Девочка у моста

Возвращаясь к себе в комнату этим вечером, он обнаружил в кухне незнакомого человека примерно одного с ним возраста, который спросил, не он ли Эймюндюр. Сначала он не стал говорить ни да, ни нет, поскольку был не обязан сообщать это первому встречному. Потом, однако, он кивнул:

– Да, это я. А что?

Тот человек объяснил, что узнал, где он снимает жилье, поскольку разыскивал его, чтобы обсудить одно дело, если, конечно, он не против.

– Так как, говорите, вас зовут? – спросил Эймюндюр.

– Конрауд, – ответил тот. – Насколько я понимаю, году в шестидесятом вы жили на Скоулавёрдюхольте. Верно?

– А вам-то какое дело?..

Откровенная бестактность его гостя не смутила:

– Вы проживали в одном из ниссеновских бараков с вашим отцом и его сожительницей, которая, как я выяснил, являлась… хозяйкой дома, так скажем. У нее была дочь…

– Да, – кивнул Эймюндюр, продолжая движение вдоль коридора к своей комнате. – Однако у меня нет времени, да и рассказывать мне не о чем.

Конрауд поднялся и занял позицию на пороге кухни.

– Я хотел порасспросить вас о вашей сводной сестре.

Вместо ответа Эймюндюр извлек из кармана ключ, открыл комнату, вошел внутрь и затворил за собой дверь.

Конрауд остался стоять в коридоре в полном одиночестве, прикидывая, что ему предпринять. Теперь, когда он обнаружил этого человека, отступать ему не хотелось, поэтому он подошел к двери и постучал. Ответа не последовало, и, подергав за ручку, он убедился, что Эймюндюр заперся изнутри. Конрауд обернулся вглубь коридора посмотреть, не идет ли кто, а потом снова постучал, но уже настойчивее, при этом достаточно громко называя Эймюндюра по имени и повторяя, что ему требуется задать лишь несколько вопросов касательно его сводной сестры и происшествия на Тьёднине.

Он подождал еще пару минут, но в конце концов решил не упорствовать – все-таки выламывать дверь и принуждать того человека к беседе он не имел никакого права. Придется набраться терпения, зайти в другой раз и уповать на то, что Эймюндюр будет погостеприимнее.

Конрауд направился вдоль коридора и, уже приближаясь к выходу, заметил, как одна из дверей приоткрылась, а в ее просвете возникло лицо женщины, которой на вид было лет пятьдесят. Она поинтересовалась у Конрауда, зачем он шумит. Тот попросил прощения и сказал, что не хотел ее побеспокоить.

– Вы стучались к Эймюндюру? – спросила она, все еще стоя за дверью, – Конрауд видел ее лицо лишь наполовину.

– Да, но это несрочно. Прошу прощения еще раз. – Конрауд снова двинулся к выходу, окончательно смирившись с мыслью, что пришел зря.

– Вы что-то говорили о происшествии на Тьёднине? – задала она очередной вопрос. – Что за происшествие?

– Да неважно, – ответил Конрауд, слегка удивившись ее настойчивости. – По крайней мере к вам это не имеет отношения.

– А что за сводная сестра?

У Конрауда промелькнула мысль, что толщина стен в этом доме, должно быть, прямо пропорциональна любопытству его жильцов.

– Всего доброго, – только и ответил он.

– Он ведь тот еще подонок, – зашептала женщина. – Он мне угрожал. Нельзя ли его отсюда как-нибудь выселить?

В этот момент дверь в комнату Эймюндюра открылась, и тот вышел на порог, молча глядя на Конрауда и свою соседку. Последняя моментально исчезла за дверью.

– Что вы ей говорили? – спросил Эймюндюр.

– Да ничего, – пожал плечами Конрауд.

– Мне не нравится, когда обо мне говорят за глаза.

– Я этого и не делал, – возразил Конрауд. – Я как раз и пришел, чтобы побеседовать с вами. Дольше нескольких минут я бы вас не потревожил.

– Ну так и не тревожьте, говорить мне с вами все равно не о чем.

Эймюндюр уже собирался захлопнуть дверь, но Конрауд сделал шаг в его сторону:

– Вы жили здесь, в Рейкьявике, когда Нанна утонула?

Эймюндюр нерешительно остановился на пороге, глядя на дверь, за которой скрылась его соседка.

– О чем вы?

– О вашей сводной сестре.

– О моей сводной сестре?

– Да.

Эймюндюр находился в явном замешательстве, но в конце концов кивком пригласил Конрауда следовать за ним в его комнату. Когда тот затворил за собой дверь, Эймюндюр жестом предложил ему присесть на допотопный стул и спросил:

– А почему вы ей интересуетесь столько лет спустя?

– Раньше я работал в полиции, – начал Конрауд, усаживаясь. – Одна знакомая попросила меня изучить подробности того происшествия. Я просматривал материалы дела и наткнулся на ваше имя…

– А при чем здесь эта ваша знакомая? Кто она такая?

– Моя знакомая полагает, что может помочь девочке обрести покой, – объяснил Конрауд. – Она экстрасенс – именно она привлекла мое внимание к случаю с Нанной, и чем больше я погружаюсь в подробности этой истории, тем более любопытной она мне представляется.

Эймюндюр смерил его долгим, тяжелым взглядом.

– Да что вы такое несете?

– Я просто пытаюсь выяснить все возможные варианты того, как развивались события.

– Возможные варианты?

– Ну да.

– В том смысле, что речь не идет о несчастном случае? Я имею в виду смерть Нанны.

– Об этом-то я и хотел вас расспросить, – сказал Конрауд. – У вас никогда не возникало никаких подозрений?

– Нет, – покачал головой Эймюндюр. – А что? Они должны были у меня возникнуть?

– У меня такое впечатление, что по горячим следам расследование было проведено весьма поверхностно, и вывод о том, что девочка погибла по стечению обстоятельств, был сделан чересчур поспешно.

Чем больше деталей я обнаруживаю, тем больше у меня возникает сомнений. Какие у вас были отношения с Нанной? Вы испытывали привязанность друг к другу?

– Да какая там привязанность?.. Я бы так не сказал. У нас ведь была разница в возрасте… Да еще отец перевез меня в этот барак, даже не спросив, хочу ли я там жить. Моя мать умерла, мы остались без дома, вот и… Вы, конечно, меня простите, но я, вообще-то, не понимаю, почему я должен вам все это докладывать.

– А с вашей мачехой? Я имею в виду мать Нанны. С ней вы ладили?

– Ну да. Но мы с ней особо не виделись – в тот период меня и дома-то было не застать. Но обижать меня она не обижала.

– Должно быть, смерть дочери, да еще при таких обстоятельствах, стала для нее тяжелым ударом.

– А как вы думаете?

– Она не винила себя в том, что произошло? Не сокрушалась из-за того, что не уследила за дочерью? Или она обвиняла кого-то еще? Вы не помните? Как она отреагировала на случившееся?

– Ну, расстроилась, конечно, – ответил Эймюндюр. – А как иначе? Да и на их отношениях с моим отцом эта история сказалась. Вскоре он решил от нее съехать – ну и я вместе с ним, разумеется. С тех пор я не поддерживал с той женщиной никаких контактов. Несколько лет я работал за границей, а потом стал ходить в море.

– Я, вообще-то, хотел узнать, не высказывала ли мать Нанны претензий к следствию? – уточнил Конрауд. – Не выражала ли она сомнений относительно того, что смерть Нанны была случайной?

– Да вроде нет.

– А вы не помните, боялись ли кого-то дети на Скоулавёрдюхольте? Они вам ничего такого не рассказывали? Не говорили о ком-нибудь, кто внушал им страх?

– Ну… ходили всякие слухи, но не то чтобы они касались только Скоулавёрдюхольта. Таскались там… озабоченные, как их называли. Но их везде хватало.

– Вы имеете в виду мужчин, которых девочкам следовало остерегаться?

– Ну да… Погодите-ка – вы на извращенцев что ли намекаете?

– Например.

Эймюндюр только покачал головой.

– Вы не знаете, обращалась ли мать Нанны к экстрасенсам, после того как погибла девочка?

– К экстрасенсам? Да нет. Не помню такого. Может, и обращалась, но я об этом не слышал.

– А носил ли кто-нибудь из вхожих в семью – родственник или знакомый – плащ? Или шляпу? Я, конечно, понимаю, что в те времена чуть ли не каждый мужчина ходил в плаще и шляпе, но дело в том, что примерно в тот же промежуток времени, когда утонула Нанна, поблизости от Тьёднина видели мужчину, одетого именно так.