Параллельные

Оказалось, это какие-то две совершенно разные вещи — справляться с выходками сторонних детей в садике или больнице и сталкиваться с детским протестом непосредственно лоб в лоб, живя под одной крышей.

Иногда меня охватывал страх, а что было бы, родись наши с Ильёй сыновья? Смогла бы я справиться с ними? Или точно так же потонула бы в своей беспомощности?

Я была настолько на взводе, что даже перестала толком спать по ночам, всё время прокручивая в голове происходящее и ища из него входы-выходы, уговаривая себя продержаться ещё чуть-чуть.

Из кризиса меня неожиданно вывел Боржон, замеченный мной одним прекрасным днём за распутыванием рыбацких сетей. Вокруг него крутились двое его старших детей в компании… Пашки, который всеми силами стремился помочь шаману, впрочем, тот и не возражал.

Долго стояла за околицей и наблюдала за тем, как мальчик безропотно выполнял все мужские указания. Если честно, то открывшаяся картина сильно била по самолюбию — казалось, все в этом мире знают, что делать, кроме меня. Наткнувшись на сочувствующий взгляд Боржона, словно прекрасно догадывающегося о моих мыслях, я гордо вздёрнула подбородок и поспешила ретироваться. Зато уже к вечеру, произведя самый настоящий мозговой штурм, пришла к одному примечательному открытию: Пашка со мной скучал. И не только по Юле. Мои воспитательские способности свелись в примитивному накормить, одеть, проследить, чтобы шею себе не свернул. А он, как любой другой ребёнок, нуждался во внимании. И если сельские дети развлекали себя сами, сбиваясь в небольшие стайки и находя себе очередные бесхитростные увлечения, то Паша, в силу своих особенностей, старался держаться в стороне.

Короче, ситуацию нужно было срочно брать в свои руки. Поэтому, рассудив, что сельчане прекрасно проживут без меня неделю, я озвучила Паше предложение съездить куда-нибудь отдохнуть, которое парень встретил со священным ужасом в глазах.

— Паш, мама нас не потеряет, — заверила я его, но он не поверил, отчаянно закрутив головой. Идею отправиться развлекаться пришлось отложить на потом. Зато внутреннее чутьё шепнуло, что пришла пора расчехлить банковскую карту.

Шоппинг взбодрил. Планировала взять только самое нужное, но в итоге заказала столько всего, что при взгляде на итоговый список покупок создавалось впечатление, будто я планирую воспитывать Пашу ещё как минимум года три.

Мысли о сроках я тоже решила гнать из своей головы. Откладывать жизнь на потом уже не было никаких сил.

Когда служба доставки доехала до нас, я ликовала, заметив неподдельный интерес на лице мальчика. И даже мой внутренний Макаренко со своими обвинениями в подкупе не сумел испортить мне настроение. Да и не покупала я ему ничего такого сверхъестественного, типа квадрокоптеров и айфонов, всего лишь добротная одежда, настольные игры, книги и футбольный мяч, который явился для нас пропуском в местное детское сообщество.

Уже на следующее утро, взяв Пашкину ладонь в одну руку, а в другую новенький футбольный мяч, я потащила ребёнка на небольшое футбольное поле, которое имелось за школой. Футбольным полем гордо именовалась пыльная вытоптанная площадка с двумя облезлыми воротами, установленными на противоположных концах.

Не то чтобы я умела играть в футбол. Вернее, совсем не умела, но и Паха не походил на представителя сборной Аргентины, поэтому поначалу было решено просто пинать мяч в направлении ворот без сетки. На самом деле мой расчёт был вполне прост… и чутьё меня в итоге не подвело. Примерно минут через сорок начала подтягиваться местная детвора, потихоньку окружая кромку поля. На Паху они подглядывали с неодобрением, мол, «это наша корова и мы её доим». Но сделать или сказать ему они ничего не могли — я же была здесь, а в последнее время ко мне начинали относиться с некоторым пиететом. Притворяясь святой наивностью, я с чувством выпинывала мяч за пределы поля и кто-нибудь из детей тут же кидался его приносить обратно, после чего непременно приглашался в игру. Таким образом, к полудню Павел носился в общей массе ребят, ничем от них не отличаясь.

Перед уходом домой я решила закрепить успех, угостив всех желающих конфетами. Стоит ли говорить, что уже на следующий день за Пахой явилась едва ли не вся когорта тех, кому до двенадцати.

Кризис был пройден.

Глава 17.

Улетать из страны было страшно. Далеко не раз летал по миру, но именно сейчас казалось, что обратного пути не будет. До операции Егора оставались считанные дни, а я продолжал паниковать, бесконечно просчитывая варианты, что делать в случае неудачи. Всячески загонял всё это вглубь, демонстрируя исключительно стойкость духа и уверенность в лучшем будущем. И пусть я делал всё возможное, ещё ни разу почва под ногами не ощущалась столь зыбкой.

Глядя на родину, мелькающую в иллюминаторе самолёта, уносящего меня прочь, я думал о Нине, словно спасаясь от всего того пиздеца, что ждал меня впереди. Моя надежда, мой островок спокойствия, остатки моей души… Сейчас казалось, что я лечу не к сыну, а от неё. Я ненавидел себя за эту необходимость выбирать, но в этот раз стоял буквально вопрос жизни и смерти. Да и что я мог ей дать? Наверное, ничего, кроме вечного напоминания о той боли, которую причинил однажды. Сам определил своё место на периферии её жизни, позволив себе лишь заботиться о ней — тихо и по возможности незаметно.

***

Новость о существовании Егора свалилась на мою голову неожиданно, в тот самый момент, когда мне стало казаться, что мы с Ниной справились со всеми бедами и смогли начать всё заново. Я часто видел улыбку на её лице и блеск в глазах, ознаменовавший жажду жизни. В эти минуты мне хотелось положить весь мир к её ногам, дабы ещё сильнее разжечь пламя в её сердце.

Мысли об измене остались где-то в прошлом, сумел убедить себя, что моя отвратная правда не принесёт счастья никому из нас и лишь, наоборот, изничтожит то тонкое умиротворение, что воцарило между нами.

Мы начинали строить планы на будущее, вновь изредка с лёгким испугом поговаривая про возможность иметь детей и пытаясь представить, что будет с нами через год, пять лет, десять…

Звонок от Карины меня настиг между делом, когда я на пять минут по какому-то вопросу заскочил на завод. В последние годы бизнес пошёл в рост, и я предпочитал находиться в городском офисе, моя роль всё больше становилась представительской, а на обоих предприятиях руководили специально нанятые для этого люди. Я заглянул в приёмную, когда здешняя секретарь с кем-то объяснялась по телефону. С профессиональной вежливостью, но хмурым лицом она раз за разом повторяла одно и то же:

— Девушка, это невозможно. Я не могу вас соединить с Ильёй Николаевичем. И дать его телефон тоже не могу.

Остановился в проходе, вопросительно изогнув бровь. Ситуация меня позабавила, кивнул женщине и весело улыбнулся, мол, рассказывай.

— Вас какая-то Карина с самого утра домогается, — прикрыв динамик рукой, полушёпотом пожаловалась она. — Ни на какие объяснения не реагирует.

Хоть я и продолжил улыбаться, внутри всё интуитивно похолодело.

— Отвечу, — бросил я ей, заходя в приёмную. Хотел ли я, чтобы это оказалась Павлова?

Иногда я вспоминал про неё, испытывая жгучее чувство вины и стыда. И не только перед женой. Ведь в ту грёбаную ночь я подвёл всех. Мои чувства к Карине были слишком сложны, чтобы подвергнуть их анализу, казалось, что там было всё — сочувствие, гнев, признательность, вина… Но что я знал наверняка, так это то, что я никогда не желал ей зла и искренне надеялся, что её жизнь сложилась удачно.

Впрочем, подходя к телефону, я уже понимал: вряд ли она стала бы мне звонить, чтобы сказать, что всё ок.

— Нечаев, — сухо бросил я в трубку.

— Илья? — оживился голос на том конце. — Нам очень нужно поговорить.

***

Та встреча разделила мою жизнь на до и после, навсегда сломав устоявшийся миропорядок.

— У меня есть сын, и ему нужна срочная операция, — без всяких прелюдий огорошила меня Карина. В этот момент она казалась стальной, несмотря на болезненно-замученный вид, во взгляде её читались решительность и противостояние. И пусть больше она ничего не сказала, но где-то там, на уровне интуиции, я понял всё сам.