Страница 1 из 18
1. Его зовут Грязь
Грязь. Его вполне можно было назвать грязью, потому что грязь так облепила его, что на нём было достаточно этой холодной, липкой и мерзкой субстанции, чтобы заполнить доверху оконный ящик для цветов. И осталось бы ещё достаточно для того, чтобы отследить его по следам в течение нескольких дней, если бы он нашёл чистое, не залитое грязью место, чтобы тащиться по нему отсюда. Холодный дождь со снегом лил уже несколько дней, пропитав то, что можно было лишь в насмешку назвать дорогой, превратив её в русло вялотекущей реки, в которой он увяз, казалось, навечно. Решив сделав столь необходимый перерыв в своей грязной работе, он поднялся на травянистый уступ, который тянулся вдоль дороги, и позволил налипшей грязи стекать обратно на липкую дорогу, дрожа от холода.
Если бы он был настоящим пони, на которого был сейчас похож, чейнджлинг мог бы забрести в практически любой город пони и найти кров и пищу на день или два, пока погода не прояснится. К сожалению, одним из последствий нападения чейнджлингов на Кантерлот с их последующим изгнания оттуда стала повальная подозрительность пони. Сейчас они не очень-то доверяли случайным незнакомцам. Особенно пришедшим шатаясь, по дождливой осенней погоде. И не пускали их в город без проверки на наличие магической маскировки.
И, надо бы заметить, что какой бы пони ни создал и не распространил заклинание определения чейнджлингов, он определённо достоин того, чтобы трястись здесь от холода вместо него. Чуть раньше чейнджлинг наступил на скользкий камень, спрятавшийся под грязью, и, поскользнувшись, подвернул лодыжку, и эта пульсирующая боль преследовала его с каждым шагом на дороге, которую он случайно выбрал во время побега из города. Казалось, что его преследовала тёмная туча, заполненная страданиями и льдом, которая с каждым шагом высасывала из него жизнь.
Последние остатки тепла, которые у него остались, исчезли, когда влажный холод осенней погоды впитался в его заляпанный грязью хвост, пока он сидел на нем. Не было никакой объективной причины идти вперёд, но и сзади не было ничего, кроме нескольких городов, в которых узнали, что он чейнджлинг, и прогнали его. Итак, он сел. Обтекая и дрожа.
Через некоторое время он услышал слабое хлюпанье и топот копыт пони, идущего по дороге, с которой он только что сошёл. Звук был едва слышен среди шума угрюмого дождя. Это мог быть какой-нибудь стражник или полицейский пони, выслеживающий убегающего чейнджлинга, вот только последний город, который он посещал, был в нескольких днях пути назад, а хлюпающий звук перемежался со слабым скрипом и звоном повозки. Сухая повозка, скорее всего запряжённая каким-нибудь доверчивым земнопони, которого можно было уговорить подвезти бедного, раненого пони до ближайшего города. Он быстро проверил свою маскировку, всё ещё поддерживаемую им для того, чтобы, при случае, не суетиться, впопыхах снова накладывая её, а затем попытался принять позу, которая выглядела бы как можно более жалкой для проходящих мимо пони.
Прошла целая вечность, прежде чем мокрая повозка появилась из ледяного тумана, двигаясь со скоростью здоровенной улитки, которую любой бы мог обогнать, если бы пони-будь оказался на улице в такую мерзкую погоду. Пони, тянувшая повозку, хлюпала и хлюпала, перебирая копытами, медленной, размеренной походкой того, кто точно знал, как тяжела повозка, и как долго её тащили. Шаг за шагом повозка приближалась, и чейнджлинг на всякий случай снова проверил свою маскировку, прежде чем вытянуть ноющую лодыжку и издать тихий стон боли, что вышло у него очень натурально. В том числе и из-за того, что она действительно болела.
У пони, что тянула повозку, на голове была большая коническая шляпа с широкими полями, глубоко надвинутая на голову, а также плащ, поверх которого располагалась упряжь повозки, и то, и другое, скорее всего, было тщетной попыткой обеспечить хоть какую-то защиту от дождя. Похоже, это сработало так же хорошо, как и маскировка чейнджлинга, потому что любой из этих двоих, будь он брошен в грязный пруд, вышел бы из него более чистым, чем сейчас. Он снова застонал, как только повозка подкатила ближе, держа глаза почти закрытыми в предчувствии ожидаемого взрыва сочувствия, когда его наконец заметят, потому что даже несчастные мокрые пони предпочитали компанию.
Затем он снова застонал, на этот раз громче, когда повозка поравнялась с его сценой, на которой он так достоверно изображал раненого. Но он так и не ощутил всплеска сочувствия, которым он мог бы подкрепиться. Повозка не остановилась.
Он открыл глаза, чтобы посмотреть на проезжавшую мимо него повозку, и почувствовал, как в груди у него поднялась волна гнева из-за равнодушия бесчувственного возницы. Снова бросившись в грязь, он целеустремлённо двинулся вперёд, пока не захлюпал по дороге рядом с бессердечной пони, набросившись на васильковую злодейку с самым свирепым взглядом и резким словом.
— Эй!
Заляпанная грязью пони не остановилась. На самом деле, она, кажется, немного ускорила темп.
— Эй! — повторил он. — Я с тобой разговариваю!
Он снова бросил косой взгляд на возницу, нахмурился, но ответа не было.
— Разве ты не видела меня там, сзади?! — прокричал он, хромая. — Помнишь, это было только что! Я был тем пони, что сидел на обочине дороги с вывихнутой лодыжкой!
— И что? — услышал он в ответ.
— И что?! — чейнджлинг попытался топнуть копытом, но ему удалось лишь издать хлюпающий звук в грязи. — Что за пони оставляет раненого соплеменника на обочине дороги? — фыркнул он.
— Тот, кто не хочет подцепить паразита, — ответила возница, так и не изменив темпа в своём бесстрастном движении.
Решив в качестве ответа выбрать праведное негодование, чейнджлинг громко воскликнул:
— Что?!
Пони продолжала идти вперёд, но мягкая шляпа на её голове на какое-то мгновение засветилась зелёным цветом того пагубного заклинания, которое подменыш возненавидел за последние несколько недель. Его маскировка засветилась таким же зелёным светом сквозь облепившую его грязь, прежде чем пони сказала:
— Ты чейнджлинг! Или ты этого не знал?
— Конечно, я знал, — сказал перевёртыш.
Он посмотрел на мокрый лес, по которому они шли, а также на дорогу впереди и сзади, на всякий случай, если вдруг ему понадобится сбежать. И стоило ради этого медленно тащиться по грязи?
— Как ты узнала? — спросил он после того, как они прошли ещё некоторое время, при этом возница больше не издала ни звука.
— Заклинание обнаружения перевёртышей, — сказала возница с ноткой горькой злобы и язвительности.
Ченджлинг ощутил это и умудрился усвоить даже такое минимальное количество энергии.
— В последнее время оно очень популярно среди единорогов, — добавила единорожка.
— Нет, я имею в виду, как ты наложила заклинание так, чтобы я его не заметил? — в конце концов, этот вопрос сильно его обеспокоил.
— Коммерческая тайна, — сказала она, продолжая идти вперёд.
— Эй! — возмутился он, но, похоже, ему так и не добиться ответа.
Ещё через некоторое время, пробираясь по ледяной грязи, он спросил:
— Итак… Почему ты не убегаешь, крича изо всех сил, как это делают все остальные пони?
Пони ссутулила спину и пошла немного быстрее, сжав рот в тонкую линию, и чейнджлинг услышав слабый звук скрежетания зубов.
— Это глупый вопрос. Если ты не заметил, у меня есть фургон. Если я убегу с криком, я потеряю его. Снова.
— Ох! — Впрочем, по крайней мере, это был ответ, хотя это была довольно глупая причина делать так, как она поступила. Фургон оказался чем-то вроде передвижного жилого дома с дверью и вывеской, а также щедро разукрашенный большим количеством красок, скрытых сейчас под облепившей фургон грязью. Что ещё лучше, казалось, что внутри фургона было сухо, в то время как всё вокруг было настолько влажным, что, возможно, так не было даже на дне океана.