Страница 6 из 8
Во-вторых, следует искать перья: филины постоянно меняют оперение. Особенно интенсивно это происходит во время весенней линьки, когда перья длиной до 20 сантиметров с мягким пуховым опахалом выпадают и парят в воздухе, а их бородки, будто тысячи щупалец, норовят зацепиться за ветви рядом с полыньей или гнездовым деревом; они трепещут на ветру, словно изящные флажки, тихо сообщая нам о том, что рыбный филин где-то неподалеку. Третий знак – массивное дерево с огромным дуплом. Рыбные филины такие большие, что для гнезд им требуются настоящие лесные гиганты: вековые тополя Максимовича или приземистые вязы. В отдельно взятой долине таких «голиафов» найдется немного, поэтому, обнаружив подобное дерево, стоит непременно приблизиться к нему и осмотреть. Если по соседству вы увидите пуховые перья, значит, вы почти наверняка обнаружили гнездовое дерево.
Первые несколько часов мы с Толей продвигались вдоль русла реки, и я наблюдал за тем, как он выбирает подходящие для осмотра деревья и участки воды, на которые стоит обратить внимание. Он шел не торопясь. Я заметил, что Сергей, который принимал решения мгновенно и выполнял их незамедлительно, журил Толю за кажущуюся инертность. Но благодаря своей неспешной манере Толя оказался хорошим учителем и приятным спутником. Я узнал, кроме прочего, что Толя часто работал у Сурмача, собирая материалы о жизни обитавших в Приморье птиц.
Днем мы сделали привал, чтобы заварить чаю. Толя развел костер и вскипятил речной воды, а потом мы грызли леденцы, запивая чаем, и слушали, как в ветвях над нами с любопытством чирикают обыкновенные поползни. После обеда Толя предложил мне возглавить поход, призвав на помощь интуицию и те знания, что я перенял у него утром, пока он руководил наблюдениями. Один из участков реки, который я предложил осмотреть, Толя отверг как слишком глубокий – в таких местах филины не охотятся, – вокруг другого росло много ив, отчего крупные птицы вряд ли смогли бы подлететь к нему близко. После того как на тихой запруде я провалился по колено под лед – к счастью, на мне были болотные сапоги, и благодаря им я не промок, – я узнал цену Толиной палке с тонким металлическим острием на конце, которой он проверял прочность льда, прежде чем ступить на него. Мы поднялись дальше по течению, туда, где склоны долины сходились узким клином и вода исчезала из виду: только снег, лед и скала.
В тот день нам так и не удалось обнаружить следов рыбного филина. С наступлением сумерек мы еще немного задержались, надеясь услышать крики филинов, но тишина в лесу была под стать нетронутому снегу у реки. Я последовал Толиному примеру и не стал придавать большого значения отсутствию осязаемых результатов после целого дня работы. Он объяснил, что, даже если рыбные филины обитают на том самом пятачке леса, где мы находимся, нам, возможно, придется целую неделю бродить здесь и прислушиваться, чтобы обнаружить их. Услышав это, я расстроился. Одно дело – сидеть где-нибудь во Владивостоке, в уютном кабинете Сурмача, и обсуждать поиски рыбных филинов, и совсем другое – реальный процесс: тишина, темнота и холод.
В Агзу мы вернулись затемно, часов, наверное, в девять. По неверному свету на снегу, падающему из окон избы, мы поняли, что Авдеюк с Шуриком уже там. Они приготовили суп из картофеля и лосиного мяса – их преподнес кто-то из соседей – и коротали время в компании тощего охотника в большой, не по размеру, дохе, который представился нам Лёшей. На вид ему было лет сорок; его взгляд искажали толстые стекла очков, но не настолько, чтобы скрыть, насколько он пьян.
– Пью уже дней десять или двенадцать, – констатировал Лёша, не вставая из-за стола.
Пока я делился с Сергеем впечатлениями о прошедшем дне, Шурик разлил суп по тарелкам, а Толик принес из сеней бутылку водки, которую торжественно водрузил посреди кухонного стола вместе со стопками. Сергей посмотрел на него исподлобья. Традиции русского застолья предполагают, что, если к вам пришли гости и на столе появилась бутылка водки, ее придется выпить до дна. Некоторые производители водки за ненадобностью не используют даже бутылочные пробки, заменяя их алюминиевой фольгой, которая легко снимается. Бутылка либо полна, либо пуста, и промежуток между этими двумя состояниями очень короткий. В тот вечер Сергей с Шуриком надеялись отдохнуть от спиртного, а Толя не оставил им выбора. Нас было пятеро, но Толя поставил на стол только четыре стопки. Я посмотрел на него вопросительно.
– Я не пью, – ответил он на мой немой вопрос.
Это освобождало его от страданий, связанных с очередным вечерним застольем, и я заметил за ним привычку угощать гостей водкой от нашего лица, не посоветовавшись с остальными и часто очень не вовремя.
Мы ели суп, пили водку и разговаривали о реке. По словам Сергея, Самарга – река неглубокая, но скорость ее течения внушает уважение. Если кого-то угораздит провалиться под лед, он вряд ли сумеет выкарабкаться: поток затянет под воду и понесет навстречу быстрой, холодной, неотвратимой смерти. Лёша рассказал, что в минувшую зиму как раз произошло нечто подобное: пропал один из жителей деревни, а позже обнаружили его следы, которые обрывались возле узкой, темной трещины во льду, сковывавшем быструю Самаргу. Порой в низовьях реки, ближе к устью, находили останки жертв реки прошлых лет – человеческие кости, в беспорядке разбросанные на песке среди бревен и камней.
Я заметил, что Лёша не сводит с меня глаз.
– Ты где живешь? – спросил он невнятно.
– В Тернее, – ответил я.
– Оттуда родом?
– Нет, я из Нью-Йорка, – соврал я.
Это было проще, чем объяснять, что такое Миннесота и Средний Запад, человеку, который едва ли разбирался в географии Соединенных Штатов.
– Нью-Йорк… – повторил Лёша, закурил сигарету и посмотрел на Сергея с таким выражением, будто важная мысль пыталась проникнуть в его сознание сквозь густое облако обильных спиртовых испарений. – А почему ты живешь в Нью-Йорке?
– Потому что я американец.
– Американец? – Лёша выпучил глаза и снова посмотрел на Сергея. – Он что, американец?
Сергей кивнул.
Лёша еще несколько раз повторил это слово, глядя на меня с недоверием. Очевидно, ему никогда раньше не доводилось встречать иностранца, и он, конечно, представить себе не мог, чтобы кто-то из них бегло говорил по-русски. В его голове никак не укладывалось, что в родном Агзу он сидит за одним столом с неприятелем по холодной войне. Нашу беседу прервал шум с улицы, и в дом вошла небольшая компания деревенских жителей, со многими из которых я уже успел познакомиться накануне. Я хотел к утру быть в форме и поэтому потихоньку улизнул в дальнюю комнату, а Толя тем временем отправился играть в шахматы с Амплеевым, местным пенсионером, который жил в доме напротив. При свете налобного фонаря я сделал кое-какие пометки о прошедшем дне, потом залез в спальный мешок, и опять меня передернуло при виде брошенной в углу поблескивающей красной кучки мяса с шерстью. Как и речной лед, от которого зависела наша экспедиция, она начала подтаивать.
3
Зимняя жизнь в Агзу
Серый свет следующего утра застал Сергея бодрствующим с сигаретой в руке и склонившимся над остывающей дровяной печью. Он пускал в воздух клубы дыма, которые тут же подхватывало и затягивало в дымоход. Сергей посылал проклятия в адрес валявшейся возле стола громадной пустой бутыли из-под спирта и говорил, что нам надо поскорее уезжать из Агзу – алкоголь его убивает. Это не был вопрос свободы воли: пока мы находились в поселке, приходилось угождать деревенским.
Пока мы готовились к очередному дню полевых работ, Сергей предупредил меня, что мне стоит сохранять бдительность: рыбные филины очень недоверчивы по отношению к человеку, и птица может ускользнуть прежде, чем я подойду достаточно близко, чтобы рассмотреть ее. По его словам, нам на руку был шум, издаваемый ими при полете, – особенность, которая отличает рыбных филинов от прочих представителей семейства совиных. Вообще, большинство птиц летает шумно, и некоторых даже можно узнать по звукам, сопровождающим взмах крыла. Однако для обычной совы характерен совершенно бесшумный полет{23}. Дело в том, что маховые перья на их крыльях заканчиваются бахромой из миниатюрных, похожих на гребень, удлиненных бородок, которые гасят воздушные потоки, возникающие при движении крыла, и приглушают звук. Это обеспечивает совам преимущество, когда они преследуют бегущую по земле жертву. Неудивительно, что у рыбных филинов маховые перья гладкие и лишены этого приспособления – ведь их главная добыча живет под водой. В тихую ночь особенно хорошо слышно, как вибрирует воздух под натиском тяжелых крыльев, когда мимо проносится рыбный филин.
23
E