине тем временем дали задний ход; следовавший в некотором расстоянии другой пароход, «Онега», по свистку, прибавил ходу и направился к еле видневшейся над водой, плескавшейся черной точке: то был матрос, от которого первый пароход успел отойти сажен на сто. К счастью, он умел плавать и продержался на воде минуть около пяти, пока с подошедшей к нему вплотную «Онеги» бросили буйки и веревки; за одну из них он ухватился, и его втащили на палубу. Нельзя сказать, чтобы безмолвное созерцание возможной гибели человека, видневшегося небольшой темной живой точкой в бесконечности вод и тумана, на 50-ти саженной глубине, относилось к чувствам особенно приятным. Привезенный немедленно на пароход обратно, матрос, переодетый и осушенный, оказался архангелогородцем, новобранцем: он упал, неосторожно черпая воду и не желая упустить из рук казенного ведра. Фамилия его Самадов. Из опасения упустить казенное ведро свалиться в воду — это характерно, в особенности для новобранца.