Параллельные

В общем, наша первая встреча получилась такой себе. И если бы не странное стечение обстоятельств — подбитый глаз Костяна, то, что она оказалась медиком, закрытая общага и всё-всё остальное… — наверное, мы больше никогда бы не увиделись. А если бы и увиделись, то я не удивился бы, перейди она на другую сторону улицы подальше от меня. Но всё сложилось совершенно иначе.

Моя увлечённость ею оказалась настолько сильной, что лишь на утро, проснувшись с ней в одной постели, я сообразил, что даже не узнал её имени.

— Знаешь, я только сегодня с утра понял, какую ошибку вчера совершил…

— Какую? — робко проговорила она, чем окончательно покорила меня.

— Большую. Я так и не спросил, как тебя зовут.

Она с облегчением фыркнула, после чего, краснея, призналась:

— Нина. Нина Алексеева.

Имя ей шло. Было в нём что-то такое целостное и надёжное, что отражало всю суть её натуры.

— Это ненадолго.

— Что именно?

— Узнаешь, — радостно пообещал я и поцеловал её, в открытую млея от каждого мгновения с ней.

***

Я так и не рассказал ей ничего о своём прошлом. Почему? За последний год я заметно отвык от того, что у меня когда-то была семья. Вычеркнул отца и его родню из своей жизни, решив, что способен начать всё с чистого листа. А потом получившийся образ сильно затянул, и мне уже самому не хотелось вспоминать, что когда-то я был другим — разбитым и отверженным. Да и в глазах любимой женщины хотелось выглядеть опорой, а не брошенным мальчишкой.

В итоге обошёлся сильно урезанной историей: мать умерла, у отца своя семья, мы не общаемся. В результате Нина, уже будучи моей женой, приняла эти крохи, правильно поняв, что тема слишком тяжела для меня.

К счастью, у моей девочки была совершенно иная судьба: её родители переживали за неё и всеми силами поддерживали единственную дочь, пусть ей и было уже за двадцать. Они созванивались едва ли не каждый вечер и всегда были в курсе всего происходящего с ней. И уже только за это я испытывал к ним безграничное уважение.

Восемь лет брака пролетели как один день, в веренице дел и извечного бега за чем-то великим, что ждало нас впереди. Нина прошла весь этот путь бок о бок со мной, будучи рядом даже в самые хреновые дни. Не знаю, выдержала бы какая-нибудь другая мой чёртов график или несносный характер, но жена ни разу не попыталась даже свернуть с выбранного нами пути, чем с каждым днём отвоёвывала всё большее место в моей душе. Хотя, казалось бы, куда ещё больше — моя любовь к Нине была той основой, на которой держалось всё...

— А ведь я её первый заметил, — временами подначивал меня Костя. — Скажи спасибо, что не стал соперничать.

— Завидуй молча, — в шутку огрызался я, уже тогда прекрасно понимая, что в словах друга было скрыто гораздо большее, чем он показывал. Но вдаваться в подробности ни один из нас не желал, понимая, что любые его признания раз и навсегда поставят нашу дружбу под угрозу.

Но даже его печальные взгляды, пускаемые в сторону моей жены, не были способны побеспокоить моего счастья. Я же успел возомнить себя удачливым сукиным сыном, как меня часто называли за глаза. А потом Нина заговорила про детей…

Я никогда не стремился к тому, чтобы стать отцом. Вернее, я знал, что однажды у нас с Ниной будут дети, я буду их любить и сделаю всё возможное для их счастья. Но это всё будто бы было в далёкой перспективе. Поэтому просьба «давай заведём ребёночка» поначалу поставила меня в тупик.

О детях мы всерьёз разговаривали лишь раз, много лет назад, еще до вступления в брак. Тогда оба сошлись на том, что, не имея никакой опоры под ногами, заводить детей было бы глупо. Предохранялись мы старательно, не то чтобы реально боясь чего-то, но Нина ещё в первые годы нашего брака со всей своей врачебной дотошностью и скурпулёзностью донесла мысль, что рисковать не стоит и если мы будем рожать — то исключительно по обоюдному согласию и всеобщей готовности. Я не спорил.

Впрочем, тогда ни один из нас не допускал мысли, что с этим вообще могут возникнуть какие-либо проблемы. Оказалось, что возможность с ходу стать родителями дана не всем.

В те дни я много думал о беременности Маши, которая однозначно залетела не по плану. А если и по нему, то исключительно выгоды ради. И это меня злило. Особенно когда я видел на дне глаз Нины затаённую печаль, которую она тщательно скрывала от меня.

Этого я не понимал, вследствие чего начинал нервничать сам. Мы не могли забеременеть всего лишь год, а она уже паниковала так, будто на нас был поставлен пожизненный крест бесплодия. Нина не устраивала сцен и не впадала в истерики, но я чувствовал её подавленность и беспокойство, что лоб в лоб сталкивало меня с собственным бессилием. Ради неё я готов был на всё.

Поэтому идея с ЭКО была восприняла мной всецело за. Я мог это оплатить, я мог это проконтролировать, я мог выбрать лучшую клинику, я мог… сделать жену счастливой.

То, что детей будет двое, оказалось сюрпризом, вдруг пробудившим во мне небывалое чувство жадности под названием «МОЯ жена. МОИ дети». Количество не пугало, зато появилась какая-то гордость. Ну и плевать, что через ЭКО, главное — наши.

В целом беременность протекала хорошо. Нина каждый день с упоением рвалась на работу. В связи с наступлением скорого материнства её тянуло сделать этот мир лучше: чище, ярче и счастливее.

И если поначалу я лишь ухмылялся её рвению, то позже, когда с каждым днём её живот становился всё больше и больше, мне уже хотелось лишь одного — запереть её дома и обложить подушками.

— Илюшка, ну не стеклянная я! — отбивалась жена. — Всё хорошо!

В этом-то и была загвоздка: ситуация с беременностью вообще никоим образом не поддавалась моему контролю. Да и сама Нина по каким-то непонятным причинам начала отстраняться, словно боясь показать себя уязвимой. Самостоятельность жены ставила меня в тупик. Нет, она всегда была далеко не из робкого десятка, и я никогда не стремился к тому, чтобы привязать её к себе. Но мне нравилось чувствовать, что я ей нужен, что она всегда может положиться на меня. В тот период всё будто бы незримо изменилось. Но изменения эти на фоне всего остального были столь незначительны, что мне без лишних колебаний удавалось их игнорировать.

Мы были счастливы. По ночам я лежал в постели, рассматривая белеющую в темноте плоскость потолка, и мечтал о том, как стану отцом сразу двоих пацанов. Мне хотелось гонять с ними в футбол, копаться в машинах, бегать по лужам… В общем, радоваться жизни. Но бывали ночи, когда в голову лезли совершенно иные мысли, с привкусом страха и тревоги: а вдруг я стану таким же, как и мой отец? Все логические доводы давали сбой, и мне не оставалось ничего иного, кроме как раз за разом напоминать себе, что прошлое осталось в прошлом.

Однако это тоже был лишь вопрос времени.

Единственным человеком, с которым я поддерживал общение, был дядя Ваня. Я даже был готов познакомить его с Ниной, но тот раз от разу сопротивлялся, повторяя:

— Не со мной ты должен жену знакомить.

— А с кем?

— Как это с кем? С отцом.

— Нет у меня отца.

Отчего-то дядька не терял надежды свести меня с единственным родителем. Я же противился этому всеми фибрами своей души.

В ответ он недовольно кряхтел и клялся, что приедет к нам в гости только после того, как я поговорю с батей.

— Значит, никогда, — резюмировал я.

В город, где некогда обитали мои родственники, я тоже не совался, хотя порой странным образом тянуло. Но откупался от всего этого, в том числе и от своей совести, периодическими денежными переводами дядьке.

В тот день он впервые позвонил мне сам. Мы обменялись привычными репликами о том о сём, после чего мой родственник неожиданно выдал:

— Слушай, Илья, ты же там уже все стены лбом пробил? Забери Каринку к себе в город, пока её Людка вконец со свету не сжила.

***

Карина смотрела на меня испуганными глазами, но спину держала ровно, слегка задрав нос. Это у неё явно от Машки, ибо у когда-то скромной и сдержанной Людмилы я такого не наблюдал. Но даже несмотря на этот вызов, сёстры были абсолютно разными. Старшая уже лет с восемнадцати являла собой воплощение порочного греха, младшая же довольствовалась ролью тихони и серой мышки, которой суждено находится в чужой тени.