Возвращение принцессы

Дима поморщился. Голова трещала нещадно. Перепил вчера. Черт попутал… Он привстал на своем гигантском ложе, растер виски…

Это что такое?! Это кто?! Это чья пятка?! Дима осторожно приподнял краешек одеяла. Спутаная гривка цвета спелого баклажана. Смуглое плечико, узкая спинка… Юная дева, абсолютно Диме незнакомая, почивала рядом, зарывшись личиком в смятую подушку.

— Эй! — окликнул ее Дима ошарашенно. Осторожно дотронулся до ее плеча. — Эй!

Дева, не желая просыпаться, повернулась к нему лицом, пробормотала что-то бессвязно, сонно, не открывая глаз. Не такая уж и юная, между прочим… Личико — супер, но… Сей розан подвял, еще не успев раскрыться.

Незнакомка, так и не проснувшись, потянула было к Диме правую длань с экзотической наколкой на предплечье. Дима шарахнулся в сторону, прикрыв спящую красавицу одеялом, сполз с постели.

Запахивая на ходу халат — шикарный халат, атласный, китайский, расшитый драконами и пагодами, один из пяти, купленных прошлой осенью в Антверпене, — он завязал его потуже и вышел в коридор.

Коридор был безбрежен. Дима миновал его, мучительно соображая: кто такая?! Где он ее склеил? И как он мог вообще… Он, с его брезгливостью патологической, тысячу раз осмеянной всеми, кому не лень… Как он мог лечь с валютной шлюхой? Как он мог так надраться, чтобы не помнить сейчас ничего?! В студенчестве это называлось «форточкой». «Вылететь в форточку». Нахлебаться какой-нибудь бурды дешевой, какого-нибудь «розового крепкого», набраться до беспамятства и — привет. Провал…

Дима вошел в свою роскошную кухню, плавно перетекающую в гигантскую лоджию, где за витражными стеклами зеленел Димин сад (диковинные деревца, Димина гордость, он их сам ежеутренне опрыскивал живительной влагой из водного пистолета).

В кухне за столом сидел моложавый брюнет лет сорока, орал в трубку мобильного телефона:

— Скинь им три процента! Не жмись! Они же оптом берут!.. Финны целую партию покупают, — подмигнул он Диме, закрыв трубку рукой. — Димка, пляши! В Европу вползаем.

— Какая Европа, бог ты мой! — скривился Дима, открывая банку пива. — Задворки! Где Лера? Где завтрак?

— Я ее рассчитал. — Брюнет, уже закончивший телефонный разговор, включил тостер, деловито и споро готовя завтрак. — Сегодня я за кухарку. Завтра новую найму. Эта, мой дорогой, воровала безбожно.

— Ну и хрен с ней. — Дима надкусил тост. — И пускай бы воровала. А борщи с пампушками? Она их готовила виртуозно! Пусть бы себе воровала, я ей за эти борщи все прощаю. Верни!

— Какой тебе борщ? — огрызнулся брюнет. — Борщ ему с пампушками… Ты посмотри на себя! Разожрался — поперек себя шире. Водку трескаешь не просыхая! Дима, мне это о-сто-чер-тело! Дела идут — хуже некуда. Знаешь, чем это кончится? Все пойдет с молотка, помяни мое слово.

Дима молчал, хрустел тостом, уныло глядя на компаньона. Башка раскалывалась, похмельная мутная тоска подступала к горлу.

— Что с тобой творится, понять не могу, — продолжал брюнет, молотя ладонью по мраморной столешнице. — Пьянки, дебоши в кабаках… Ты хоть помнишь, что ты вчера учудил? Владик полночи по городу мотался, венгерку тебе искал.

— Венгерку? — переспросил Дима ошарашенно.

— Здрасьте! А кто у тебя в спаленке кемарит? Ты орал: «Владик, найди мне венгерку! У этой суки…» У Лары, то есть, твоей… «У нее Иштван, а я хочу Жужу! Как минимум!» Владик, бедный, рыскал по всей Москве, искал тебе мадьярку.

— «Вышла, мадьярка, на берег Дуна-ая…» — затянул Дима фальшиво. Ему было стыдно. Тошно. — Лев, — вздохнул он, растирая пятерней лицо, — ты подумай… До чего я докатился, а?

— Вот именно, — сухо согласился Лева. — В четырнадцать ноль-ноль у нас финны. Ты понял? Душ. Массаж. Массажистка ждет уже… Час на сборы!

— Останови! — приказал Дима шоферу.

— Начина-ается, — проворчал Лева, заерзав на заднем сиденье.

Машина притормозила у цветочного магазинчика.

— Иди, купи корзину красных. — Дима протянул охраннику деньги. — Ну, ты знаешь… Таких, с синеватым отливом.

Охранник смял дензнаки в огромном кулаке, выскочил из машины, почесал к магазинчику рысцой.

— Дима, — прохрипел Лева, дрожа от бессильной злости. — Ты издеваешься надо мной, что ли? Времени — в обрез, а ты тут с корзинами…

Дима молчал, невозмутимо глядя в окно.

Охранник выскочил из магазинчика, бережно прижимая к могучему торсу корзину с красными розами.

— Нет. — Дима придирчиво и неторопливо осмотрел цветы. — Нет, это не тот сорт. Я тебе сказал — с синеватым отливом! Гена, как они называются, я забыл?

— «Пламя Парижа», — подсказал шофер, поглядывая в зеркало заднего обзора и не без удовольствия наблюдая за терзаниями Левы. Он Леву недолюбливал, ибо не раз бывал бит последним за использование хозяйского авто в личных целях.

Охранник кивнул, унесся, скрылся за дверью магазинчика. Через пару минут выскочил оттуда снова, неся в вытянутых руках еще одну корзину роз. Следом выбежали две служительницы цветочного царства, улыбаясь Диме сладко, искательно: Диму здесь знали, Дима был постоянный клиент, душка и на чаевые не скупился, и на комплименты, и за бока при этом не хватал.

— Нет. — Дима поморщился досадливо, оглядев новую корзину. — Ну что ты мне принес? Я тебе сказал — с синеватым отливом! А это что? Это не синеватый. Это — синюшный.

Лева застонал сдавленно, изнывая от гневной муки, скорчился на заднем сиденье, сжимая виски руками. Шофер поглядывал на Леву торжествующе и ликовал.

— Дмитрий Андреич, а вот эти? — защебетали продавщицы, наклоняясь к окошку авто и просовывая в салон розаны всех мыслимых и немыслимых оттенков алого. — Вот нам прислали пробную партию, смотрите — почти бордовые. Не вянут, будут стоять вечность.

— Тут встанет, — пробормотал шофер, окидывая цветочниц и их декольте опытным оком. — Тут, я вам скажу…

— А «Пламя Парижа»? — спросил Дима, хлопнув шофера по затылку.

— Валентин! — орал Лева в мобильный. — Финны приехали? Черт! Ну, займи их как-нибудь… Выпей там с ними, каталоги наши покажи… Мы через полчасика будем.

— Я не поеду, — буркнул Дима, повернувшись к нему.

Лева задохнулся от гнева. Стиснул трубку телефона в мокрой от пота ладони.

— Ладно, — произнес он наконец хрипло. — Поступай, как знаешь. Дима! — Лева притянул хозяина к себе за отвороты плаща. Он имел право на эту фамильярность, на резкий тон, на гневную отповедь. Он вообще на многое имел право. — Дима! — прошипел он, приблизив лицо. — Так дела не делаются, голубь мой! У тебя бизнес трещит по швам, а ты… Дима, выбирай: или бабы, или бабки. Или дело делать, или пьяные сопли на кулак наматывать.

— Иди к черту, — огрызнулся Дима устало, высвободился и повернулся к компаньону спиной.

Лева отдышался, стараясь успокоиться, потом выскочил из машины, шарахнув дверцей что есть мочи, и ринулся к притормозившему рядом частнику.

А Диме уже торжественно несли цветы. Корзину шикарных роз — красных, с синеватым отливом.

— На Весеннюю? — спросил шофер, весело глянув на шефа.

— На Весеннюю, — кивнул Дима.

На Весенней жила Лара. Он купил ей эту квартиру полгода назад. Было несколько удачных сделок сразу — шальные деньги, на которые никто не рассчитывал. Удача, случай. Дима купил эту квартиру сразу же. Квартиру и машину, которую она тотчас разбила. Пришлось покупать еще одну.

Дима вышел из машины. Закурил, хотя делал это редко: только когда совсем невмоготу. Он ходил вокруг машины и курил, поглядывая на Ларины окна.

Охранник Владик только что поволок туда, наверх, корзину с «Пламенем Парижа». А почему, собственно, «Пламя Парижа»? Когда он горел-то, горемычный? A-а, это опера такая. Нет, балет. Нет, все-таки опера.

Дима бросил окурок на влажный асфальт, расплющил его носком ботинка.

— Дмитрий Андреич, Лев Аркадьич звонит из офиса! — крикнул шофер, выглянув из машины.

— Пусть на… идет, — отозвался Дима беззлобно, снова задрал голову, посмотрел на Ларины окна.