Параллельные

Попыталась встать с кровати, но острый приступ боли пронзил тело насквозь. И тут через пелену страха до сознания стало доходить…

Судорожно откинула в сторону одеяло, словно это был не кусок ткани, а как минимум ядовитая змея. Пальцы дрожали, но я всё же взяла себя в руки и дотронулась до внутренней стороны бедра. Там было горячо и влажно. И вовсе не по любимой причине современных авторов-романистов.

Теперь мне казалось, что тошнотворный запах крови заполнил собой всю спальню. Как ни странно, но именно это позволило мне окончательно прийти в себя и включить мозги.

Первое, что сделала, — вызвала скорую. А уже потом начала звонить мужу.

— Аппарат абонента выключен или находится… — начал вежливый механический голос.

— Сволочь! — выругалась я на телефон. В голове ещё промелькнула мысль, что с Нечаевым могло что-то случиться, но развивать её дальше я себе не позволила, приказав:

— Сначала дети!

По ощущениям скорая ехала непростительно долго. Хотя на деле между звонком в скорую и приездом бригады прошло всего минут десять, я уже предчувствовала, что нужное время упущено.

— Вы там держитесь, хорошо? — молила я детей, прижимая окровавленную ладонь в своему боку. — Вы только держитесь.

До Ильи я так и не дозвонилась. И лишь из скорой под давлением врача набрала Козырева.

— Нина?! — испуганно выпалил наш друг уже после второго гудка. — Что-то случилось?

— Всё плохо, — глотая слёзы, катившиеся градом из глаз, пробормотала я. — Всё плохо… Илью найди, пожалуйста.

В итоге в больнице со мной оказался именно Костя. Перепуганный и серый от волнения, но крепко державший меня за руку, пока я ждала вердикт врачей, и до последнего запрещавший мне реветь.

Я не мигая смотрела на жидкость, что бежала по прозрачной трубке прямо мне в вену, словно гипнотизируя и приказывая: «Помоги».

Кожа была холодной и влажной, меня слегка потряхивало от холода и резкой общей слабости. А ещё всё время хотелось пить — верный признак большой кровопотери.

Где-то на подкорке я прекрасно понимала это, понимала и ненавидела себя. Принять реальность, какой она была, оказалось выше моих сил.

— Нужно кесарить, — вынес свой вердикт Виктор Олегович, примчавшийся в больницу той ночью. — Кровь уходит быстрее, чем мы её вливаем. Да и показатели УЗИ неутешительные, степень отслойки слишком большая.

— Нет, — выдохнула я, отворачиваясь от своего врача. — Нет. НЕТ!

И с чувством ударила по краю кровати, правда, вышло смазано — у меня не было сил даже руки толком поднять.

— Нин, спокойней, — попытался утихомирить меня Костя. — Тихо. Дети же нормально развиваются после кесарева… — ему не хватало уверенности, но желание приободрить меня брало верх.

— Ты не понимаешь… — заливаясь слезами, выдала я. — Гестационный возраст слишком мал, а они ещё и близнецы… они всегда мельче. Шансов на то, что дети будут жизнеспособными, практически нет.

Рассказ выдался до ужасного «казённым», но попытка спрятаться за терминологию являлась хоть какой-то защитой.

Костя побледнел и опустил глаза, не зная, что сказать.

— Вы абсолютно правы, — вмешался в наш разговор Виктор Олегович, — но в противном случае вы сами просто погибнете от геморрагического шока.

— Нет, нет…

Я ещё пыталась сопротивляться, но исход был понятен всем.

Врач в поддерживающем жесте коснулся моей ноги.

— Пока мы всё подготавливаем, я попрошу вколоть вам успокоительное.

***

Первое, что я увидела, придя в себя, было абсолютно восковое лицо Нечаева. Он сидел возле моей кровати и отрешённым взглядом смотрел куда-то в пустоту.

На тот момент ужас случившегося ещё не успел прорваться через пелену моего сознания, но вот этот никакущий взгляд мужа…

— Нина, — заметил моё пробуждение Илья, подскакивая на ноги и с шумом роняя стул, — Нина!

Сказать ему было нечего, и это было… выразительнее всяких слов. Вся суть произошедшего навалилась на меня гранитной плитой. Боли как таковой не было, ни в теле, ни на душе… лишь всепоглощающая безнадёга. Наверное, всё-таки седативные в крови давали свой эффект. А может быть, я просто… сгорела.

Муж неуверенно коснулся моего лба, отводя слипшиеся пряди. Его прикосновение было едва ощутимым, словно он боялся сломать меня одним неловким движением. Если бы во мне оставались хоть какие-то силы, я бы обязательно разрыдалась. А так…

Судорожный вздох и острое желание найти ответ на один единственный вопрос:

— Почему?

Илюха замер, его рука на моём лбу потяжелела, а рот приоткрылся в некрасивой гримасе, словно он собирался что-то сказать, но не мог решиться.

— Нин, я…

— Почему?! Почему… это случилось… с нами? — слова приходилось выдавливать из себя силой. Непонятно, на каком нелепом упорстве во мне ещё держалась сама жизнь.

Нечаев покачал головой, после чего, наклонившись, прижался подбородком к моему виску.

— Не знаю, милая. Я… не знаю. Главное, что ты жива, а со всем… остальным мы справимся.

***

Детей мы потеряли.

И все мои попытки найти в этом хоть какой-то смысл так и не увенчались успехом.

Иногда меня посещали кощунственные мысли, что если бы он был один, то, возможно, было бы не так больно… Но их было двое. Двое моих мальчиков, которые имели все шансы на счастливую жизнь, полную радости и любви. Два маленьких человечка, которых глупая мать не смогла уберечь.

И мысли об этом до сих рвут мою душу на части.

Говорят, что время лечит. Врут. Ты просто учишься жить с этой болью, учишься выносить её и не загибаться в конвульсиях всякий раз, когда очередной неравнодушный решает выразить своё «сочувствие».

Первый месяц все носились со мной как с писаной торбой, в то время как мне хотелось одного — уснуть и не просыпаться. Родители приехали едва ли не на следующий день после того, как меня выписали из больницы. Разом постаревшие и осунувшиеся. А может быть, это мне только почудилось.

Мама старалась быть оптимистичной и боевой.

— Родите ещё обязательно, — попыталась поддержать меня она, когда я с чего-то вдруг решила поделиться с ней опасениями, что не представляю, как жить дальше. — Раз забеременели, значит, и ещё раз получится…

Волна тёмного гнева вмиг переполнила меня до краёв. Проблема же была не в том, что у нас не получалось зачать, а в утрате… В том, что мы (или я?) потеряли двух реальных и живых детей, с которыми я почти полгода училась выстраивать отношения внутри себя. Они были! И я их любила… И ничто другое не смогло бы восполнить эту потерю, даже реши я рожать ещё раз.

Матери я ничего не сказала, лишь, психанув, выскочила в подъезд, где на лестничной клетке неожиданно обнаружился курящий отец. Наш чистенький и надраенный подъезд сроду не сталкивался с таким кощунственным бесчинством. Но отцу было всё равно, и я его прекрасно понимала. В отличие от мамы, он не пытался вести со мной душевных разговоров, он вообще не знал, что делать. Как оказалось, в таких вот ситуациях мужчины в миллион раз беспомощней женщин — нам хоть реветь белугой можно.

Папа окинул меня мрачным взглядом и… протянул пачку с сигаретами.

Так мы и стояли с ним в подъезде и курили, выдыхая облака едкого дыма. Курить я толком не умела, разве что кальян. Поэтому после каждой затяжки заходилась в очередном приступе сдавленного кашля, но… на удивление, от этого становилось легче.

— Ты должна с этим справиться, — в конце концов заявил отец с суровым видом. Я не совсем поняла, что он имел в виду: кашель или мою порушенную жизнь, но головой всё же кивнула.

Илюха всё время был рядом, первые недели не отходя от меня ни на шаг. Наверное, боялся, что я решу что-нибудь с собой сделать. Вдруг выяснилось, что все его заводы, пароходы и газеты (которых у нас не было) вполне могут выстоять и без него. Он держался молодцом, не смотря на свой вечно хмуро-растерянный вид. Впервые его вера в собственное всесилие дала трещину, и всё, что ему оставалось, — это пытаться быть со мной.